– Просто не верится! Ты как будто знал! – усмехнулась Катя. – Эти бутылки твои открываются, как чеховские ружья стреляют. Всегда с глубоким смыслом. Никогда они в твоем портфеле не оказываются случайно!

Появившиеся на столе три рюмки были немедленно наполнены и опорожнены. Кате никто выпить не предложил. Видимо, ее отношение к алкоголю было хорошо известно.

В Израиле я не пил, тем более водку. Не люблю, когда наваливается что-то внешнее, одуряющее, с чем потом долго не знаешь что делать. Родители мои и их приятели, которые иногда выпивали, казались мне в этом состоянии полными идиотами.

Но тут, в России, в этой теплой компании и под гипнотическим взглядом большого и внушительного человека Семена я невольно выпил, и ничто во мне этому не воспротивилось. Напротив, меня охватила удивительная радость, и когда мы встретились с Семеном взглядом, я испытал к нему сильнейшее расположение.

– Ой, что же это я? Это же должен был быть второй тост! – воскликнул поймавший мой взгляд Семен. – Первый тост должен был быть за наше знакомство, для закрепления взаимной приязни.

Катя недовольно посмотрела на наполняющиеся снова рюмки. Я с любопытством ожидал, что она еще скажет. Но Катя на этот раз промолчала.

– Это явное превышение скорости, – заявил Андрей, видимо заметивший Катино недовольство. – Я протестую…

– Твой протестантизм меня уже свел с ума, – сообщил Семен, опорожнив вторую рюмку. – Сколько можно в самом деле? Ведь ты умный человек, Андрей. Эта баптистская узость тебе не к лицу. Поверь мне, когда-нибудь ты обязательно вернешься в святоотеческую традицию. Баптизм ниже твоего уровня.

Андрея это замечание, похоже, задело.

– А что это у вас, у православных, за уровень за такой? Православие достигло наконец уровня фобий перед чертями и евреями, куда уж дальше. Вы с Катей чуть ли не единственные православные, с которыми я способен общаться…

– Только не списывай эти фобии на само православие, – внушительно произнес Семен. – Все выродилось в советские времена.

– В советские времена? – усмехнулся Андрей. – Еще до революции Аксаков называл русскую православную церковь «большим неверным стадом, добрым пастырем которого является полиция». Он обвинял православный клир приблизительно в том же самом, в чем отец Глеб Якунин обвиняет его в наше время. Слишком многим душно под вашими маковками. Да и церковная служба привлекает паству в основном «национальным колоритом»...

– Мне кажется, русский «национальный колорит» не столько в маковках состоит, сколько в сознании своего вселенского предназначения. Русский человек свою национальную задачу всегда воспринимал как задачу общечеловеческую. О том, что у России имеется своя идея – ни ее враги, ни ее друзья спорить не станут.

– Может быть. Но вот только, по-моему, вся эта русская идея – один сплошной комплекс провинциала. Единственное, что за нею стоит, так это желание держать под контролем шестую часть суши...

– А я так тут другой комплекс вижу – западный,  – веско отрезал Семен. – Запад желает лишь одного, чтобы российское государство исчезло с лица земли.

Он вскочил, обошел вокруг стола и встал за моим стулом.

– Россия, кстати, очень похожа на Израиль, – продолжил Семен, наклонившись ко мне. – Ну, в том смысле, что всякие нынешние западные вольнодумцы, все эти Бзежинские, и правые, и левые, считают наши государства исторической ошибкой, которую можно и даже нужно исправить.

Андрей поймал Семена за рукав и усадил на стул.

– Сема, успокойся, не такой уж я страшный, как эти твои страшные западные  вольнодумцы... Во всяком случае я, в отличие от них, не считаю, что это можно исправить...

– Ну как ты, в самом деле, не понимаешь, – взорвался Семен, – что Россия не могла бы влиться в западную цивилизацию, даже если бы захотела! Что с этим поделать? Ты можешь смеяться, но мы действительно другие, у нас действительно свой путь…

Андрей и впрямь посмеивался, да и Катя легкомысленно улыбалась.

– Мне кажется, вы никогда не договоритесь, – заключила она.  – Пока Россия будет решать проблемы человечества, человечество будет решать проблему России.

Но Семен как будто не замечал легкомыслия своих собеседников и гнул свое.

– Ну как у тебя, в самом деле, душа за Россию не болит! Ведь была великая страна, с огромным потенциалом, со своей идеей, с сознанием своего избранничества, наконец. Россия, как наследница Византии, веками претендовала на то, чтобы являться альтерантивным Римом, альтернативной европейской цивилизацией.

– Вот только нужна ли такая?

– Ты хочешь спросить, исторически случаен или необходим такой путь развития? Я уверен, что не случаен. То есть не случайно Римская империя раскололась на Западную и Восточную и не случайно эти половины развивались под эгидой двух братьев – апостола Петра и апостола Андрея. Богу зачем-то понадобились именно две Европы – Западная и Восточная, по-разному решающие свою христианскую задачу. Бог зачем-то решил продублировать европейскую цивилизацию. Во всем этом очень важно разобраться… И мне обидно, Андрей, что ты, такой тонкий и глубокий человек, вместо того чтобы взяться за эту проблему, так все уплощаешь и осмеиваешь.

– Может, когда-то какая-то задача у России и была, – пожал плечами Андрей. – Но уже давно Россия ничего другого не желает, кроме того, чтобы ею все подавились… Но ладно, будет уже спорить, давай лучше за Россию выпьем. Ничего лучшего мы для нее все равно сейчас сделать не сможем.

– Это хорошая идея, – вдохновился Семен, разом повеселев. Он поднял рюмку и победно провозгласил: «За Родину!»

Когда гости вышли, Андрей плюхнулся в кресло и вытянул ноги.

– Ну, как тебе Катя показалась?

– Очень интересная девушка, по-моему.

– Она, собственно говоря, и есть та особа, о которой я тебе рассказывал. Ну та, которую я когда-то пытался забыть...

– Ах, вот как? А я было так и подумал, но отбросил эту мысль, мне показалось, что ты к ней равнодушен. Так это от любви к ней ты излечился?

– Вообще-то я не говорил тебе, что от любви к ней излечился. Подобное лечится подобным, а подобную ей я не встречал. Ведь ты же ее видел.

– Подожди... Это она как раз с Семеном встречалась, когда вы в институте учились?

– Нет. Я учился на втором курсе, когда она на первый поступила. Я тут же в нее влюбился, но у меня сразу и конкуренты появились. Один из них был действительно Семен –  мы  с ним вместе учились,  но в ту пору он сам был еще воздыхателем на куриных правах. Тогда главным соперником моим был один человек на шесть лет меня старше...  Аспирантуру кончал. Пижон, но пыль в глаза умел пустить. Я же по молодости порол горячку и, как сейчас ясно вижу, шансов особых не имел. У нас с Катей было объяснение... после которого я тогда в Израиль как раз и отправился. Аспирант за ней еще года два увивался, пока она ему, наконец, решительно не отказала. Но я этого, к сожалению, не знал, думал у них все к свадьбе идет... И вот в прошлом году возвращаюсь я из одной археологической экспедиции, в которой все лето провел, и вдруг узнаю, что с аспирантом у нее все кончено, но зато теперь она встречается с Семеном. Я очень Сему на самом деле люблю и уважаю, у него есть редкая в наше время, прямо-таки какая-то собачья жажда служения…  Мы большие друзья. Были и остаемся.

Андрей замолчал и как-то осунулся.

–  Но у них разве все окончательно решено? Ты что, совсем от Кати отказался? Ты с ней объяснился вообще как-то?

 – И не отказывался, и не объяснялся, – сумрачно ответил Андрей. – Я с ними часто встречаюсь, но в аудиенции Катерина мне отказывает... Только при свидетелях готова встречаться. У нее с Семой, видать, все серьезно, и она не хочет ничего осложнять.

– Ну а если не Сема, а какое-то другое третье лицо будет присутствовать, она согласится?

– Ты просто читаешь мои мысли, – усмехнулся Андрей. – Я как раз думаю ее еще раз пригласить, как бы на тебя отдельно… Ты ведь у меня живешь, и мы, стало быть, с ней наедине не останемся.  Позвоню ей завтра же утром.