— Плохо.

   — Мои воины сейчас разобьют, походный шатёр. Я приглашаю князя разделить со мной трапезу.

   — Благодарю за честь, хан. Но я буду есть то же, что и мои воины.

Нужно ли приносить эту жертву воинскому братству? Ты называешь меня ханом, но я ещё не хан, а глава рода, по вашему, подручный князь. А хан — это вроде великого князя. Я ещё должен пройти долгий путь, пока стану великим князем. Ханом народа кыпчак-и-дешт. Но даже сегодня я не хочу равнять себя с простыми воинами моего рода. Если я сяду с ними вместе к походному котлу, они не станут кушать меня в походе.

— Я сижу со своими воинами вместе за столом и дома, и в походе. И это не умаляет моего достоинства.

— Да, я слышал, что у вас, русов, много странного. Вы любите одну женщину, спите в душных клетках, называете простых воинов «други». Но я хочу лучше знать ваш народ.

   — Почему?

— Чтобы стать ханом, я должен побеждать. Чтобы побеждать, я должен знать своего врага. Я ещё раз приглашаю тебя в свой шатёр. От моего приглашения не отказываются.

   — И всё же я откажусь.

Они стояли друг против друга — мощный, уже начинающий грузнеть Святослав и такой же высокий, но по-юношески гибкий Кончак.

— Я должен был бы зарубить тебя, князь. Но... — Кончак неожиданно сказал на ломаном русском: — Кто же убивает курицу, которая несёт яйца? — Он широко улыбнулся и пошёл прочь. Потом остановился и сказал уже по-кыпчакски: — Я больше никогда не буду приглашать тебя кушать со мной. Завтра ты узнаешь цену своего выкупа. Приготовь гонца в Киев.

«Вексич», — сразу же подумал князь. К счастью, боярин В походах внешне ничем не отличался от рядового дружинника, и половцы не могли догадаться о его высоком положении.

Святослав пошёл искать боярина...

Пленных половцы разместили в голой степи, в полупоприще от своих веж, на берегу небольшой речки, уже покрытой салом, бросили им несколько старых изорванных шатров, отполированные за многие годы службы жерди, один котёл для варки пищи и тряпье, чтобы укрываться морозными ночами. Десяток половецких воинов на сытых конях сторожили их и при малейшей попытке отойти от становища стегали нещадно плетьми.

Топить можно было только сухой прошлогодней травой, ковылём, перекати-полем. На таком огне вскипятить воду оказалось делом неимоверно трудным, а уж о том, чтобы что-то варить, и речи не было. Половцы вечером привезли и бросили тушу неосвежёванного барана. Пришлось делить мясо, и каждый пек его на палочках на крохотном огне. Понятно, что через несколько дней весь сушняк вокруг становища они сожгут, и придётся ходить далеко в степь, если, конечно, разрешат охранники.

Через несколько дней пленники совсем одичали — кожа обветрилась, отросли косматые бороды, одежда на удивление быстро превратилась в лохмотья. По прошествии ещё какого-то времени Святослав заметил, что кое-кто уже недожаривает мясо, а рвёт его, полусырое, зубами, как дикий пёс.

Он собрал всех и сказал несколько коротких слов, призывая не позорить имя русского воина, не ронять честь князя. Это подействовало... на несколько дней...

Как и предвидел Святослав, вскоре ходить за топливом пришлось за многие сотни шагов от стана. Охранники собирали группы по нескольку человек и сопровождали их на конях, покрикивая по-русски: «Давай, давай!», хлопая плетьми в воздухе для убедительности.

Мясо без соли, без приправ уже не лезло в глотку. Люди на глазах делались вялыми, безразличными, теряли воинский облик. Молодой дружинник Дарема, взятый из гридей, не выдержал, с яростным криком бросился на рослого половца, когда собирал сушняк, вцепился ему в горло, стал рвать зубами руку степняка, которой тот пытался оттолкнуть его. Подскочил второй половец, ударил саблей — Дарема упал, обливаясь кровью, и половцы не торопясь добили его плётками, время от времени останавливаясь и поглядывая на стоящих в безмолвии пленных.

Так прошёл двадцать один страшный, тягучий день.

Вечером в той стороне, откуда обычно привозили баранью тушу, показался конный отряд. Пленники повскакивали на ноги, стали напряжённо всматриваться. Когда отряд приблизился, они увидели, что десятка два верховых гонят около полусотни коней.

Всадники подъехали. Впереди скакал Вексич. Князь бросился к нему, охранники грубо остановили его, но из-за спины Вексича вышел половец и приказал пропустить князя. Святослав обнял и расцеловал боярина.

— Выкуп внёс. Эти кони для вас... Половцы проводят нас до Сулы, там отпустят, — сказал деловито Вексич.

   — Как мне тебя благодарить?

   — Бог с тобой, князь! Княгиня и матушка здоровы, ждут не дождутся, дети тоже здоровы... Недостающие гривны для выкупа дал великий князь... — Это Вексич сказал буднично.

   — Неужели не хватило? Куда же всё подевалось? — ужаснулся князь.

   — Успокойся. Великий князь решил проявить великодушие. Княгиня Мария не отказалась — своё добро целее будет.

Пока они разговаривали, приехавшие с боярином люди распределили коней среди недавних пленников, развязали седельные мешки у заводных коней и раздали тёплую одежду и мечи. Человек с мечом — уже воин. Святослав поразился, как мгновенно преобразились только что похожие на банду разбойников люди...

Подъехал рослый половец, тот самый, что зарубил дружинника Дарему, указал плёткой на шатры, приказал:

   — Снять и сложить!

   — Сейчас я распоряжусь, — ответил Вексич.

Стой! — гаркнул князь и бросил презрительно на кыпчакском половцу: — Сам уберёшь!Половец оскалился, поднял плётку и стал наезжать конём на князя. Святослав положил руку на рукоять меча, и половец осадил.

   — Ты убил моего человека. Если я скажу Кончаку, он взыщет с тебя недополученный выкуп.

Половец проворчал: «Собака!», хлестнул коня плёткой и отъехал.

Святослав сел на коня, разобрал поводья, скомандовал:

   — По коням! — И, не оглядываясь, поскакал, уверенный, что дружинники не отстанут от своего князя.

Ехали, почти не останавливаясь, стремительной «половецкой» рысью целый день и большую часть ночи. Всё это время, оглянувшись, можно было увидеть на горизонте половецких всадников, провожавших своих врагов до границ степи.

Только когда начались перелески, половцы исчезли.

Князь вздохнул с облегчением. Ещё полдня — и они выйдут к реке Ворскле, к городку-крепости Лтаве...

В городке их ждали оставленные Вексичем холопы. Топилась баня, жарились и варились разнообразные яства.

Святослав давно не парился с таким наслаждением и яростью. Он остервенело сбивал с себя веником все: половецкий плен, стыд, унижение... Исхлестал два веника, пока не опустился в изнеможении на ступень парной.

За пиршественным столом он поднял чарку с мёдом:

   — Други мои! Я поднимаю эту чарку за вас, за ваше мужество и стойкость в плену. Сейчас мы пригубим пенного мёду и отставим чарки, дабы не было нам мучений от излишества после злого лиха в плену! — Он осушил чарку, отставил её и внимательно проследил, все ли дружинники последовали его примеру. Он понимал, как сладостно было бы именно сейчас осушать чары без счета, но опыт говорил: необходима воздержанность.

Даже одной чарки достало, чтобы за пиршественным столом поднялся нестройный гул голосов. Говорили, не слушая соседа. Только тогда Святослав обратился к Вексичу с вопросом, который мучил его всё время пути:

— Ты сказал, боярин, что гривны на выкуп частью дал великий князь Изяслав Давыдович?

— Да, князь.

— Но кто надоумил его предложить мне помощь? Неужто Мария ходила к нему? Или, может быть, матушка, княгиня Агафья?

— Боярин Пётр.

Святослав помолчал, оценивая ответ Вексича.

— Я было подумал о нём, но засомневался. Выходит, ныне он в милости у Изяслава?

— Да, князь.

   — Ай да Пётр! — воскликнул князь восхищённо. — Я всегда знал, что с его головой только рядом с великим князем сидеть в думе. И как же он так быстро приблизился к Изяславу?

— Насколько мне известно, не он приблизился, а великий князь его захотел приблизить, — уточнил Вексич. — Воссев на великий стол, Изяслав Давыдович призвал к себе Вячеславовых бояр и сказал им так: «Вашему князю я был не враг, служите и мне».