Я постарался заглушить иронию, звучавшую в моем ответе:

– Можете положиться на меня, месье Кастэн!

Два дня я не находил случая побыть с Жерменой вдвоем. Возродившаяся страсть томила меня. Когда я видел женщину, снующую по квартире, я едва сдерживался, чтобы не схватить ее в свои объятия. Если бы могильщик вмешался, я бы разбил графин о его голову!

Наконец, через день после своей поездки в Париж он отлучился по службе, и мы смогли опять отдаться друг другу. Едва тщедушный силуэт Кастэна, как никогда забавный в своей униформе, завернул за угол улицы, я запер лавчонку и заявился в спальню к Жермене. Мы не обменялись ни единым словом, дрожа от нетерпения. Это были самые торопливые и самые жаркие из наших объятий...

Затем я вернулся в магазин и стал ждать ее. Она пришла, непреодолимо влекомая той тягой, которую мы испытывали друг к другу.

– Жермена, когда мы уедем?

Она вздрогнула.

– Уедем?

– Ты считаешь, что мы все время будем любить друг друга втихомолку, за его спиной?

– Я не хочу уезжать, Блэз.

Я яростно стукнул кулаком по столу.

– Черт побери, вот оно, женское непостоянство! Два дня назад я должен был чуть не силой удерживать тебя, чтобы ты не уехала, а сейчас ты отказываешься!

– Потому что два дня назад я уезжала одна...

– А ну-ка, объясни мне, я не понимаю этих тонкостей!

– Я тоже не очень их понимаю, но они есть, эти тонкости, я это чувствую. В тот день я уезжала к своим воспоминаниям, к прошлому. А если я уеду сейчас, то буду выглядеть как шлюха, сбежавшая с работником своего мужа.

– Тебя беспокоит мнение людей?

– Нет, мое собственное.

Я чувствовал ее непоколебимость и не настаивал, но глубокая печаль стерла во мне все радости жизни...

С тех пор как он почувствовал возможность прожить сто лет, Кастэн стал слишком самоуверенным и начал забывать о своих добрых намерениях. Однажды утром я заметил, что у Жермены пылает щека. Я догадался, что ее муженек отвесил ей пощечину. Взгляд женщины горел ненавистью.

Кастэн смущенно насвистывал. Я подумал, что он боится меня, опасаясь, как бы я опять не вмешался и не задал ему новую взбучку. Потому-то он и велел мне быстро идти к новому клиенту.

Я сжал зубы и повиновался, стараясь избежать скандала. Я не мог рисковать и потерять Жермену: это могло кончиться тем, что он бы меня выгнал, а она отказалась бы уйти со мной.

Я сгреб портфель с каталогами и отправился по указанному адресу. Покойник, к которому я направился, был богатым торговцем. Он умер после короткой болезни, как раз перед тем как развестись, чтобы начать "новую жизнь".

Его вдова, бабенка лет сорока, экстравагантно одетая, была иностранкой, кажется, румынкой, и говорила с акцентом, из-за которого перед нею закрылось немало дверей в городе.

Она приняла меня в вычурном черном платье с оборками, уместном, скорее, для вечера в "Максиме", чем для траура. В энергичных выражениях она пояснила, что Господь покарал ее ветреного муженька, что существует высшая справедливость, в которую она всегда свято верила, и заявила, что я должен сотворить почившему "оригинальные" похороны, именно так она и выразилась.

Вдовушка колебалась между совсем простым гробом, который понесут на своих плечах мужчины, и огромным катафалком на пушечном лафете. Использовав всю свою дипломатию, я наставил ее на путь разума и навязал ей помпезную службу с органом, хоровой мессой и катафалком, освещенным свечами.

Мадам Креман, так звали мою клиентку, настояла, чтобы тело положили в гроб как можно быстрее и увезли в церковь. Она считала, что от этого в доме беспорядок.

Я наобещал ей все, что она пожелала, и ушел, удовлетворенный выгодной сделкой.

На следующее утро Кастэн попросил меня помочь уложить в гроб тело торговца, так как его служащий, специализирующийся на этом, был занят.

Мы отправились в дом умершего в фургоне, загруженном шикарным гробом. Там нас поджидал комиссар полиции. Наше появление вырвало его из лап вцепившейся в него экстравагантной дамочки. Мы попросили у нее разрешения приступить к работе и скрылись в комнате.

Поставив гроб на пол, мы подошли к ложу. Кастэн чертыхнулся и отвел меня в сторону.

– Вы сделали глупость, дорогой мой Деланж.

– Глупость?

– Да. Вы разве не видите, что этот гроб слишком велик для Кремана? В него можно сложить двоих.

Мы положили тело в гроб, закрепили винтами крышку и отвезли усопшего в церковь, попрощавшись с комиссаром.

Месса только что кончилась, и церковь была пуста. Погода в этот день стояла грозовая. Небо нависало над городом набухшими серыми тучами. В церкви, и особенно в часовне, где проводились отпевания, царил полумрак, как под водой. Разложенные кругом цветы источали дурманящий запах.

Кастэн суетливо уложил клиента в часовне, словно заботливый хозяин постоялого двора.

– О чем вы думаете? – вдруг спросил он меня. Его тоненькие хмурые бровки сошлись в горизонтальную полоску.

Я не ответил ему. Да и мог ли я это сделать? Думал-то я о его замечании по поводу слишком большого размера гроба.

"Туда можно положить двоих..."

Руки в боки, могильщик злобно разглядывал меня, недовольный непонятно почему. А я измерял его взглядом... Он еще меньше, чем покойник... Я думал, что он составил бы хорошую компанию торговцу... Я думал, что это уникальная возможность, о которой можно только мечтать, неожиданная, сказочная... возможность убрать его с нашего пути.

Тишина в церкви давила на нас.

– Что с вами? – пробормотал Кастэн.

Мне хотелось завыть от этой мерзкой морды, от его голоса, от его жалкой агрессивности.

Я слегка отступил в сторону, потом, прежде чем он смог предугадать мой жест, я обрушил на него мощный крюк в подбородок. От беззвучно опрокинулся в цветы. Досталось ему крепко. Взгляд его блуждал. Я схватил черное покрывало, сложенное в восемь раз, приготовленное для накидывания на гроб, бросил ему на голову и навалился сверху. Держал я его, казалось, бесконечно. Если бы кто-нибудь вошел, я был бы захвачен врасплох, как крыса... Чем можно было бы объяснить мое поведение? Но церковь была пуста.

Кастэн слабо дергал руками, потом пальцы его разжались, и он перестал шевелиться, я почувствовал, как его тело поникло под покрывалом. Я опустился на колени, открыл его лицо и понял, что он мертв... Странное чувство освобождения наполнило мне грудь. Я был спокоен, как будто отдохнул.

Труп я протащил под козлы и накрыл его тяжелым черным покрывалом. Вдохнул сладковатый запах цветов. Я плохо соображал, что же все-таки только что произошло, и понимал, что на это мне потребуется еще немало времени.

Безмятежным шагом я пошел к фургону, стоявшему возле паперти, за отверткой. Спрятав ее под пиджаком, я вернулся в часовню.

Остальное плохо запомнилось. Я только помню, что отвинтил винты с крышки гроба, снял саван с "клиента", засунул Кастэна в гроб и вновь закрыл крышку. Видя, что она плохо соединяется с гробом, я на миг почувствовал страшную панику. Не хочу вдаваться в погребальные тонкости, скажу только, что оба трупа я положил лицом друг к другу. Затем я сделал так, как будто передо мной был набитый чемодан: просто сел на крышку. Винты точно вошли в гнезда. Я завинтил их до конца, со всех сил налегая на рычаг отвертки. Установив крышку, я почувствовал себя счастливым. Она навсегда захлопнулась на прошлом...

На прошлом Жермены, по крайней мере... А это единственное, что меня интересовало. 

8

Когда я вышел из церкви, вокруг не было ни души. Я сел за руль фургона и тронулся.

Теперь дело было сделано, да еще как сделано! Бог свидетель, я даже не мог предположить такого. Совершая это убийство в церкви, я, казалось, подчинялся какому-то странному позыву. В этом деле все сыграло свою роль: полумрак, одуряющий запах цветов, враждебное и подозрительное поведение Кастэна. Он все еще стоял у меня перед глазами на своих петушиных ножонках, спрашивая, о чем это я думаю... Его слова у Креманов подспудно вызвали непоправимое...