Зато средний брат, княжич Игорь, тринадцатилетний подросток с резкими чертами лица, насупленными чёрными бровями и горящими глазами, играл желваками и еле сдерживался.

«С этим посложнее будет, когда вырастет. В нём уже чувствуется боец», — подумал Пётр.

Под стать брату был его погодок Всеволод, не по годам широкоплечий, с явными чертами степняка в лице, унаследованными от бабушки-половчанки. Он стоял набычившись, опустив глаза.

Боярин продолжал говорить...

Собственно, ничего нового для присутствующих речь его не содержала, тем не менее прописные истины лествичного права надлежало вбивать в их сознание, как гвозди, ещё и ещё раз:

Так повелевает древний обычай, так полагает великий князь, так, надеюсь, рассудишь и ты, князь Олег, и не станешь сеять раздор и усобицу в славной и могущественной семье Ольговичей, нарушая порядок на ступенях бесспорной лествицы. В свою очередь, князь Святослав не отступит от обычая предков и выделит двоюродным братьям столы в пределах великого княжества Черниговского, достойные каждого из молодых князей, — боярин сознательно назвал княжество великим, как делал это почивший в бозе Святослав Олегович, — дабы не было в семье изгоев и обиженных, так что смогут вельмии мужи и дружины сесть со своими князьями на сытные земли, а прославленные черниговские бояре, верные други усопшего, всегда найдут понимание и любовь в князе Святославе, вступающем уже в свои седины и умудрённого опытом жизни. — Пётр заметил, как зашевелились, переглядываясь, черниговские бояре, и понял, что его слова упали на почву, унавоженную ревностью к молодым мужам Олега. — Великий князь полагает, что обычай, разум, родственные чувства подскажут правильное решение, и просит вас всех подумать в тиши до утра, ибо, как все мы знаем, утро вечера мудренее.

С этими словами Пётр откланялся, отказавшись от участия в пире.

Он спешил порадовать князя Святослава известием о своей успешной встрече с Олегом.

Святослав, выслушав подробный рассказ Петра, спросил хмуро:

   — Кто уполномочил тебя, боярин, говорить от моего имени?

   — Я говорил от имени великого князя, — ушёл от ответа Пётр.

   — Ты отлично понял, что я хотел сказать.

   — Ты не доволен?

   — Да.

   — Чем?

   — Тем, что в предлагаемом тобой ряде нет места моим сыновьям.

   — Но они — следующее поколение, и стоять им на следующей, более низкой ступени Ольговичевой лествицы.

   — По возрасту мои сыновья Владимир и Мстислав старше Игоря.

   — Но Игорь им двоюродный дядя!

   — А я им Отец! О них мои помыслы.

   — Ты получил поддержку великого князя только на условиях верности лествичному праву!

   — Ты мне рассказывал, что не сам говорил с великим князем! Тебе ли знать о его условиях?

   — Ломая условия Киева, можно потерять поддержку дворского. Сегодня он один из тех, кто решает судьбу стола в Киеве.

   — А я сегодня один из тех, кто не думает о столе в Киеве.

   — Не лукавь, князь. Ты ни на минуту не переставал думать о великом столе.

Святослав задумался. Вторую неделю он жил в доме богатого торгового гостя, расположенном напротив главных ворот в городской стене. Вторую неделю он смотрел на ворота, неотрывно думая о том дне, когда они распахнутся и он торжественно въедет в Чернигов, город своего детства. И вот, стоит только произнести одно слово: «Согласен!» — и мечта претворится в явь. А как же его дети, сыны? Пойдут по пути, пройденному им, пути нищих княжат, полуизгоев, подручных, униженных и обездоленных? Поймут ли они его? И хватит ли им сил пройти этот путь, как прошёл он? Будет ли у них рядом такой помощник, как их мать, княгиня Мария? Так что же, отойти от этих ворот, потому что недостаёт у него рати, чтобы взять их силой?..

Боярин Пётр, словно читая мысли князя, негромко сказал:

   — Ратной силы у тебя маловато. Да и великий князь не потерпит, ежели поступишь так, а не по договорённости на его условиях. И в дворском врага наживёшь.

Святослав прошёлся по горнице, мельком взглянул в окошко — если бы не наросший лёд, в него можно было бы увидеть городские ворота — и произнёс задумчиво:

   — Рогуйло только при нынешнем великом князе дворский.

   — Ты забыл. Он к нему от Изяслава перешёл. И среди киевской бояры один из первых при всех великих князьях.

   — Ты переедешь в Чернигов? — неожиданно спросил Святослав.

   — Я тебе полезней в Киеве, князь.

   — Княгиня будет сожалеть, она любит тебя.

   — Я тоже люблю княгиню.

   — А Васята окончательно засел в Новгороде Великом... — вздохнул Святослав.

   — У тебя есть Ягуба.

   — Есть...

   — Сделай его боярином. Он тебе верен, как пёс.

   — Он просил тебя замолвить слово?

   — Нет.

   — Как пёс... надо ли пса — боярином?.. Я подумаю... Когда примет решение мой двоюродный братец?

   — Он его уже принял, но для приличия подождёт до утра. Значит ли твой вопрос, что и ты принял решение?

   — Да. Но я подожду для приличия до вечера, — рассмеялся Святослав.

«Да, — подумал Пётр, — жаль, что мы редко видимся. С князем легко и просто, и мы понимаем друг друга с полуслова. Впрочем, будет ли с ним легко через год после восшествия на Черниговский стол?..»

Княгиня Мария не смогла дождаться, пока подсохнут дороги, и поплыла по незамерзшей Десне в Чернигов на стругах сразу же, как только князь сообщил ей о подписании ряда с Олегом и его братьями.

Святослав встретил её на берегу Десны, подхватил прямо на сходнях на руки и снёс вниз, словно было им по восемнадцать лет. Княгиня счастливо смеялась, жарко дышала ему в щёку и только приговаривала:

   — Люди смотрят, постыдился бы, старый!

Он поставил её на землю, оглядел сияющими глазами и сказал:

   — До чего же без тебя мне плохо!

На сходнях показались дети: Глебушка, Олежек, по-юношески вытянувшийся худой Всеволод и степенный, сдержанный Мстислав, за ним с няньками шли дочери: Агафья и Милуша. Последней вышла высокая, стройная, уже почти невеста - Болеслава.

Прискакал из города княжич Владимир, спрыгнул с седле дав коню остановиться, и с радостным восклицанием полез к матери обниматься — хотя и воин уже не первый год, а всё ещё ласковый, словно теленок.

   — Что же ты опоздал, сынок? — спросил Святослав.

— Я в ваш загородный дворец ездил, смотрел, всё ли готово к приезду матушки... — стал оправдываться Владимир.

Когда радостные объятия и восклицания стихли, к княгине подошёл Ягуба.

Мария сразу же отметила и новую, отороченную соболем шапку на нём, и небесно-голубой, на малиновом подбое, плащ, и зелёные, расшитые золотом сапоги. Перевязь, на которой висел меч в богато изукрашенных ножнах, была осыпана самоцветами, а в фибуле, удерживающей плащ, сверкал алмаз удивительной величины.

— Тебя можно поздравить, Ягуба? — спросила княгиня.

   — Князь пожаловал мне боярство, княгиня, за верную службу.

Мария уловила упрёк в этих словах и нахмурилась.

   — А я-то было подумала, что он пожаловал тебя павлином! — с неожиданной резкостью сказала княгиня.

Ягуба побагровел и стал что-то путано объяснять на счёт местных бояр, раздувающихся от гордости и кичащихся своим богатством.

   — Ты лучше всех прочих знаешь, боярин, — она подчеркнула новый титул дружинника, — что наш князь мог бы, наверное, весь Чернигов купить и ещё бы у него на Переяславль гривны остались. Но одежду свою самоцветами он не осыпает.

   — Он князь, — сказал Ягуба.

   — А ты его боярин.

Причалил второй струг. С борта сбросили сходни. По шатким доскам, поддерживаемая холопом, спустилась боярыня Басаёнкова, за ней шла мамка, держа за ручку мальчика в ярком плаще и высокой меховой шапке.

   — Лапушка, — обратилась княгиня к мужу, — я не успела тебе сказать: к нам приехала боярыня Басаёнкова с Оленькиным сыном Бориславом. И Оленьку, и Милослава убили при налёте ляхи. Так что приветь её, будь добр.