«Кнессет-Исраэль» был окутан дымом, а в нескольких местах начался пожар. Некоторые пассажиры не выдержали и стали с воплями прыгать за борт. Однако рядом, точно хищники, подстерегавшие добычу, дежурили сторожевые катера, и, когда люди, пролетев двенадцать метров, падали в воду, их вылавливали и арестовывали.
Разумеется, банки с сардинами мало подходили для того, чтобы противостоять автоматам и газовым гранатам, и в конце концов англичане начали одолевать. Сначала с окутанного дымом и газом корабля стали силой стаскивать людей, находившихся на палубе, а затем и тех, кто сидел в трюме. Некоторые из пассажиров, выйдя из трюма, теряли сознание сразу, а некоторые падали в обморок, когда сходили на берег. У многих были ожоги. Люди продолжали задыхаться. Ожесточившись, солдаты избивали их и тащили сначала к установкам для дезинфекции, а затем на депортационные корабли.
От выхода в город их отделяло всего двести метров. Некоторые ухитрялись вырваться и бросались целовать грязный хайфский причал, по которому им удалось сделать всего несколько шагов, но их снова хватали и пинками гнали к кораблям.
И тут вдруг на капитанском мостике, в клубящемся дыму, появилась печальная девушка со старой гитарой в руках, та самая, у которой на груди была вытатуирована надпись Feldhure А.13652, и с таким видом, словно творящийся вокруг кошмар ее совершенно не касается, села и запела «Спи долина, спи прекрасная страна». К ней подскочили солдаты и стали ее избивать, но она продолжала сидеть и петь. С одного из английских эсминцев по ней открыли огонь, но она по-прежнему сидела и пела. Кстати, ни одна из пуль в нее так и не попала. Возможно, потому, что на ее теле уже не было места для ран…
К этому моменту в бою с англичанами погибло уже двое из пассажиров «Кнессет-Исраэль», но армия ишува так и не пришла к ним на помощь. Нескольким тысячам человек, обожженным и задыхающимся от газа, пришлось сражаться с молодыми, красивыми и крепкими английскими парнями практически в одиночку.
Когда англичане полностью взяли корабль под свой контроль, с него сняли последних пассажиров — стариков и женщин с маленькими детьми. На депортационных кораблях их встречали английские офицеры, которые предлагали им печенье и воду, но делали это с выражением ненависти и отвращения.
На Кипр бывших пассажиров «Кнессет-Исраэль» выслали на трех кораблях, сильно напоминавших загоны для скота и обтянутых сверху металлической сеткой. На одном из этих «загонов» оказался и Йоси. Кроме него, там было еще тысяча четыреста человек. Когда производилась посадка, он затесался в толпу и прошел на борт судна незамеченным. Англичанам страшно хотелось арестовать командира «Кнессет-Исраэль», но им даже в голову не приходило, что молодой человек в кожаной куртке, русской шапке-ушанке и сапогах и есть тот самый командир, которого они так усердно разыскивали.
Депортационные корабли вышли из хайфского порта уже ближе к вечеру. Йоси стоял на палубе одного из них и сквозь сетку смотрел на удалявшуюся гору Кармель. На горе один за другим, как звездочки, зажигались огоньки, и казалось, что она усеяна плачущими алмазами.
На судне царила страшная теснота. В воздухе стоял кислый запах пота, смешанный с запахами поношенной, давно не стиранной одежды и нафталина, и Йоси подумал, что, наверное, именно так и должна пахнуть застарелая, засохшая от времени, заскорузлая человеческая боль. И вдруг посреди всей этой тесноты, отчаяния и тоски, точно хрупкий и слабый лучик надежды, снова послышался голос печальной девушки со старой гитарой в руках и с татуировкой Feldhure А.13652 на груди. «О Киннерет мой…», — запела она и внезапно, после короткой паузы вместе с ней, сначала шепотом, а затем во весь голос, на палубе и в трюме, запел весь корабль. Все тысяча четыреста человек. Тысяча четыреста несчастных, плывших по бесшумному морю на этом тихоходном корабле-загоне, который все больше и больше удалялся от мерцавших вдалеке огоньков горы Кармель и от страны, в которую им так и не удалось попасть. Они пели и плакали.
Люди были страшно разочарованы. Настолько, что некоторым из них даже не хотелось больше называть Палестину «Эрец-Исраэль». Теперь они называли ее только «Палестина».
Англичане не разрешали пассажирам свободно перемещаться по кораблю. Разрешалось ходить только в туалет, да и то в сопровождении солдат. Поэтому в знак протеста было решено объявить голодовку. Правда, поначалу англичане отнеслись к требованиям забастовщиков с высокомерным презрением, однако в конце концов сдались и разрешили людям ходить по судну. После этого пассажиры прекратили голодовку, но на этом не остановились. Они сразу же выдвинули новое требование: создать более сносные условия — и на эту тему начались переговоры.
Первое, что они увидели на кипрском берегу, была колонна детей в лохмотьях. Впереди колонны шел мальчик с рваным флагом. Дети шли и пели. Их вели в концлагерь.
Перед высадкой Йоси и Ицхак Арци попытались организовать сопротивление. Тем не менее пассажиров все-таки высадили и на грузовиках доставили в район лагерей, которые находились примерно в десяти километрах от порта. Йоси сошел на берег одним из последних.
Лагерь, в который их поместили, состоял из палаток и бараков, огороженных забором из колючей проволоки, и англичане были убеждены, что сбежать оттуда невозможно. К этому времени там уже находилось около двенадцати тысяч человек, привезенных на предыдущих кораблях.
Сразу по прибытии в лагерь Йоси встретился с людьми из «Пальмаха». Они приехали на Кипр либо под видом врачей, либо под видом медсестер, либо в качестве посланцев «Джойнта» (поскольку «Джойнт» был единственной благотворительной организацией, которой англичане официально разрешили работать в лагерях), а в одной из палаток даже стоял подпольный радиопередатчик — его привезли на Кипр в разобранном виде и собрали на месте. Поэтому связь с Палестиной поддерживалась постоянно.
Жизнь в лагере была организована довольно сносно. Еда была терпимая, работали школы по изучению иврита. Но самое поразительное состояло в том, что людей внезапно охватила какая-то невероятная эротическая лихорадка. За долгие годы мучений и скитаний они настолько истосковались по простому человеческому прикосновению, что теперь их тянуло друг к другу буквально магнитом. Им снова захотелось жить. Снова захотелось рожать детей. Снова захотелось продолжить свой род. Назло всем, кто хотел стереть их с лица земли.
Каждый месяц англичане выдавали людям, сидевшим в лагерях, семьсот пятьдесят сертификатов, дававших право на въезд в Палестину. Это было лучше, чем ничего, хотя составляло лишь половину от установленной самими английскими властями квоты. А поскольку очередная раздача сертификатов состоялась всего через два дня после прибытия Йоси на Кипр, то ему удалось вернуться домой очень быстро. Он приехал в Палестину на совершенно законных основаниях — как «репатриант» — и сразу получил новое задание.
Глава одиннадцатая
В драматической истории парохода «Кнессет-Исраэль» отсутствует тот политический аспект, который превратил в символ и миф корабль «Эксодус», но тем не менее эта история ясно продемонстрировала, по крайней мере, одно: никакой английский флот не может победить желание людей репатриироваться на родину и вернуться домой.
Из Хайфы Йоси поехал на автобусе в Тель-Авив и сразу по прибытии отправился в кафе «Касит», откуда позвонил Ицхаку Садэ. Садэ попросил его прийти к нему. Он жил в пентхаузе на проспекте Ротшильда. Когда Йоси пришел, Садэ налил ему вина, поставил на стол тарелку с несколькими сортами сыра, и Йоси, который еще не полностью пришел в себя после пережитого, стал рассказывать ему о том, что произошло во время плавания на «Кнессет-Исраэль» и в хайфском порту. Всю историю с начала до конца, день за днем.
— Как такое может быть?! — возмущенно воскликнул он, заканчивая свой рассказ. — На корабле погиб мальчик, а тут все вели себя так, будто ничего не происходит. Да, я служу в «Хагане», но сейчас говорю от имени репатриантов, потому что чувствую себя одним из них. Почему никто не привел нам на помощь ребят из Эйн-Харода? Если бы это было сделано, тогда я, может, еще и согласился бы на требование «Пальмаха» и разрешил детям на корабле и дальше сражаться с англичанами. Но так…