Василию Васильевичу эти пересуды всё одно что укус комара для слона. Главное, пусть все на Москве видят, как близок он, Шуйский, к государю. Великий князь ничто, дитё малое, несмышлёное! Всем нынче на Руси Шуйские заправлять будут! Ниже, ещё ниже кланяйтесь, москвичи, свадебному поезду влиятельного жениха! Невеста для него молода? Он, Василий Шуйский, не против и с девочками десятилетними побаловаться. И в том деле молодому не уступит.

Василий Васильевич покосился на круглолицую, налитую жизненными соками скромно потупившуюся невесту. Его внимание привлекла тёмная родинка на правой щеке. Князь с вожделением почмокал губами. Скорей бы уж заканчивался этот нудный свадебный обряд!

Однако при выходе из Успенского собора произошла неприятность. Из толпы раздался вдруг зычный голос юродивого Митяя:

— Боярин, хочешь узнать свою судьбу?

Шуйский насторожился.

— Умрёшь ты не от яда, но яд твой сладок.

«О чём это он? — задумался боярин. Веселья в душе как не бывало. Вспомнилась вдруг прожитая жизнь, многочисленные походы по велению русского великого князя то на литовцев, то на крымцев, наместничество в Новгороде, Смоленске, Муроме. Долго ли ещё ему ходить по земле? И тут же иная мысль явилась в голову — митрополит Даниил, сославшись на нездоровье, отказался совершать венчание, перепоручил это дело другому. — Ну погоди, старая лиса, ты ещё пожалеешь об этом. Надо бы подумать, кого посадить на его место».

Сваха — жена брата Ивана Авдотья — с веткой рябины в руке обошла весь дом, чтобы отвести от молодых порчу, а затем стала готовить для них постель. Она была постлана на деревянных лавках, на которых были разложены ржаные снопы, покрытые сверху коврами и перинами. В ногах и в изголовьях стояли кадки с рожью. Когда молодые сели за стол, поп долго читал молитву, после чего гости для вида прикоснулись к первому блюду. Тут Авдотья встала со своего места и попросила разрешения у Евдокии Ивановны покрыть голову невесты убором, который носили только замужние женщины. Поп запалил свечи и протянул между женихом и невестой кусок тафты, на обоих концах которого было вышито по большому кресту. Авдотья сняла с невесты свадебное покрывало и гребнем расчесала ей волосы, после чего надела на голову сетку и кику.

Двери палаты распахнулись, вошёл Андрей Михайлович Шуйский, наряженный в вывернутый шерстью наружу тулуп.

— Славные наши молодые Вася и Настенька, желаю вам любви и согласия на всю вашу жизнь, да чтобы народилось у вас столько детишек, сколько волос в этой шубе.

Шутка развеселила собравшихся, торжественность обряда была нарушена, под шуточки-прибауточки жених с невестой обменялись кольцами.

Тут поднялся с места дружка и преподнёс Василию Васильевичу разукрашенную цветными лентами плётку. Жених, приняв её, Отложил в сторону:

— Надеюсь, твой подарок мне не понадобится.

Наконец-то с кухни принесли на огромном блюде лебедя, а спереди него — жареную курицу. Дружка подхватил курицу и, завернув её в ширинку, потащил в спальню. Василий Васильевич облегчённо вздохнул. Вновь посыпались весёлые шуточки.

— Ты, Вася, — пошло улыбаясь, громко крикнул Андрей Михайлович, — в случае чего меня на помощь покличь!

— Без помощи обойдёмся, — добродушно проворчал жених.

Гости, проводив молодых в опочивальню; вернулись в палату, чтобы наконец-то от души поесть и попить. Немногословная Авдотья принялась раздевать молодых.

За свою долгую жизнь боярин перепортил немало девиц, многим бабам юбки задрал. Искоса глядя на скромницу невесту, Василий Васильевич прикидывал, как та примет его. Скорее всего, отдастся послушно, вяло, в силу необходимости. Приятно ли молодой девице под стариком лежать? Князь, однако, ошибся — невеста оказалась зажигательной.

«Многих баб я познал, — с удивлением думал боярин, — а такой обладать редко приходилось. Огонь-баба!»

Наутро он с трудом добрался до мыльни. Напарившись, хватил кружку ледяного, принесённого из погреба брусничного кваса и вдруг согнулся от острой боли в боку. Яркие розовые круги поплыли перед глазами. Потом всё сразу померкло. Бесчувственным внесли дети боярские его в дом, уложили в постель. Лишь через месяц он оклемался.

ГЛАВА 3

Тёплый июньский ветер проникает в открытое окно палаты, в которой бояре готовят юного великого князя к приёму ногайского посла. Вместе с ветром в палату влетают громкие крики сверстников, резвящихся на боярской площадке. А великому князю не до игр, ему подобает в надлежащем виде являться на приёмы послов, нетвёрдой ещё рукой выводить свою подпись на важных государственных грамотах. Правда, всё делают за него бояре и дьяки. Он же подобен кукле, которую наряжают в яркие наряды, сажают в кресло, чтобы присутствующие могли почтительно кланяться ей. И никому невдомёк, что он вовсе не кукла, а живой человек, что ему хочется поиграть вместе с другими ребятами в разные игры.

К каждому из присутствующих у Вани особое отношение, но он успел крепко усвоить, что показывать свою любовь ему нельзя. Если он привяжется к кому-то, того обязательно удалят от него или даже убьют. Так что лучше относиться ко всем одинаково. Но в сердце ребёнка нет одинакового отношения к окружающим. К Андрею Михайловичу Шуйскому, например, он испытывает жгучую ненависть за то, что тот отнял у него добрую мамку Аграфену и Ивана Овчину. К Михаилу Васильевичу Тучкову нелюбовь усилилась после того, как тот перетаскал казну матери в большую казну. Какое он имел право так поступать?

А вот думной дьяк Фёдор Мишурин приятен ему. Фёдор нередко с большим уважением рассказывает мальчику об отце Василии Ивановиче, о порядках, существовавших на Руси во время его княжения. Из этих рассказов Ваня понял, что Фёдор Мишурин, как и он сам, недоволен Шуйскими.

— Пора выходить, — сердито ворчит боярин Тучков, — чего вы там копаетесь?

Фёдор Мишурин незаметно для других ласково потрепал мальчика по голове. Великий князь входит в среднюю княжескую палату степенно, ни на кого не глядя. Так велено ему боярами. По красной ковровой дорожке направляется к огромному креслу и усаживается в него. Присутствующие почтительно приветствуют государя. Ваню всегда поражало противоречие в поступках взрослых. Вот сейчас они, знатные вельможи, земно кланяются ему, обращаются вежливо, изысканно. Но едва закончится приём, о нём и не вспомнят. Никому невдомёк иногда, что ему хочется есть, что на локтях его кафтанчик протёрся до дыр.

Как положено, для бережения государя с правой стороны с величественным видом встал князь Михаил Иванович Кубенский[19], брат дворецкого Большого дворца Ивана Ивановича[20], а с левой — окольничий Иван Семёнович Воронцов. По правую руку великого князя сел добродушный толстяк Дмитрий Фёдорович Бельский, а по левую — боярин князь Иван Васильевич Шуйский. В палате присутствовали другие князья и дети боярские.

Когда Ваня уселся в кресло и наступила тишина, прозвучал голос боярина Тучкова:

— Великий князь всея Руси Иван Васильевич! Бьёт тебе челом посол ногайского князя.

Вперёд вышел человек невысокого роста с тёмными раскосыми глазами.

— Великий князь московский! Мой господин велел сказывать тебе, что он ходил походом на Крым и там поймал изменника твоего Семёна Бельского.

Посол сообщил потрясающую новость. Бояре многозначительно переглянулись, но в палате по-прежнему было тихо.

— И мой господин, — продолжал посол, — решил выдать его тебе, коли ты, великий князь, дашь за него хороший выкуп.

Михаил Васильевич Тучков требовательно глянул в сторону Вани.

— Твои слова, — заученно произнёс мальчик, — мы обсудим вместе с ближними боярами. А пока ступай прочь.

Едва дверь за послом закрылась, в палате поднялся превеликий шум, никто больше не замечал присутствия государя.

— Великий князь должен выкупить изменника, чтобы казнить его! — кричал Иван Шуйский.