Я пожал плечами. На душе было скверно... Скверно от тоски и жалости.
– Паршиво все же быть мужчиной, – вздохнул я. И ушел.
Ночь почти наступила. Люди спешили по домам, о чем-то болтая. Если что и есть в провинции, так это неспешная жизнь.
Я направился к привокзальной гостинице с горящей головой и гудящими от ударов кулаками.
Поднявшись в свою комнату, чтобы собрать чемодан, я подумал о деньгах. У меня оставалось менее пятисот монет, этого не хватало даже на оплату гостиницы и обратный билет. Надо было звонить моему другу Фаржо, чтобы расколоть его на десять тысяч франков. И даже если он вышлет их телеграфом, получу я их не раньше послезавтра. Вздыхая, я растянулся на кровати, ожидая прихода сна.
В сумерках я видел лицо Тюилье, покрытое пеной. В памяти оживали его глаза, его вздернутая губа...
Для него все было кончено. Он, наконец, понял, что выбыл из игры. Я ему почти завидовал.
Потом я подумал о Жермене, которая останется со своим маленьким ненавистным могильщиком. Для нее это был конец... Больше никакой романтики, никаких мечтаний, все рассыпалось в прах. В конце концов она сама этого захотела. На что мне оставалось надеяться?
Не стоит пытаться менять судьбу других людей. Каждый тащится со своей ношей по проторенной дороге.
– А, наплевать! – вздохнул я.
Кастэн будет продолжать ее бить. И даже чаще, потому что теперь на это у него есть все права.
Она все так же будет страдать и терпеть... Будет чахнуть и умирать, как растение с подрубленными корнями.
Это было печально, но что я мог сделать? Жермена мне сама сказала, что все это меня не касается. Это было чужое грязное белье.
Сквозь занавески я заметил слабый свет газового светильника на площади. В ночной тьме его зеленоватое пламя трепетало, как крылья бабочки.
6
В мою дверь тихо постучали. Мне казалось, что я вижу какой-то неприятный и тяжелый сон. Я приподнялся...
– Входите!
Я ожидал увидеть служанку отеля, собирающую постояльцев на ужин. Но вместо нее вошел Кастэн.
На скуле у него был наклеен пластырь, а глаз едва открывался.
Он был серьезный, торжественный и какой-то сконфуженный. Темнота сбивала его с толку. Я же видел его прекрасно, благодаря свету, шедшему из коридора.
– Выключатель слева, – уведомил я.
Он включил свет, потом закрыл дверь и улыбнулся мне.
– Что вам здесь надо? – грубо спросил я.
– Вы отличный парень, Деланж...
– Чепуха, оставьте меня в покое!
– Я знаю, что говорю. Вы отличный парень, и я нисколько не сержусь на вас за тот урок, что вы мне преподали. Но, Боже, как вы больно бьете!
Что ему надо от меня? Его здоровый глаз хитро поблескивал.
– Спасибо, что отпустили мне грехи, теперь нам не о чем больше говорить!
Кастэн бесцеремонно уселся на край кровати.
– Есть о чем... Мне много чего надо вам сказать. Вы видели неприятную, тягостную сцену...
– Скажите лучше, отвратительную, мне больше по душе точные названия!
– Да, отвратительную. Но надо знать, что за всем этим кроется...
Я уселся на постели, спиной упершись в подушку.
– Не нужно откровений, Кастэн! Я этого не люблю... Прошлое людей похоже на большой камень, вывороченный из земли, там полно всяких черных букашек.
– И все же я хочу вам сказать, что если мое поведение и трудно извинить, то, по крайней мере, его легко объяснить...
– Тогда валяйте, это облегчит вашу совесть!
– Не злитесь, послушайте меня!
Ему необходимо было выговориться, как путнику в Сахаре напиться воды. Окажу эту услугу. В конце концов, он был довольно любезен со мной, и я дал ему возможность излить душу. Да и, естественно, я имел право услышать ту историю, что рассказывала Жермена, в его изложении. Себе он приготовил недурную роль. Он был человек большого сердца... Влюбленный, полный самоотверженности, провидец, тот, кто раздвигает ветви, облегчая путь другим...
Из всего этого следовало одно: он любил свою жену и поэтому имел право на мою симпатию, как, впрочем, и на мою ревность.
Когда Кастэн закончил ворошить грязное белье, установилась долгая тишина.
– Вот, – вздохнул он, видя, что я не пытаюсь его прервать, – что вы думаете о моей ситуации?
– Я думаю, что ситуация у вас та же самая, что и у вашей жены. Вы травите себя из-за пустяка... Сколько вам лет, Кастэн?
– Пятьдесят два.
– А ей?
– Двадцать восемь...
– Вы можете посчитать и убедитесь, что могли бы быть ее отцом, вместо того чтобы все обострять, лучше быть на высоте своего жизненного опыта...
– Но я люблю ее!
– Вот именно! Рассмотрим факты: вашу жену еще девушкой соблазнил ровесник. Это нормально, не так ли?
– Да.
– Отлично. Вы проявили великодушие, женившись на ней, но вам-то это, по крайней мере, позволило подцепить девушку, которую, если рассудить, вы никогда бы не заполучили... Вы же, вместо того чтобы холить и лелеять ее, относились к ней как к служанке, и после всего этого удивляетесь, узнав, что она опять вернулась к ошибкам своей юности? Старина, если хотите знать мое мнение, то вы получили то, что заслужили!
– Вот как?
– Сейчас, на вашем месте, я бы воспользовался этой историей, чтобы начать все по-другому. Я бы ласкал ее, стал бы ей другом, вы понимаете, что я хочу сказать?
– Да, понимаю.
– Тем лучше! Время лечит, она забудет эту отвратительную историю. То, что жена осталась с вами, несмотря на возвращение того парня, доказывает, что она к вам привязалась.
В его единственном глазу блеснула надежда.
– Вы так считаете?
– Подумайте сами.
– Да, это верно...
– Ну, так и поступайте соответственно и не наседайте на нее.
Он протянул мне свою желтую лоснящуюся ручонку.
– Спасибо, Деланж!
– Не за что, у меня сегодня приемный день...
– И конечно, о нашей ссоре забыто, не так ли? Вы вернетесь к нам?
– Никогда в жизни!
– Да, да, вернетесь!
– Нет! Здесь я не в своей тарелке. Мне нужна более активная жизнь... Я люблю путешествовать, я люблю Париж... Я...
Я никогда не забуду его опечаленного вида.
– Деланж, вы не должны так поступать... Я не могу внезапно остаться один на один с Жерменой. Вылечите нас!
Это меня тронуло. Да и, впрочем, мне самому надо было снова увидеть ее...
– Договорились...
В течение двух или трех дней жизнь в похоронном бюро приятной я бы не назвал. Мне казалось, что я живу в склепе. Мои хозяева говорили только о самом насущном и избегали смотреть друг на друга. У Жермены был вид побитой собаки. Она, как тень, таскалась из кухни в столовую и, когда наши взгляды встречались, сразу же отворачивалась.
Я чувствовал, что такое состояние долго продолжаться не может. Было отчего сойти с ума. Я продолжал посещать семьи в трауре и нахваливать им товар. Жизнь медленно тянулась. Меня уже узнавали в городе. Женщины прятали от меня глаза, мужчины сразу же предлагали выпить.
Однажды вечером, когда я уходил из магазина, Кастэн сказал мне:
– Я вас немного провожу, подышу свежим воздухом. Я весь день считал, и у меня башка трещит.
Некоторое время мы шли молча, потом он начал:
– Ну, что вы об этом скажете?
Я шмыгнул носом.
– Что тут сказать...
– Да уж... А ведь я делаю все, что могу. Я с ней разговариваю вежливо. Я даже сказал, что прощаю ее...
– А она?
– Как и не слышала! Она издевается надо мной.
– Это у нее пройдет.
– Вы уверены? Я уже заболеваю от этого...
Я посмотрел на патрона. И верно, выглядел он неважно. Кожа была желтее, чем обычно, и под глазами серые круги. Его грызла болезнь. Я готов был спорить, что у него рак или еще какая-нибудь гадость.
– Плохо выглядите, месье Кастэн. Надо бы обратиться к врачу...