Парень слез с мотоцикла, расстегнул ремешок и снял шлем.

На плечи упала грива латунных волос.

— Тут должны быть кинооператоры.

— Вчера уехали. У них испортилась камера.

Парень очень огорчился.

— Как же так? — сказал он. — Мы договорились. Я ехал сюда к ним…

Странный вопрос пришел мне в голову.

— Почему вы на мотоцикле? Да еще с рюкзаком. Почему не автомобиль?

— Автомобиль? Ну нет!

На лице его появилась гримаса отвращения.

— Но на мотоцикле опасно. Скоро начнутся дожди.

— Я потому и уехал из Швеции, что там чересчур безопасно. До прошлого года наш городок был единственным в стране, где не было светофоров.

— Ах вот оно что… Тут, в Африке, опасностей, конечно, хватает.

Парень помрачнел.

— Тоже не очень, — признался он. — Львы удирают от мотоцикла, носороги на дорогу не выходят. Слонов приходится объезжать.

— Вас оштрафуют. Въезд в заповедник на мотоцикле запрещен.

— Уже оштрафовали… — Рыжебородый задумался. — Вот разве что… — У него засветились глаза. — Необитаемый остров! Мне нужен необитаемый остров. Между Багамойо и Дар-эс-Саламом есть маленькие острова. Нанять лодку и махнуть туда, а?

— Ну, ну… Значит, вы из Швеции? — Догадка мелькнула у меня в голове. — Случайно не преподаватель? Вас зовут не Нильс? Работаете не в Кидоге?

— В Кидоге. Секондри скул.

— Женский интернат?

— Да.

Я засмеялся.

— Привет вам от русской учительницы математики! Вы, кажется, соседи?

Нильс ужасно удивился.

— Она очень милая женщина, — сказал он. — Откуда вы ее знаете?

— Мы с ней из одной страны!

Он кивнул, потрогал рукой мотор — теплый? — застегнул шлем, взвалил на спину рюкзак и уселся на свое красное чудовище.

Мотоцикл с ревом завелся. Нильс помахал мне рукой, опустил на глаза очки-консервы и включил газ. Синяя струя дыма обдала меня с головы до ног. Мотоцикл пополз в ограде. Очутившись на шоссе, он взревел и, прочертив горизонт красной молнией, как ракета, исчез…

ЗЕЛЕНЫЙ СЛОН

Зеленый слон стоял под деревом и жевал ветку. Был полдень, дерево светило отраженным светом. Слон стоял под ним, словно облитый краской.

Сухой воздух саванны гулял по помещению. Служащие заповедника, вежливые африканцы, входили в канцелярию и, извинившись, исчезали. Я поглядывал в окно на слона. Тот отошел от дерева и направился ко мне. Он шел и становился коричневым. Во рту его, похожем на клюв попугая, торчал пучок травы.

В комнату заглянул Тума. Узнав меня, он весело осклабился и закивал. Его внимание тоже привлек слон. Животное за окном опустило хобот и стало беспокойно искать что-то у самой земли. Я приподнялся на цыпочки, чтобы посмотреть, в чем дело? Хобот наткнулся на слоненка — серое пятнистое повизгивающее существо. Задрав свой тонкий, как веревочка, хоботок, детеныш шарил у матери под брюхом. Не находя соска, он жалобно стонал и вновь принимался за поиски.

— Тума, я жду вас уже час. Пора ехать.

Но Тума не ответил. Он был занят слоном. Малыш безуспешно сновал под животом у матери. Он терся о ее задние ноги, ударял по ним хоботком и всхлипывал. Слониха нетерпеливо перебирала ногами.

Тума недовольно что-то сказал и вышел из дома. В следующий момент я уже увидел его около животных. Толстый шофер присел и, обхватив слоненка, подтолкнул его вперед. Он поставил его между передними ногами матери. Обеспокоенная слониха развернула уши и, шумно вдохнув воздух, издала предостергающий рев.

Стоявшие в дверях дома африканцы тревожно заговорили между собой.

Слоненок задрал хоботок и коснулся им одного из сосков. Он уцепился за него, и сосок послушно вывалился из жесткой кожной складки. Слоненок присел на задние ноги и, завернув хоботок на лоб, впился в сосок ртом. Он сидел на задних ножках, задрав голову, урчал и чавкал. Желтые, молочные, плотные, как воск, капли падали в сухую траву.

Тума отошел. Слониха опустила уши и, переминаясь с ноги на ногу, стала ждать, когда слоненок насытится.

Тума вернулся в комнату.

Это был мой последний день в Нката.

У ОКЕАНА

Несколько дней я прожил неподалеку от Дар-эс-Салама, в маленьком рыбачьем поселке.

Хозяева хижины были на заработках в городе, я жил один.

Каждый день рано утром я шел к устью реки, нанимал лодку и отправлялся на остров. Он бело-зеленой полоской тянулся вдоль берега — небольшой коралловый островок в миле от поселка. Там рыбаки оставляли меня, а сами отправлялись к барьерному рифу — «кикуйя», где было много рыбы и за которым в шторм вдоль всего горизонта вытягивалась пенная полоса.

В ожидании их возвращения я забирался на скалы или лежал на песке, наблюдая, как уходит в отлив вода, обнажая подножие острова — ровную известковую платформу, выстроенную миллионы лет назад неутомимыми жителями моря — коралловыми полипами.

КОГДА УХОДИТ ВОДА

В отлив берег обнажался на протяжении нескольких морских миль.

Вот вода ушла. До самого горизонта тянется ровная как стол серо-зеленая равнина. Лужицы. В них шевелятся, мечутся, пускают пузыри не успевшие уйти вместе с водой обитатели океана.

А впрочем, зачем уходить? Им и тут неплохо. Здесь, в лужицах, пересидят отлив, дождутся большой воды мелкая рыбешка, осьминожки, крабы.

Бродить по лужам опасно: того и гляди в ногу вопьется игла морского ежа, осколок раковины или цапнет за палец похожая на зеленую змею мурена. Вот почему я отправлялся туда в носках и ботинках, в них шлепал по горячей, как чай, воде, бродил по камням, с хрустом продавливая каблуком мелкие, похожие на собачьи зубы белые раковины балянусов.

Берег острова — известковые скалы. Океанские волны выдолбили в них ниши, пещеры. Здесь царство крабов. Целые полчища их облюбовали эти места. Подходишь и уже издалека слышишь непрерывный треск. Это пощелкивают, пускают пузырьки тысячи ногастых существ, облепивших каменные стенки. Ты замер — утих и шум, крабы ждут. Сделал еще несколько шагов — дрогнула, поползла вниз стена. Двинулись к воде, к спасительным лужам, колченогие обитатели ниш. Ты еще ближе, и уже потекли ручейками пучеглазые угловатые твари, с плеском посыпались в воду, разбежались, скрылись на дне.

Секунда — и их нет, снова тихо стоят известковые стены, молча глядят черными провалами пещер.

РАКОВИНЫ

Изредка на берег обрушивался шторм. После шторма я шел собирать раковины.

Их выбрасывали волны. Вода складывала длинными кучами хрупкие разноцветные домики. В этих кучах хорошо было копаться. Там лежали обломки огромных нежно-розовых стромбусов и алые, похожие на коровьи вывернутые губы касисы. Рогатые спайдеры цеплялись друг за друга и были похожи на мертвых окаменевших пауков. Лиловатые ребристые хапры и двойные раковины-бабочки торчали из песка.

Но я собирал только каури.

Раковина каури похожа на желудь и проста по рисунку. Ей далеко до великолепных изумрудных турбо или коричневых пятнистых тритонов.

Для того чтобы проникнуть в тайну каури, надо подержать в руках не один их десяток.

Эта раковина давно обратила на себя внимание человека. На берегах Индийского океана, на Средиземном море и на островах Полинезии каури ходили вместо монет. Из них делали украшения, их нанизывали как четки, вставляли в перстни, прикрепляли к ушам.

Эти плотные блестящие раковины никогда не повторяют одна другую. Их рисунки разнятся, как разнятся человеческие лица или оперения птиц.

Есть каури пятнистые, как спины леопардов, есть однотонные — от золотисто-желтого до молочно-белого и густо-коричневого. Есть раковины полосатые и есть сетчатые. И наконец, изредка встречаются несущие на себе изображения материков, островов, проливов — их так и называют картографические каури.

Я возвращался каждый раз с карманами, оттянутыми мокрым грузом, сваливал его дома в кастрюлю, наливал туда воды и начинал трясти каждую раковину, выбивая из нее кусочки водорослей, песок и ногатых цепких рачков-отшельников.