Только запас витаминозных продуктов на весеннее время может предохранить коллектив от заболевания цынгой и уберечь от гибели наименее устойчивых.

О полярной ночи очень много писали, как о времени ужасном, жутком, как о времени, которое нормальный человек средних широт как будто перенести не может. Верно, время это очень трудное. Но все же «не так страшен чорт, как его малюют».

Жутка ночь не только темнотой, хотя и сама темнота действует угнетающе, особенно если нет хороших осветительных приспособлений. Трудность еще и в том, что на темную пору выпадают большие холода, пурги и прочие «прелести» арктических районов.

Особенно неприятна пурга. Кто не был на крайнем севере и не видел, не испытал на самом себе пурги, тот вряд ли может представить себе действие ее на человека и животных.

Мятели средних широт совершенно не похожи на полярную пургу и ни в какое сравнение с нею итти не могут. Падающий сверху снег, хоть это и сопровождается ветром, не так неприятен далее и в полярных областях. Пурга — совсем другое дело.

Под пургой мы понимаем поземку, достигающую громадной силы. Уплотненный снежный покров, к тому же переохлажденный, разрушается ветром. Мельчайшая снежная пыль уносится ветром. Если на пути несущегося снега нет препятствий, он, гонимый ветром, пробегает громадные расстояния. Ветер в 2—3 балла гонит снежную пыль по самой земле, но чем крепче ветер, тем выше вздымает он снежные массы, а достигнув 7—8 баллов, ветер вздымает снег на большую высоту.

Мельчайшая снежная пыль, несущаяся с громадной быстротой, обволакивает белой пеленой всё встречающееся на ее пути. Проницаемость такого снега невероятна. Падающая при дождях вода имеет меньшую проницаемость, чем снег пурги. Крыша нашего дома защищала нас от дождя достаточно хорошо. На чердаке, как правило, было всегда сухо. Только многодневные ливни заставляли желать лучшей крыши. От снега же пурги крыша совершенно не защищала, нам приходилось за зиму по многу раз сбрасывать тоннами снег, скапливавшийся на чердаке после каждой пурги.

Пурга мне всегда напоминала песчаные ураганы, виденные мною в Средней Азии. Во время песчаных бурь солнце как бы задергивается шторой из облаков тончайшей желтой пыли, поднимаемой ветром на громадную высоту. Чем ниже к земле, тем тяжелее частицы песка. По земле перекатываются мириады крупных песчинок, наметая барханы — эти волны пустыни. Песок проникает всюду — и в глаза, и в дыхательные пути, все тело покрывается пыльной пленкой, смешанной с жиром кожи. В горле сухо, на зубах скрипит, глаза слезятся, и обезвоживаемый горячим дыханием пустыни организм требует влаги. И долго после того, как уляжется ветер и песчаные массы на земле успокоятся, солнце плывет в желтом туманном море, и в легкие вместе с воздухом вливаются песочные массы, раздражая и создавая садняще-обжигающее ощущение.

В темную пору пурга почти не дает зрительных впечатлений. Только кожа лица, обычно незакрытого, ощущает исступленность ветра и беснование снега. В такие моменты пурга давит человека, словно подчеркивая его ничтожество перед силой и дикостью стихии.

Весенние пурги, когда небо бывает безоблачно и солнце ярко, достигающие часто невероятной силы, дают возможность видеть много красот этого страшного явления. Мне случалось наблюдать с вершины холмов начало пурги.

Видимость прекрасная. Море уходит вдаль, застывшее в диком хаосе искрящихся местами торосов. Горы и долы, одетые в спокойное серебро снега, ярко выделяются на горизонте. Но вот налетают первые порывы ветра. Они становятся настойчивее, на снежных просторах возникают и мгновенно исчезают какие-то серебристые линии и полосы. Учащающиеся порывы сливаются в общую струю, и мертвые снежные просторы оживают. Серебристые полосы и линии становятся шире и длиннее. Ветер с каждой минутой крепчает, и вот уже все пространство впереди покрыто яркой пеленой, быстро несущейся по воле ветра. Пелена сверкает и волнуется, заполняя всю местность.

Идет поземка.

Незабываемо красивое зрелище! Мириады мельчайших ледяных кристалликов, беспрестанно двигаясь, меняют свое положение и по-разному преломляют лучи солнца. На миг возникают многообразные сочетания красок и света, как будто кто-то невидимый, забавляясь, смешивает на гигантской живой палитре все цвета спектра, то заставляя их загораться огнем, то тут же гася. Над всем этим сверкает солнце. Света так много, что его уже не только видишь, но начинаешь ощущать кожей лица.

Ветер все крепчает, и сверкающая несущаяся пелена начинает взрываться вихрями. То в одном, то в другом месте возникают легкие призрачные смерчи. Снег не успевает упасть, как его подхватывает ветер и несет над землей, и в нем солнце играет, как в водяной пыли, всеми цветами радуги. Эти смерчики и вихорьки сливаются в одно целое. Ярость ветра растет, вместе с ним растут взметаемые массы снега. Они поднимаются все выше, краски блекнут, впереди и позади — белая сплошная пелена, только сверху временами виднеется синее небо. Солнце поскучнело, его лик потемнел. На земле становится все сумрачнее.

После пурги. Окна еще не откопаны.

Пурга!..

Особенно трудно бывает в пургу в дороге.

Обычно в пургу, даже в не особенно большую, мы без крайней необходимости из долгу не выходили. В пургу далеко не уедешь. Легко поморозишься сам и поморозишь собак, а самое главное — в пургу крайне трудно ориентироваться. Даже при хорошем знании местности путники часто сбиваются с дороги, попадают в места как будто совершенно неизвестные и вынуждены останавливаться и пережидать пургу. В таких случаях иногда отказываешься верить показаниям такого объективного инструмента, как компас. Езда на собаках по сильно пересеченной местности вообще отличается крайней извилистостью пути. Собаки, не имея вожжей, всегда стремятся избрать путь легчайший, что не всегда соответствует нужному направлению. Определить, куда надо ехать, легко, когда горизонт ясен и видимость хорошая. Но когда едешь в живой белой пелене и впереди видишь только хвосты задник собак, определиться почти невозможно. Собаки, сбиваемые ветром, начинают крутить. Пока еще не утомлен, следишь внимательно за ветром и, зная заданное направление пути, выправляешь собак. Но потом, принужденный рельефом местности часто менять направление, теряешь ориентировку, а через некоторое время просто не знаешь, куда ехать. Тут уж не помогает и компас. В такие моменты лучше всего искать защищенное от ветра место и останавливаться пережидать пургу.

Плутать в пурге случалось не только нам, новичкам, но и туземцам. В середине декабря 1931 года я поехал по южному побережью для подробной описи населения. Выехали из бухты Роджерса в тихую погоду. Небо было плотно укрыто тучами. Светлый сумеречный промежуток кончился быстро, и дальше ехали в абсолютной темноте. С нами был опытный промышленник Паля, живший с 1926 года в бухте Сомнительной, где мы должны были сделать первую остановку. Пока мы ехали, начался небольшой ветерок от WSW[24], постепенно крепчавший. Через некоторое время уже сильно мело. В нужном месте мы пересекли косу и выехали на лед бухты Давыдова. Через некоторое время я заметил, что ветер, дувший ранее нам в лицо, начал часто менять направление: то он заходил слева, то справа, а потом вдруг стало совсем тихо. Мы поехали по ветру. Я, почуяв неладное, велел остановиться. Вел нас, как прекрасно знающий местность, Паля.

— Паля, где бухта Сомнительная?

— Ся[25], — ответил он.

— Куда же ты едешь?

— Я ищу, — последовал ответ.

— Ты что думаешь, Ивась? — спросил я Павлова. — Где мы находимся?

— Не знаю, Ареф Иванович, лучше всего, пожалуй, дать Пале найти направление. Лишь бы не уезжать далеко в море.

Компас показывал, что ветер направления не изменил, к бухте Сомнительной надо было итти, имея ветер в левую скулу. Но где же мы находились? Не проехали ли мы юрты становища, не уйдем ли мы очень далеко, следуя этим направлением? Опять долго блуждали. Ветер тем временем крепчал, и снега несло все больше и больше. Неожиданно нам помог… нос Власовой, ехавшей с нами. Она мне сообщила, что чувствует временами запах гари. Первоначально я не обратил внимания, а сам я, имея «дубовый» нос, ничего не чувствовал. Потом она опять уловила запах гари. Мы остановились.