Видя решимость Макария, братья не стали больше удерживать его и вместе с ним отправились в столовую избу.

В столовой палате сторонники Шуйских праздновали победу над очередным любимцем великого князя.

— Так мы поступим с каждым, кто будет лезть под крылышко государя! — кричал на всю палату Андрей Шуйский.

— Верно! — ревел Иван Кубенский, изрядно выпивший.

Появление митрополита и бояр Морозовых-Поплевиных вызвало некоторое замешательство в стане победителей. Князь Фёдор Скопин-Шуйский[95], сын воеводы Ивана Скопы, осклабился при виде Макария:

— Святой отец тоже никак решил ввязаться в драку.

Кто зашикал на смельчака, а кто и весело рассмеялся. От негодования лицо первосвятителя покрылось красными пятнами. Стремительной походкой он направился было к Андрею Шуйскому и вдруг резко остановился. В палате раздался треск раздираемой материи- это Фома Головин наступил на мантию, и она в нескольких местах порвалась.

Макарий повернулся и медленно, пошёл в сторону шутника. Глаза его полыхали гневом.

— Именем Господа Бога проклинаю тебя, исчадие адово! — голос митрополита звенел как туго натянутая тетива. От его слов многим присутствующим стало не по себе. Макарий меж тем обратился к Андрею Шуйскому:

— Боярин, великому князю стало ведомо, что твои люди намереваются убить Фёдора Воронцова. Так ли это?

— Да, святой отец, по своим делам Фёдор Воронцов заслужил смерти.

— Хотел бы я ведать, в чём вина Фёдора?

— Вина Воронцова в том, что государь его жалует и бережёт. Не так давно без нашего на то приговора он пожаловал Фёдора боярством.

— Выходит, ты, Андрей Михайлович, и твои люди решили учинить суд над самим великим князем. Ведомо ли вам, что это грех тягчайший? Испокон веков так ведётся, что государь волен жаловать или казнить своих людей. Воля государя есть воля Господа Бога. И вы эту святую заповедь собираетесь порушить. Великий князь Владимир Мономах в поучении своём писал: «Не ревнуй злодеям, не завидуй делающим беззаконие, ибо делающие зло истребятся, уповающие же на Господа наследуют землю. Ещё немного, и не станет нечестивого; посмотришь на его место, и нет его».

— Всем ведомо, святой отец, что великий князь юн, а потому не может сам управлять государством. По этой причине мы бережём его от влияния тех, кто хотел бы использовать расположение государя для своей корысти.

— Верно, боярин, великий князь юн, но ведомо всем, однако, что юность быстротечна. Да и так ли уж юн тосударь? В его годы великий воин Александр творил великие дела во славу Руси. Потому лишать власти великого князя — значит совершать богопротивное деяние. Вот ещё о чём хотел спросить тебя, боярин: велика ли вина Фёдора Семёновича?

— Воронцов подбивал великого князя против других бояр.

— Не верю тому! Ведомо мне, что он вёл с государем речи о тех странах, где ему пришлось побывать. Много ли вреда в тех речах? Напротив, они полезны для юного государя. Кто из присутствующих здесь поклянётся именем Бога, что Фёдор Семёнович подбивал государя на плохое? — митрополит обвёл всех пристальным взглядом. Желающих свидетельствовать в пользу Андрея Михайловича не нашлось. — Вот видишь, боярин, нет послухов, подтверждающих правоту твоих слов. Вымысел же не может служить причиной казни человека. Бог жестоко покарает за это. Потому великий князь и велит освободить Фёдора Воронцова из темницы.

— Уж не для того ли, чтобы снова жаловать? Не бывать тому! Пусть государь будет доволен тем, что мы не лишим Фёдора живота, но на Москве ему больше не бывать!

«Судя по всему, Шуйские намерены сослать Фёдора, но куда? На Белоозеро? В Соловки? А там, глядишь, задушат его, как Ивана Бельского».

— Боярин, коли Фёдору Воронцову нельзя остаться в Москве, пошли его на службу в Коломну.

— Нет, святой отец, боярина Воронцова вместе о сыном Иваном мы пошлём в Кострому.

ГЛАВА 20

— Наконец-то Господь Бог надоумил государя явить милость своим ближним родичам, — княгиня Анна Глинская осмотрелась по сторонам, словно принюхиваясь, — а то ведь после кончины великой княгини — моей доченьки, отравленной Шуйскими, счастье совсем было отвернулось от нас, Глинских. Ныне же, хвала Всевышнему, государь обратил свой взор в нашу сторону и вопреки воле Шуйских щедро пожаловал своей милостью. А злодеев Шуйских Бог покарал и ещё покарает. Вон Василий Васильевич женился на молоденькой да и загнулся. Недавно братец его, Иван, скончался.

— На смену одним, матушка, явились другие — Андрей и Иван Михайловичи, Пётр — сын Ивана, Фёдор Скопин-Шуйский… Конца-краю не видно этим Шуйским!

— Ты, Юрий, больно горяч. Древо Шуйских сразу не свалить. Так вы, дети мои, по одной ветке рубите И тем ускорите конец всему дереву. У Андрея Михайловича рыльце в пушку: юный государь, приметила я, страсть как не любит его, да терпит пока. Так вы, отправляясь вместе с великим князем в Сергиев монастырь, по дороге внушайте ему, что за тяжкие вины следует казнить первосоветника!

— Мудро говоришь, матушка, — вмешался в разговор Михаил Глинский, — и я мыслю, что прежде всего нам Андрея Михайловича свалить надобно. И с тем делом мешкать не следует. Времена нынче такие: либо мы одолеем Шуйских, либо они нас.

Анна повела крючковатым носом в сторону иконы, перекрестилась.

— Денно и нощно молюсь я за вас, дети мои. Долго вы были в стороне от больших дел. Ныне пробил ваш час. Так дерзайте же!

На следующий день после Никиты Гусепролета[96] великий князь отправился на богомолье в Троицкий монастырь. Рядом с ним ехал Василий Михайлович Тучков. Время от времени низкие, насыщенные водой облака обдавали путников холодными брызгами. На душе юного государя было мерзко: он всё ещё тяжко переживал обиду, причинённую ему Шуйскими.

— Фёдор Воронцов говорил мне, будто есть страны, где и зимой так же тепло, как летом. Правда ли это?

— Правда, государь, те страны лежат в полдневной стороне[97]. Туда сейчас держат путь наши птицы — гуси, журавли. И по полёту этих птиц мы можем узнать, какой будет весна.

Ваня внимательно посмотрел по сторонам.

— Вон стая гусей летит…

— Судя по их полёту, следует ожидать малую вешнюю воду: вишь, как они низко летят. Чем выше проносятся гуси, тем дружнее будет весна и обильнее половодье.

— Выходит, гусь — птица вещая. А можно ли узнать, какая ждёт нас зима?

— Для этого надобно присмотреться к тем гусям, которые по земле ходят: ежели гусь лапу поднимает, значит, быть холодам, стоит на одной ноге — к морозу, ну а коли полощется в воде — быть теплу. Раннюю зиму указывает гусь, спрятавший голову под крыло.

«И я уподобился гусю, почувствовавшему приближение ранней зимы: вместо того чтобы покарать Андрея Шуйского за оскорбления, причинённые Фёдору Воронцову, я сел на коня и отправился на богомолье. Когда же кончится моё унижение? Когда я стану наконец настоящим великим князем, таким, каким были мой отец и дед? Как сделать так, чтобы бояре перестали считать меня дитем несмышлёным?»

Нет, он не дитё несмышлёное. В книгохранительнице отца изучены им история древней Иудеи и Византии, Ветхий и Новый завет, жития святых отцов, труды византийских богословов. Он может по памяти повторить написанное в той или иной книге. Все говорят, что Василий Михайлович Тучков прочитал множество книг. Так, может быть, он ведает, что надобно сделать, чтобы стать настоящим великим князем? Только вот смеяться бы не стали над ним, если он спросит об этом.

— В поучении Владимира Святого, которое я не так давно прочитал, сказано: «Ещё немного, и не станет нечестивого, посмотришь на него, и нет его. А кроткие наследуют землю и наслаждаются множеством мира», Горы неправды, творимой злыми людьми, вижу я вокруг. Почему же торжествуют нечестивые и унижены праведные? Почему у нас делается всё вопреки поучению Мономахову?