В районе, где я живу, подобное происшествие собрало бы шумную толпу зевак. Но здесь, на северном берегу, люди стояли небольшими спокойными группами. Их удерживал на расстоянии молодой подтянутый полицейский с усами.

– Да, они здорово изрешетили автомобиль мистера Тайера, – сказала я молодому полицейскому, проходя мимо.

Когда случается что-нибудь чрезвычайное, полиция не любит делиться имеющимися у нее сведениями. Они никогда не рассказывают, что произошло, и не отвечают на наводящие вопросы. Полицейские Виннетки не составляли исключения.

– Что вам надо? – подозрительно спросил молодой человек.

Я хотела ответить ему прямо и откровенно, но сообразила, что меня ни за что не пропустят во двор.

– Меня зовут Ви.Ай. Варшавски, – сказала я, улыбаясь с видом праведницы. – Я была гувернанткой мисс Джилл Тайер. Когда сегодня утром случилась эта беда, она позвонила мне и попросила срочно приехать.

Молодой коп нахмурился.

– У вас есть с собой какие-нибудь документы?

– Конечно, – уверенно ответила я; хотя и недоумевая, каким образом водительская лицензия может подтвердить мои слова, я все же покорно достала и предъявила ее.

– Хорошо, – сказал он, изучив ее достаточно внимательно, чтобы запомнить номер. – Вы можете поговорить с сержантом.

Оставив свой пост, он подвел меня к воротам.

– Сержант, – завопил он. Один из полицейских, стоявших возле ворот, обернулся. – Это гувернантка мисс Тайер.

– Благодарю вас, начальник, – сказала я с важным видом. Прошла по подъездной дороге к двери и повторила свою придуманную историю сержанту.

И он тоже насупился.

– Нас никто не предупреждал о приходе гувернантки. Вообще-то мы никого не пропускаем. Вы не журналистка?

– Конечно нет, – возмутилась я. – Послушайте, сержант, – сказала я с примирительной улыбкой. – Нельзя ли попросить мисс Тайер подойти к двери. Она скажет, звала она меня или нет. Если нет, я могу уйти. Но ведь она звонила мне, боюсь, что она будет очень расстроена, если вы меня не пропустите.

То, что один из членов семейства Тайеров, даже такой молодой, как Джилл, будет сильно расстроен, заставило сержанта призадуматься. Я боялась, что он позвонит Люси, но вместо этого он велел одному из своих людей привести мисс Тайер.

Минута шла за минутой, а она все не показывалась, и я уже стала опасаться, что меня заметила Люси и, естественно, разуверила полицию насчет моего утверждения, будто бы я была гувернанткой Джилл. Но немного погодя Джилл все же появилась. Ее овальное личико было полно беспокойства и горя, каштановые волосы – растрепаны. Когда она увидела меня, ее лицо немного прояснилось.

– А, это вы, – воскликнула она. – Они сказали, что пришла моя гувернантка, и я подумала, что это старая миссис Уидкенз.

– Так это не ваша гувернантка? – спросил патрульный.

Джилл посмотрела на меня с тоской и болью. Я вошла в дом.

– Скажи этому человеку, что ты посылала за мной, – сказала я.

– Да, да. Час назад я позвонила мисс Варшавски и попросила ее приехать.

Патрульный взирал на меня подозрительными глазами, но я была уже в доме, и одна из могущественного семейства Тайеров настаивала, чтобы я осталась. Он принял компромиссное решение, заставив меня вписать мое имя печатными буквами в его записную книжку. Все время, пока я это делала, Джилл тянула меня за руку, и, как только я кончила выводить свое имя, прежде чем патрульный мог задать какой-нибудь вопрос, я слегка хлопнула ее по спине и подтолкнула по направлению к холлу. Она отвела меня в маленькую комнату около большой зеленой статуи и закрыла дверь.

– Вы сказали им, что вы моя гувернантка? – Она все еще пережевывала эту мысль.

– Боюсь, что, если бы я сказала им правду, они меня не впустили бы, – объяснила я. – Полиция не любит пускать частных детективов в свои заповедники... Что произошло?

На ее лице вновь появилось скорбное выражение.

– Вы видели машину снаружи? – Я кивнула. – Это был мой отец, они убили его.

– Ты видела, как это случилось?

Она покачала головой и коснулась рукой носа и лба. По ее щекам заструились слезы.

– Я слышала выстрелы, – жалобно сказала она.

В комнате стояли кушетка и стол с несколькими журналами на нем. По обеим сторонам окна, выходящего на южную лужайку, – два кресла с тяжелыми подлокотниками. Я пододвинула их к столу и посадила Джилл в одно из них. Сама же уселась в другое, напротив.

– Прости, может, это и бестактно, ноя должна задать тебе несколько вопросов о случившемся. Но спешить с этим мы не будем, если хочешь, поплачь вволю.

Ее рассказ перемежался всхлипами.

– Мой папа обычно уезжает на работу между семью и семью тридцатью, – сказала она. – Иногда – раньше. Если в банке какая-нибудь особенно срочная работа. Я обычно еще спала, когда он уезжал. Люси готовила ему завтрак, а когда вставала я, она кормила и меня. Мама завтракает кофе и тостом в своей комнате. Она всегда на диете.

Я кивнула, давая понять, что не только запоминаю эти подробности, но и знаю, зачем она их рассказывает.

– Но сегодня ты не спала?

– Нет, – согласилась она. – Только вчера мы похоронили Пита, и у меня было так тяжело на душе, что я не могла спать – только чуть-чуть дремала. – Она перестала плакать и постаралась говорить более спокойным голосом. – Я слышала, как папа встал, но не пошла завтракать вместе с ним. В последнее время он был такой странный, и я боялась, что он скажет что-нибудь очень нехорошее о Пите. – Вдруг она разрыдалась. – Я не пошла с ним завтракать, а теперь он мертв, и у меня больше никогда не будет такой возможности. – Слова вырывались у нее короткими фразами, между всхлипами, и она повторяла их вновь и вновь.

Я взяла ее за руки.

– Я знаю, как это тяжело, Джилл. Но ведь ты не спасла бы его, если бы позавтракала с ним. – Я похлопывала ее по рукам, но ничего больше не говорила. И только когда рыдания немного утихли, я наконец сказала: – Расскажи мне, что случилось, моя лапочка, и мы подумаем с тобой, что мы можем предпринять.

Она собралась с духом и сказала:

– Рассказывать почти нечего. Моя спальня наверху. Я подошла к окну и смотрела, как он выезжает на улицу. – Она сглотнула, но тут же продолжила: – Самой улицы за кустами не видно, да и из моего окна не все видно, но по шуму я поняла, что он выехал на улицу и повернул к Шеридан. – Я поощрительно кивнула, все еще крепко держа ее за руки. – Я уже хотела вернуться к кровати, раздумывая, не одеться ли мне, когда услышала все эти выстрелы. Только... Только я не знала, что это выстрелы. – Она аккуратно смахнула две только что выступившие слезы. – Это было ужасно. Я услышала треск разлетающегося стекла, затем визг шин – так бывает, вы знаете, когда слишком крутой поворот, – и я подумала, уж не случилась ли авария. Он был в таком взвинченном состоянии, что мог поехать по Шеридан-роуд и сбить кого-нибудь.

Я сбежала вниз, как была в ночном халате, и тут откуда-то сзади прибежала Люси. Она кричала, чтобы я поднялась наверх и оделась, но я побежала прямо к машине. – Она вся сморщилась, борясь с подступающими слезами, закрыла глаза. – Это было ужасно. Папа, весь в крови, лежал на руле. – Она покачала головой. – Я все еще думала, что это несчастный случай – столкновение, но я не видела другой машины. Я подумала, что они, может быть, удрали, те, с визжащими шинами, но Люси, видимо, догадалась, что его застрелили. Во всяком случае, она не позволила мне подойти к автомобилю – я была босиком, – к этому времени кругом собралось уже много других машин, и Люси попросила кого-то вызвать полицию. Она хотела, чтобы я шла домой, но я не соглашалась до прибытия полиции. – Она глубоко вздохнула. – Я не могла оставить его одного, совсем одного...

– Конечно, моя ласточка. Ты поступила совершенно правильно. А твоя мама вышла из своей комнаты?

– Нет. Когда приехала полиция, мы вернулись в дом, и тогда я вспомнила о вас и позвонила. Но мне пришлось повесить трубку. – Я кивнула. – Люси разбудила маму и обо всем рассказала, мама заплакала и пошла ко мне. Когда она вошла, мне пришлось повесить трубку.