Все эти доводы не встречают одобрения ни у фотографа Легре, ни у доктора Альбанеля, ни у Эдуарда Локруа. Любой революции предпочитая туризм, они решают продолжить путешествие. Александр доставляет их на Мальту, два таинственных грека тоже сходят там, и их дальнейшая судьба неизвестна. Вернувшись на Сицилию, Александр находит в Катании письмо от Гарибальди: «Друг мой, Дюма, жду вас, дабы снова увидеть вашу симпатичную физиономию и поговорить по поводу прекрасного предложения о ружьях». «Эмма» отправляется в Милаццо. По прибытии Александр наблюдает, правда, издалека, так как судно его не обладает большой скоростью, высадку гарибальдийцев и их бой с королевскими войсками. Когда стихла перестрелка, он рискнул появиться в городе. Улицы усыпаны убитыми и ранеными. Гарибальди он находит на церковной паперти. «Он растянулся прямо на каменной плите, положив голову на седло; он умирал от усталости, он спал.

Рядом стоял его ужин: кусок хлеба и кувшин с водой». Сон был недолог. Проснувшись, он подписывает Александру кредит на сто тысяч франков для покупки оружия и советует ему начать издавать новую газету. Александр спрашивает, под каким названием. Гарибальди берет в руки перо и пишет: «Газета, которую мой друг Дюма собирается основать в Палермо, будет иметь прекрасное название — «l’Indipendente» и с тем большим основанием, что он не пощадит даже и меня, если я изменю своему долгу сына народа и солдата человечности».

Не без трудностей удалось Александру добиться от муниципалитета Палермо этих ста тысяч франков. В конце концов он получил лишь шестьдесят и сказал, что остальные сорок добавил из собственного кармана, за точность последнего утверждения мы не ручаемся. Вместе с Эмилией он садится на корабль Французских Императорских транспортных перевозок. В Марселе приобретает тысячу ружей с нарезным стволом, пятьсот пятьдесят карабинов с соответствующим количеством боеприпасов на сумму в девяносто одну тысячу франков. Тем не менее вернут ему по возвращении ровно сорок тысяч франков[160]. Законные девять процентов комиссионных, из которых надо вычесть дорожные расходы, и можно сказать, что Александр не остался в проигрыше, да и почему, собственно, он должен работать задаром на короля Пьемонта!

Эмилия возвращается в Париж, до скорой встречи, Александр за нее спокоен, так как рожать она будет у своих родителей, а друг Шарль Роблен, «у которого было четырнадцать детей и который, сам познав несчастье [sic], умел сочувствовать несчастью других», останется при ней. В начале августа Александр грузит оружие на корабль, сам садится на другой и отплывает на Сицилию. В Мессине, исполнив свою миссию и получив за это хорошие деньги, он догоняет «Эмму». Проходит слух, будто бы Виктор-Эммануил вызвал Гарибальди в Турин и запретил экспедицию в Калабрию. Александр понимает, что ему здесь делать нечего, и его шхуна снимается с якоря: на этот раз он хочет лично присутствовать при окончательном крахе короля Неаполя. «Я взял с собой на «Эмму» брата Жака, гарибальдиевского капеллана, оставшегося не у дел в отсутствие своего генерала». И хотя Гарибальди и его ближайшее окружение — люди скорее неверующие, священник им тем не менее необходим, дабы привлечь население, традиционно приверженное католицизму. 20 августа остановка в Салерно. Брат Жак сходит на берег и возвращается с прекрасными новостями: неаполитанское государство разваливается, «в Салерно нет больше ни полиции, ни таможни, ни гарнизона». Внезапно «все суда в порту слетелись к «Эмме», подобно стае морских птиц»: люди решили, что на борту «Эммы» находится Гарибальди. Александр разуверяет их, но предлагает всем шампанское. Наступает ночь. «Салерно расцвечено огнями, как сказочный дворец. Тогда я достаю из порохового погреба бенгальские огни и римские свечи трех цветов, и «Эмма», в свою очередь, вспыхивает фейерверком под бурные аплодисменты с лодок, которым эхом вторит город». В тот же день Гарибальди пересекает Мессинский залив и высаживается в Реджо-ди-Калабрия.

Министр внутренних дел Его Суперкатолического и Суперабсолютистского Величества обеспокоен: некий Авантюрист на службе монарха северной части полуострова всего с несколькими сотнями людей овладел большим южным островом, жемчужиной королевства, не встретив никакого сопротивления со стороны наемных и хорошо оплачиваемых войск. Провозгласив себя Диктатором, он двинулся в глубь континента и с триумфом приближается к столице при полном одобрении не только простого народа, но и буржуазии, читай — аристократов. И даже если добиться от Его Суперабсолютистского Величества Конституции, это уже не поможет, настолько велико всеобщее недовольство, усиленное вновь обретенной свободой прессы. Более того, в полном унынии пребывает и продажная политическая полиция. Сколько бы ни умножали они количество арестов, пыток и убийств, ничто уже не может смирить общественное обвинение, и, если как можно быстрее не прийти к какому-нибудь компромиссному решению с северным монархом через Авантюриста по прозвищу Неукротимый, его правую вооруженную руку, анархия овладеет государством, и неминуемым следствием ее окажется самое страшное — Республика. И вот как раз в тот момент, когда министр внутренних дел раздумывает, как вступить в переговоры с Диктатором, один из шпионов доносит ему, что Иностранец, «близкий друг» Неукротимого, только что на борту своей шхуны бросил якорь на рейде столицы…

О, нет, дорогие читатели, речь идет не о романе Александра, но о действительных событиях 23 августа 1860 года, когда «Эмма» вошла в Неаполитанский залив. На судно является эмиссар министра внутренних дел: Его превосходительство Либерио Романо просит о срочной встрече и ожидает того, кого он полагает посланником Гарибальди, в своем собственном доме. Осторожный Александр предпочитает, чтобы встреча происходила на судне. Она состоялась ночью. Между людьми из хорошего общества не принято произносить неприличные слова, вроде предательства или должностного преступления, и без этого все всё прекрасно понимают, посему Романо прямо перешел к делу:

«— Я буду бороться за дело Конституции столько, сколько смогу. Когда я почувствую, что бороться стало невозможно, подам в отставку, поднимусь на борт вашей шхуны, и, в зависимости от ситуации в Неаполе, либо присоединюсь к Гарибальди, либо объявлю короля предателем Конституции и поставлю об этом в известность Национальную гвардию и народ Неаполя».

И в доказательство своей доброй воли Романо, который «в последний месяц царствования Франциска II поддерживал спокойствие в Неаполе при помощи Каморры», предоставил Александру особый вид протекции: «Когда я находился в порту Неаполя и вел с ним переговоры о сдаче города Гарибальди, он приставил ко мне каморристскую охрану во главе с заместителем командира по имени Кола-Кола <…>. И стоило мне почувствовать слежку какого-нибудь сыщика королевской полиции, я передавал его попечению Кола-Кола.

Он арестовывал сыщика и сажал в тюрьму как реакционера». Александр сообщает Гарибальди о новом стороннике дела итальянского единства в лице Романо. «За ним стоял весь народ и двенадцать тысяч национальных гвардейцев», не говоря уже о Каморре, обращаемой в честную веру. Будучи тайной полицией Франциска II, она постепенно превращалась в официальную силу порядка нового режима, призванную сглаживать революционные излишества во время взятия тюрем при приближении гарибальдийцев. Эту задачу она продолжала выполнять с поразительной сноровкой. В результате Неаполь, хотя и перешел из-под власти Франциска II под власть Виктора-Эммануила, по сути не поменял своего хозяина.

До сего времени Александр вне своих произведений пропустил все свои свидания с Историей. Сражаясь в 1830 году за короля-грушу без ведома последнего, простившись с мечтой о великой политической карьере после смерти Фердинанда, наблюдая революцию 1848 года, не одобряя июньскую революцию, познав комизм своего выдвижения в депутаты, сосланный из-за долгов, оппозиционер при Империи, он ни при одном режиме не получил роли, достойной его гениальных мечтаний. И теперь, наконец, она у него есть и сулит грандиозные перспективы: «Дорогой Виктор, вы слишком меня любите, чтобы оставаться в неизвестности по поводу того, где я нахожусь и что поделываю.