— Мишель Стэнъярд, — проговорил Мендоза. В голосе металлом прозвучали раздражение и презрение. Развлечения для Эйлин — имея премиленькие пятнадцать тысяч в год, ей не надо вкалывать, как каторжной. Эйлин, быстро катящаяся вниз. Эйлин, оказавшаяся здесь, возможно, благодаря своим дружкам из низших слоев, — природная склонность к подобной компании? Томми? Вероятно, для Томми и всех прочих это тоже хорошо: бесплатная выпивка, бесплатная еда и…

— Она, знаете ли, мертва, — резко проговорил он.

— Кто мертва?

— Мишель Стэнъярд.

— Вот как? Несчастный случай или еще что?

— Или еще что. Ее убили.

— Да что вы говорите, — сказала Эйлин. — Ну что ж, людей убивают каждый день. Вот уж обузой она мне была. В школе так повсюду за мной таскалась — маленькая невинная соплячка Мишель. Боже. Трусиха, отступала перед кем угодно.

— Но вы совсем недавно встретили ее снова, не так ли?

— Что? Ага, подумать только — встречаю я крошку Мишель у Робинсона. Опять стала за мной таскаться, как в школе. «Ах, Эйлин, ты такая смелая, ушла из дома, чтобы жить своей собственной жизнью», — она закинула голову и расхохоталась, громко и хрипло. — Жизнь и есть для того, чтобы жить, нет? Мертвой-то лежишь чертовски долго. — Она снова налила себе водки. — Ну, я разрешила ей прийти — веселушки у меня здесь каждый вечер, все приходят к Эйлин на веселушки. Но, приятель, ты бы видел парня, которого она однажды с собой притащила, — просто умора! Томми хохотал до упаду. Настоящий…

— Вы видели ее вечером прошлого понедельника?

— Кто замечает дни? Не знаю. Пожалуй, нет. Нет, ее тогда здесь не было. — Эйлин проглотила водку и вдруг, запрокинув голову, запела гнусавым голосом:

— Но какого же черта, — спросил Хакетт, — Мишель-то во всем этом находила, Луис? Я не понимаю.

— Может быть, просто контраст, — сухо ответил Мендоза. — Странное притяжение, Арт, отрицательного плана, но я легко могу себе это представить. Вот Мишель, жившая обыкновеннейшей положительной жизнью. Эйлин сказала, что Мишель в школе таскалась за ней. Восхищение, смешанное с легкой завистью, со стороны послушной, застенчивой маленькой девочки к той, которой достало мужества противостоять учителям и администрации. И что-то вроде возвращения к прошлому теперь — мы могли бы назвать это невольным влечением к чему-то иному.

— Если угодно говорить, как психоаналитик, — назови, — сказал Хакетт. — Величают себя нонконформистами — самое большое на свете стадо баранов, все выпендриваются совершенно одинаково. Дрянцо. И понятно, почему Трулок…

— М-м, да. Это убогая, мерзкая нора, Арт, — днем. Видна вся грязь. Но вечером, когда горят всего несколько ламп для создания романтической атмосферы, и гремит музыка, и кое-какая выпивка, — все это могло показаться Мишель весьма пленительным. И я скажу тебе кое-что еще. В Эйлин есть злобность. Если бы она заимела какую-то цель… заранее бы спланировала… ей бы доставило некоторое удовольствие… м-м… развратить Мишель. Нет, я не собираюсь утверждать, будто эти люди подсознательно понимают, как низко стоят, и стремятся стащить вниз также и всех остальных, — они сделали свой выбор и просто делают то, что само собой получается. И еще я думаю, — сказал Мендоза, щелкая зажигалкой, — что передам адрес Пэту Каллагану. Весьма вероятно, у них там и наркотики водятся.

— Так что теперь мы попробуем уличить Трулока. В случае, если он лжет.

— Что тоже может быть, — ответил Мендоза.

Хиггинс нашел Ланса Амброджианни по тому самому адресу, который ему дали в магазине. Он как раз выходил из квартиры, где жил вместе с родителями, когда подъехал Хиггинс. Хиггинс привез его в управление, и втроем с Паллисером и Грейсом они начали допрос.

Амброджианни был удивлен и возмущен:

— Кой черт вы воображаете, что у вас на меня есть? Я ничего не сде…

— Китти Дюран, Ланс, — сказал Хиггинс.

— Кто это?

— Девушка, из-за которой ты потерял работу в магазине перед прошлым Рождеством.

— А, эта, — сказал он. Пожал плечами, — Я ее с тех пор не видел.

Он был видный парень, не то чтобы красавец, но и не урод, и говорил хорошо: окончил школу, как они знали, и родители — порядочные люди. Он выглядел чисто и аккуратно в синем костюме и белой рубашке и, очевидно, был способен удержаться на хорошей работе — вроде той, которую потерял, требующей некоторого ума. Но бедой его были женщины: он не мог оставить их в покое. Немного покопавшись в его прошлом, Хиггинс узнал, что он потерял и два других хороших места из-за того же, на что пожаловалась Китти.

Оставшись сейчас без работы, он новую так и не искал. При увольнении получил расчет и имел кое-какие сбережения, сказал он; к тому же выиграл деньги в карты. Но у него также были в данный момент две глубокие царапины на лице и еще одна, на шее.

— Я порезался, бреясь, — сказал он. — Вот и все.

— По мне, это не похоже на порезы бритвой, — сказал Паллисер. — Может, тебя ободрала девушка? Какая девушка? Это была Китти Дюран, Ланс, в прошлый вторник?

— Да я же сказал, я ее с тех пор не видел. Я тогда даже не знал ее имени. Нет, нет, я… у меня старая бритва, и я…

— Ты можешь сказать, где ты был в прошлый вторник между одиннадцатью и часом дня?

— Это еще зачем? Я ничего не сделал… в прошлый вторник? Я был… ну да… я был в бильярдной Бенни. Просто потолокся у него. Съел пиццу там же неподалеку — это Третья стрит… Нет, никого со мной не было, то есть, кого бы я хорошо знал… Мы сыграли пару партий с парнем, который тоже пришел один. Не знаю, как его зовут, может, Бенни знает.

— Ты уверен, что не был на Уэстморленд-авеню, где изнасиловал и задушил Китти Дюран, Ланс?

— Изн… я? Я в жизни никогда такого не делал, — страстно проговорил Амброджианни. — Слушайте, та, старая судимость — да обвинение было подстроено, девчонка-то выглядела не меньше чем на двадцать лет, а уж вела себя на все двадцать пять, — это ее мамаша, старая крыса, приволокла полицейского!

И это тоже было очень возможно, учитывая, что вина его была установлена законом.

— А как насчет этих царапин, Ланс? Откуда они у тебя на самом деле? — спросил Грейс.

— О, черт, — сказал Амброджианни. — О, черт. Я никогда никого не насиловал — никогда бы я такого не сделал. Но мог пристать к девушке, да. Это было во вторник вечером — мы встречались с Мардж. И вот, я к ней подкатываю, и она дает понять, что у меня шансов нет. А Мардж чуть что вцепляется в волосы. Так что вот. Это все… А, Мардж Люзон, она работает в той пиццерии рядом с бильярдной Бенни.

Грейс отправился это проверить, а Хиггинс и Паллисер продолжали наседать на парня. Конечно, любое подтверждение, исходящее от посетителей Бенни, не являлось бы безупречным алиби, но оказалось, что даже Бенни не мог сказать, был ли у него тогда Амброджианни: один день так похож на другой, Амброджианни мог быть, а мог и не быть. Грейс, однако, получил немедленное подтверждение от Мардж Люзон в том, что она ответственна за украшения на лице Ланса, появившиеся во вторник вечером.

— Что скажешь, Джордж? — спросил Паллисер. — Не очень-то он на это тянет. Кое-что за ним числится, но он не совсем уж отпетый. Без работы особо не сидит, да и вообще по нему не скажешь, что он на такое способен.

— И все-таки, возможно, это он, — ответил Хиггинс, потирая подбородок. — Будем иметь его в виду. К тому же он так хорошо сюда вписывается. Но на него ничего нет. Отпустим пока.

И тут как раз поступил новый вызов — на Ливард-авеню зарезали женщину, — поэтому Амброджианни отпустили; Хиггинс и Паллисер отправились туда, а Грейс сел печатать последний отчет о ребятишках Иокумов.