Час встречи все-таки пришел. Не все вернулись в родной город, иные остались на дорогах войны, в братских могилах. А те, кто уцелел, не были похожи на себя, довоенных. С войны возвратились солдаты, обожженные всеми ветрами, принесшие в вещевых мешках не только книги новых стихов, но и заповеди человеческих отношений, проверенные на поле боя. Об этом удивительно точно сказал Анатолий Чивилихин:

Вчерашние солдаты, узнавшие почем фунт лиха, изведавшие радость победы, хотели жить лучше, чем жили до войны, писать о жизни ярче, суровей и честней.

И действительно, одна за другой к читателю шли книги поэтов-фронтовиков. Это было время удивительного взлета нашей поэзии, умножения ее рядов за счет вчерашних танкистов и летчиков, партизан и пехотинцев.

А. Чивилихин и А. Гитович. Волховский фронт, 1942

Вместо двери в узкой щели, ведущей в землянку, висела обыкновенная плащ-палатка. С внешней стороны к ней был приклеен листок бумаги с надписью: «Корреспондентский пункт газеты „На страже Родины“».

Если войти в землянку и посидеть в ней минуту-другую, пока глаза не привыкнут к полутьме, на внутренней стороне двери можно заметить рисунок. Что-то очень знакомое, не раз виденное на фотографиях, ярлычках, картинах. Ну конечно же, гора Арарат!

Хозяином землянки был ленинградский критик Сократ Кара. Как и многие его друзья, в дни войны он стал военным корреспондентом и на Волховском фронте представлял газету ленинградских воинов.

Землянка, отведенная ему, была маленькой, плохо обжитой. Но кто в то время обращал внимание на удобства! Была бы крыша над головой, а если для нашего брата газетчика находилось и что-нибудь вроде стола, где можно положить блокнот да чистый лист бумаги, то ничего нам; пожалуй, и не надо было.

По соседству с Карой в таких же землянках поселились корреспонденты «Правды», «Известий», ТАСС. Так на околице деревушки Пустая Вишерка появилась небольшая колония журналистов.

Неподалеку от нее располагался фронтовой резерв командного состава. Сюда после госпиталя прибыл за назначением Александр Гитович.

В ожидании должности он дневал и ночевал в гостях у журналистов, а потом и вовсе переселился сюда, приняв предложение Кары разделить с ним кров и досуг.

Рисунок на двери появился после переселения Гитовича. Пустая Вишерка затерялась среди бесконечных волховских болот, и, наверное, поэтому Кара особенно часто вспоминал свои родные края и охотно рассказывал о них, в частности об Арарате.

Гитович, хотя и был страстным путешественником, не смог до войны побывать в Армении. И теперь в долгие зимние ночи рассказы Кары, чтение им вслух отрывков из «Давида Сасунского», стихов армянских классиков стали чем-то вроде путешествий по далекой республике. Армянский эпос, стихи мудрых поэтов, десятки то забавных, то грустных, то озорных историй, которых Кара знал великое множество, позволили Гитовичу получить представление об армянском народе, его культуре, традициях и обычаях. Он завел специальную тетрадь, в которую записывал отдельные строчки, присказки, байки, просто слова, чтобы сказать другу утром по-армянски «здравствуй», а вечером пожелать «доброй ночи».

Гитович обладал завидным уменьем понимать душу другого народа. Патриотизм и интернационализм были в нем всегда слитны. Это можно было заметить и в стихах о Киргизии, и в цикле стихов Анри Лякоста. Поэтому обращение его к Армении, при всей случайности непосредственного повода, не было чем-то из ряда вон выходящим.

Мать писала Каре: закопала в землю кувшин с вином. Он будет ждать возвращения сына с победой. Древний армянский обычай понравился Гитовичу. Он стал мечтать вслух сперва о том, чтобы испить из этого кувшина. Но потом появилась идея о гигантском застолье у подножья Арарата, всемирном пире поэтов, никогда не утрачивавших веры в торжество правды, в победу светлого и доброго над злом.

Стихи об Армении — вначале полушуточные («Зима — она похожа на войну») — затем все больше приобретают характер серьезного разговора с читателем о самом главном — об отношении к жизни, о месте и долге поэта. Думая о будущем, поэт осмысляет прожитое:

В первом цикле «Пиров» Армения — лишь экран, на который проецируются мысли о жизни и работе после войны. Он убежден, что после всего пережитого нужно жить иначе, чище, сердечнее, ведь «в блиндажах сырых мы породнились — брат стоит за брата». Пусть еще старый мир, «слепой и безобразный», бьется «в ярости напрасной», но поэту снится «пир поэтов»:

Эти стихи были написаны в феврале 1944 года, когда от Черного моря до Белого ворочала свои жернова война. С особой силой прозвучала в этом цикле очень органичная для Гитовича тема высокой ответственности поэта, ответственности за все происходящее в мире:

Поэт всегда свободно владел формой. Самую трудную техническую задачу он выполнял легко, может быть именно поэтому от его стихов подчас тянуло холодком. Читая же «Пиры в Армении», мы не замечаем, что перед нами такая архаичная форма как сонет — столь захватывает волнующая живая мысль.