Мир животных меняется и скудеет на глазах.

Мне повезло: я успел кое-что повидать.

В большинстве стран Африки крокодилы стали редкостью, можно прожить всю жизнь на берегу Нила и не увидеть ни одного.

Но на Кубе в заповеднике Гуама бронированные рептилии еще лежат в болотной траве тесно, как колоды в деревянной мостовой, — счет идет на сотни. Прогретые тропическим солнцем, хищники подвижны, предприимчивы и даже не очень-то молчаливы.

Маленькие — чуть подлиннее авторучки — пищат.

Повзрослее — величиной с галошу — крякают.

Крокодил средних размеров лает.

И наконец, матерый старик, метра три-четыре длиной, если его потревожить или испугать, ревет как бык.

Особенно интересно наблюдать скопления животных. Есть возможность сравнивать, видеть характеры.

Однажды в Танзании, неподалеку от Морогоро, наш автомобиль (шофер-африканец вел его прямо по саванне) наткнулся на группу молодых львов. Они поспешили ретироваться. Некоторые отступали, поджав хвосты. И только один лев, нахмурясь, пошел прямо на машину. Он шел медленно, не боясь. Шофер благоразумно свернул. Мы объехали большую черногривую кошку. Лев стоял и весело смотрел нам вслед. Он победил.

Провожая меня в Африку, художник Николай Устинов сказал на аэродроме:

— Слушай, а какого цвета, между прочим, слоны? Посмотри.

Я ответил ему:

— Что смотреть? Серые.

И ошибся.

Слон, который только что выкупался в реке, аспидно-черного цвета. Для того чтобы не докучали насекомые и чтобы солнце не иссушало кожу, слоны посыпают себя пылью. Они становятся серыми, желтыми, коричневыми. Однажды нам встретились два красных слона — они только что растоптали термитник из красной глины и вывалялись в пыли. О встрече с зеленым слоном рассказ впереди…

Всякий раз, когда видишь подобное, охватывает чувство восторга.

Небольшой экскурс в историю.

Во времена первобытные человек не очень-то выделял себя из природы.

Став сильным и разумным, он стал забывать о родстве. Между человеком и зверем возникла пропасть. Люди отмежевались от меньших братьев. В порядке вещей стало не только добывание еды, но и развлечение, при котором убивают животное, и способ хозяйствования, когда истребляется целый вид. Так произошло уничтожение миллионных стай перелетных голубей в Северной Америке. А уничтожение десятков тысяч морских черепах («живые консервы» на палубе судна)? А уничтожение миллионов котиков (ценный мех)?.. Уничтожение, уничтожение, уничтожение…

Странно, но и теперь попытки сказать о том, что охота как развлечение безнравственна, столь редки и робки, что их никто не принимает всерьез.

Что же главное в общении человека с диким животным?..

Созерцание картин великих художников, слушание классической (впрочем, любой) музыки необходимы. Сколько и что получает побывавший в Эрмитаже, прослушавший в филармонии концерт, мы точно не знаем. Догадываемся, но выразить числом, мерой не можем. Просто знаем, что без этого человеку нельзя. То же можно сказать и про общение с животными. Главное — само общение.

Я не могу объяснить, сколько и что дает созерцание котикового лежбища на Командорах, пасущегося стада слонов в африканской саванне, летящих над Днепром на юг журавлей… Что получаем мы, видя, слушая их? Не знаю. Но знаю, что без этого человеку тоже нельзя.

ДОРОГА НА БАГАМОЙО

Ливингстон умирал. Он лежал под развесистым деревом на берегу озера и слушал, как бьется в ушах кровь. Дул ветер, и кирпичного цвета волны с размаху колотились о глинистый берег.

Великому путешественнику было за шестьдесят. От беспрерывного хождения ноги его почернели и высохли. Год за годом он углублялся в экваториальные дебри. Его пути лежали в районе Великих озер — Виктории, Ньясы и Танганьики.

Незабываемым было открытие водопада на реке Замбези. Рев воды он услыхал почти за сутки. Полдня шел тропами, следуя за проводником. Наконец стена кустов раздвинулась, и над ней взметнулось белое облако брызг; река полным течением падала почти со стометровой высоты. Дрожала земля…

Ливингстон закрыл глаза, сказал, что хочет спать.

Он не проснулся.

«Мзее — умер!» — горестный барабанный бой разнесся над берегами Танганьики.

Слуги путешественника подняли на плечи ящик с его телом и понесли к океану. Они шли около полутора тысяч километров. В Багамойо, в единственной в те годы часовне на берегу океана, шествие закончилось. Здесь ящик лежал почти месяц, ожидая парохода, который мог бы отвезти прах в Англию.

Это был первый случай, когда мир поразился дружбе белого человека и черных жителей Африки…

ТАНЗАНИЯ

Мне довелось жить месяц в Восточной Африке, в Танзании.

Эта книга — попытка вспомнить, как было, попытка снова погрузиться в водоворот событий, дней, наполненных ревом моторов — самолетных, автомобильных — и редкими блаженными часами тишины.

Африка… Наверное, нет второго материка, который так властно и своеобразно входил бы в нашу жизнь, начиная с самого раннего детства. С Африки начинается познание заморских стран. Далекие волшебные слова: «слон», «антилопа», «Килиманджаро» — мы узнаем порой раньше, чем близкое — «выхухоль», «козодой», «Сороть».

А ее великие исследователи? Моей любимой книгой в школе было описание последнего путешествия Ливингстона…

МОСКВА — ЭНТЕББЕ

Мы вылетели из Москвы поздно вечером. Утро застало нас в Хартуме. Несмотря на ранний час, ртутный столбик дрожал около тридцати градусов. Из пустыни, которая начиналась сразу же за бетонным полем аэродрома, несло, как из открытой духовки, жаром.

Снова полет. Тусклое бесцветное небо за круглым стеклом иллюминаторов, внизу — безжизненные красные пески. Среди них коричневой лентой вьется Нил. Багровые облачка — пыльные смерчи кочуют по его берегам.

Через два часа пустыня кончилась, Нил поголубел, берега его оделись в зелень. Начались суданские плавни, бескрайние моря папируса и камышей, и неожиданно река прервалась — ее перерубило, как сабельный клинок, озеро Альберт.

Это здесь когда-то стоял на коленях пораженный Сэмюэл Бейкер. Долгие годы английский исследователь искал место, где начинает на север свое движение великая река. Он пришел сюда от озера Виктория, тщательно нанося на карту каждый изгиб. После водопада Мерчисон Нил повернул на юг, встретил узкое длинное озеро, влился в него и вдруг тут же, за мысом, совершив немыслимый поворот, снова вырвался на волю, чтобы полным течением устремиться на север…

Рев самолетных моторов стал тише, на горизонте вспыхнула солнечная полоса — вода огромного пресного моря — озеро Виктория. Машина, стремительно снижаясь, неслась к посадочной дорожке.

Мы прилетели на самый экватор, в Энтеббе. Кругом холмы, покрытые кустами и невысокими деревьями. Густая трава. Влажно, моросит дождь.

И не очень жарко. Как у нас в мае. После раскаленной пустыни новая — удивительно зеленая — Африка!

КИЛИМАНДЖАРО

Потом был последний перелет. Ушло под крыло озеро — коричневая вода, круглые, как тарелки, острова. Редкие горы, всхолмленные степи, змейки дорог.

С востока, с Индийского океана, ползли облака. Белое одеяло накрывало степь. По одеялу, чуть в стороне от самолета, подпрыгивая, мчался косой серый крест — наша тень. Самолет качнул крыльями.

— Килиманджаро!.. Килиманджаро!.. — заговорили в салоне.

Я привскочил:

— Где?

В одном месте облачное одеяло было приподнято. Что-то большое, с острыми краями пыталось пробить снизу облачную ткань. Напор великана был столь велик, что в облаках образовались трещины. Через них были видны скалы.

Я не успел рассмотреть — облака снова сомкнулись.

Знаменитая гора осталась позади. Я не увидел ее. Одинокий вулкан на экваторе не захотел показать себя. Он так и остался для меня только словом — Килиманджаро…