Изменить стиль страницы

Крен в двадцать пять градусов представлял для жизни людей, плывших на судне, опасность гораздо большую, чем весь английский флот, вместе взятый, и для того, чтобы вести такой корабль с четырьмя тысячами пятьюстами пятнадцатью пассажирами на борту, требовались недюжинная смелость, наивность и вера. Ибо только смелый, наивный и абсолютно убежденный в своей правоте человек может знать, насколько это рискованно, и при этом верить, что корабль все-таки доплывет.

Постройка нар была завершена полностью лишь за несколько часов до начала посадки на корабль. Тогда же решилась и проблема прохода по коридорам. В данном случае ситуация отличалась от той, что была на «Кнессет-Исраэль». Здесь проходы были уже, а лестницы не такие крутые.

В процессе обустройства судна Йоси пригодилось то, что он когда-то, будучи ребенком, видел в арабских районах Иерусалима, прилегающих к Старому городу. Он помнил, как арабы доставляли товары в лавку его отца, как арабки поднимали в гору огромные кувшины, держа их на голове, и как носили ведра с помощью шестов, и использовал шесты для переправки ведер с кухонь на палубы.

Судно должно было отплыть в 8 часов утра 10 июля — в день старта ежегодной велогонки «Тур де Франс», считающейся во Франции событием едва ли не священным, но из-за поломок в пути и плохой видимости грузовики прибыли в порт с опозданием, а нары на одной из палуб неожиданно рухнули, и поэтому отплытие пришлось отложить на более позднее время, из-за чего настроение у людей сильно испортилось. Вдобавок ко всему в 10 утра в небе появился английский разведывательный самолет.

Глава пятнадцатая

Чтобы избежать давки, людей сажали на пароход с определенными временными интервалами. Грузовики с репатриантами все продолжали и продолжали подъезжать, а портовые полицейские, на которых давили англичане, проверяли каждого пассажира как никогда тщательно и постоянно придирались к несоответствию фотографий на визах с лицами их предъявителей (чего раньше они, как правило, не делали). Поэтому посадка затянулась и закончилась только к полудню.

Организована она была с максимально возможной торжественностью. Йоси и его товарищи нарядились в парадные костюмы цвета хаки и встречали каждого репатрианта лично, а глава комитета репатриантов Шмуэль Ройзман произнес взволнованную речь.

— Судно, на которое мы сегодня садимся, — сказал он с видом человека, выполняющего очень важную миссию, — это, по сути, боевой корабль, которому предстоит принять участие в великой битве еврейского народа за право на существование.

Пассажирам, поднявшимся на борт, выдавали однодневный паек, однодневную порцию воды и препровождали их на выделенное им место. Однако каждому пассажиру разрешалось провезти с собой только одно место багажа, и некоторым пришлось со своими вещами расстаться. Поскольку эти вещи были им дороги и представляли собой их единственное имущество, многие горько плакали, а кое-кто выражал бурный протест.

Все это время в небе кружили английские бомбардировщики.

Когда посадка закончилась, французские власти неожиданно передумали и объявили, что отплытие не разрешают. Таким образом, судьба судна, на борту которого находилось четыре тысячи пятьсот пятнадцать пассажиров, находилась теперь в руках местной администрации.

Йоси приказал пассажирам сжечь все имевшиеся у них на руках удостоверения и колумбийские визы и со свойственными ему прямотой и спокойствием заявил французам, что ни один из пассажиров на берег не сойдет, потому что у них нет ни гражданства, ни документов, ни страны проживания. Однако приказ задержать корабль в порту так и не отменили. Более того, начальник порта приказал Йоси подвести корабль ближе к пристани — туда, где находились «ворота-вертушка», — по-видимому, рассчитывая их там запереть. Йоси категорически отказался и потребовал встречи с префектом департамента.

Во время разговора с префектом, к которому он поехал вместе с Айком Ароновичем и Шмуэлем Ройзманом, Йоси рассказал, что у них мало топлива, что на борту находятся грудные дети, красочно расписал, как в Сете из-за их пребывания в порту может начаться эпидемия заразных болезней, пригрозил, что, если им не перестанут препятствовать и не позволят выйти из порта немедленно, то может пролиться кровь, а напоследок — для пущей убедительности (или, как пишет Авива Халамиш, «для создания дружеской атмосферы») — пригласил префекта и его подчиненных на роскошную трапезу с отличным вином.

Перспектива пролития крови префекта явно напугала, и он пообещал помочь. Тем не менее, пока они отсутствовали, начальник порта еще раз подтвердил, что не дает разрешения на отплытие, и даже предпринял попытку «обездвижить» судно, разобрав его двигатель.

На обратном пути Йоси думал о том, что, даже если им и удастся выйти из порта, на выходе их будут поджидать два английских эсминца, а единственным «оружием», которое имеется в его распоряжении, являются глаза детей.

Когда они вернулись в Сет, Шмарья Цамерет сообщил ему, что он должен пойти в маленькое портовое кафе и ждать там звонка. Когда телефон зазвонил, Йоси взял трубку и услышал голос Шауля Авигура.

— Сегодня, — сказал Авигур, — в Париж на встречу со своим французским коллегой прибывает министр иностранных дел Великобритании Эрнест Бевин. Он едет, чтобы надавить на французов. Это часть кампании, которую он ведет, чтобы любой ценой остановить репатриацию евреев в Палестину. Он уже использовал весь свой вес и авторитет Великобритании, чтобы помешать выходу корабля из порта, и теперь пребывает в полном бешенстве. Ругается так, словно в него бес вселился. Бевин поставил перед собой задачу полностью прекратить репатриацию и хочет нас проучить. Он считает, что это послужит высшим национальным интересам Великобритании и ее безопасности, утверждает, что репатриация — результат финансового сговора богатых евреев Нью-Йорка, а то и гнусный план всех американских евреев вообще и что евреи просто хотят на этом нажиться. Однако мой помощник Веня Померанц только что вернулся со встречи с французским министром труда Даниэлем Майером, и ему удалось заключить с ним соглашение, однозначное и окончательное, согласно которому вам все-таки дадут выйти из порта, но при одном условии: если вы отплывете до восхода солнца. В противном случае корабль будет арестован. Тогда об операции придется забыть.

Йоси заверил Авигура, что сделает все от него зависящее, однако проблема состояла в том, что у них все еще не было лоцмана. Между тем акватория порта, которую Йоси изучил лично, была очень сложной, и без лоцмана выбраться из этого запутанного морского «лабиринта» казалось просто невозможным. Йоси приказал найти лоцмана любой ценой, и начались лихорадочные поиски. Наконец один из местных лоцманов согласился их провести, однако потребовал за это огромный гонорар. Договорились, что он прибудет в порт вечером, не позднее одиннадцати, но через какое-то время он сообщил, что явится на борт только в два часа ночи и потребовал сумму втрое большую — миллион франков. За неимением другого выхода Авигур и французский штаб «Алии-Бет» были вынуждены согласиться.

По приказу французских властей на борту корабля остались дежурить два таможенника, однако пастор Грауэл сумел от них избавиться. Он напоил их допьяна и в полночь выпроводил с корабля, дав им с собой несколько бутылок вина. Они ушли веселые и довольные.

В два часа ночи лоцман не появился, а между тем старпом уже приказал отвязать причальные канаты.

В три часа ночи в море стали выходить первые рыболовецкие суда.

Йоси сидел как на иголках. Операция висела на волоске. Нужно было принять какое-то решение.

— Может, попробуем без лоцмана? — предложил он капитану судна Айку.

Однако тот был категорически против.

— Я не лоцман, — сказал он, — и с этим портом не знаком. Тем более он вообще предназначен только для рыболовецких судов. Я не могу брать на себя такую ответственность. Давай подождем еще немного.