Пётр замялся. Ярослав влюбился в боярскую дочь красавицу Настасью и при живой жене ездил к ней. Можно ли рассказать всё это князю, не взволнует ли рассказ княгиню Марию, не напомнит ли ей о Неждане?
— Сдаётся мне, что наши пути ещё не раз пересекутся с Ярославом Осмомыслом... — задумчиво произнёс князь. — Он мне по нраву. Так кто будет Киевским великим князем? — без перехода спросил он Петра. — Юрий?
— Нет. Ему, как Давыдовичу, Киев не отворит ворот.
— Почему? Ведь у него самые весомые права.
— Не ты ли говорил, князь, что сила давно уже потеснила право? — спросил Пётр. - А что касается права, ты забыл о моём князе, старом Вячеславе. Он сегодня старший из всех Мономаховичей. Его право самое весомое.
— Да какой из него правитель? Ему, почитай, лет сто! - возмутился Ягуба.
— Это он так выглядит, — усмехнулся Пётр. — На самом деле немногим больше семидесяти. Но если уж говорить о приязни, то любят киевляне Мстиславичей.
— Не киевляне, а киевская бояра, — буркнул Ягуба.
— Разве бояре тебя повязали и бросили в поруб после смерти Всеволода?
Ягуба промолчал. Он уже жалел, что ввязался в спор с Петром о вещах, в которых тот был на голову выше его.
— А ведь действительно есть некоторая странность в пристрастиях киян. Три брата, три сына Мономаха. Юрия едва терпят. Вячеслава терпят, наверное, за древностию лет. А Мстислава любят. И не только его, но и всех его потомков, Мстиславичей.
— Что ты этим хочешь сказать, Пётр? — спросила княгиня.
— Только то, что не следует столь решительно, как Ягуба, отделять киевский народ от бояры. Патрициев от плебса, говоря языком ромеев.
— Каким языком ни говори, а выходит всё одно — в поруб-то меня чернь бросила, только сделала она это по наущению бояры. И получается: что бояре замышляют — то чернь и творит. Вот здесь ты, Пётр, прав, тут они едины, только корень зла в боярах, — горячился Ягуба.
— Всё это, други мои, умные разговоры, только легче от них не делается. Как ни крути, а с боярами мне ещё придётся столкнуться. Сейчас для меня важнее другое — кто будет великим князем?
— Я попытаюсь ответить на твой вопрос, князь, но прежде хочу вам рассказать вот что. Случилось это в Киеве, когда вас тут не было. Великий князь Изяслав наделал ошибок, и под ним зашатался стол. Юрий узнал о том и немедля собрал огромную силу. Что сделала киевская бояра, не желавшая видеть на великом престоле Юрия? Без лишних споров сговорилась и пришла к единому решению. Это решение великому князю сообщили самые уважаемые вельможи — тысяцкий Лазарь и великий дворский Рагуйло: «Хочешь княжить — пригласи соправителем старого Вячеслава». Изяслав Так и сделал. И не только пригласил, но ещё и распинался витиевато о справедливости и совести, в мире с коей он хочет отныне жить...
— И Вячеслав согласился? — спросил Ягуба.
— Да, — сказал Пётр. — И установилось у нас соправительство, двуумвират.
— А чего же твой Вячеслав титул великого князя не носит?
— Так урядились, — пояснил Пётр.
Святослав рассмеялся:
— По-твоему, Ягуба, ежели два соправителя, то и два великих князя? Так отродясь на Руси не было. Великий князь всегда один, а соправителей — сколько он допустит. И всё же, Пётр, кто на сей раз?
— Сегодня киевские бояре ждут приезда из Смоленска Ростислава, самого младшего из любезных им Мстиславичей, чтобы посадить его на великий престол.
— Я так и думал, — сказал Святослав.
— Как соправителя Вячеслава? — спросил Ягуба.
— Да.
— А согласится ли Вячеслав вдругорядь без титула?
— Согласится, если его не вынудят жить в Киеве и оставят в покое доживать свои лета в Вышеграде.
— А Ростислав? — не унимался Ягуба.
— Разве у него есть выбор?
— Но зачем всё это старому Вячеславу? — спросила Мария.
— Да он терпеть не может своего родного брата Юрия, а Мстислава покойного обожал. Такое в семьях бывает, — сказал Святослав. — И теперь эту любовь перенёс на его сына, своего племянника Ростислава...
— Скажи мне, Пётр, а есть ли какие-либо надежды у Изяслава Давыдовича? — поинтересовалась Мария.
— Его надежды призрачные. Во всяком случае, в глазах киевских бояр он не обладает весом.
— Так, значит, всё-таки решают они! — торжествуя, заключил Ягуба.
Святослав никак не отреагировал на замечание Ягубы, а задумчиво произнёс:
— Опять двуумвират, опять соглашения, опять ряд[42], торговля, крестное целование, подсчёт сил... Ну что ж, поглядим...
Пётр молча кивнул. Каждый понимал, что в обстановке всеобщего торга умелый политик может получить многое.
— Да, всё больше набирает силу киевская бояра, — Вздохнул Святослав после недолгого молчания.
— Когда Юрия с престола скинули, тогда они и почувствовали силу... — вставила княгиня.
— Нет, княгиня, всё началось, когда преставился великий князь Всеволод, твой свёкор. Он-то держал их в горсти — и хитростью, и силой, и подкупом. Потому и Мстиславичи им по сердцу, что нет в них мощи, чтобы задавить боярское самоуправство, — пояснил Пётр.
Щенок подобрался к ногам Святослава и попытался укусить его крохотными зубками. Святослав нагнулся, взял малыша за шиворот и отнёс обратно, к Ратаю.
— Что ты делаешь, ему же больно, он не котёнок! — воскликнула обеспокоенно Мария.
— Ничего... — Князь положил щенка рядом с волкодавом, и тот ласково лизнул его, разделяя, видимо, мнение хозяйки.
— Что же касается князя Вячеслава, — сказал Святослав, глядя на собак, — тут мне всё ясно. Его право, как старшего Мономаховича, бесспорно. И рядом с ним соправителем может стать любой. Тут бояре рассудили безошибочно...
— Ты подумал о себе? — спросила княгиня Мария.
— Машенька, ты же знаешь, я всегда думаю только о тебе! — Он поцеловал жену.
Пётр собрался уходить. Поднялся и Ягуба, взяв щенка на руки.
- Погодите, друга, — сказал князь, подошёл к полкам с книгами и стал перебирать старые фолианты, одетые в кожаные переплёты с золотыми и серебряными застёжками. Наконец он нашёл то, что искал. — Вот, поклонись князю Вячеславу от меня этой книгой. — Он протянул Петру фолиант, — Ей лет триста либо чуть поменьше. Писана на моравском языке, ещё когда Мефодий сидел на епископской кафедре в Моравии и вводил там славянскую письменность.
— Господи, да ей цены нет, княже! — У Петра разгорелись глаза, он взял книгу и перелистал несколько страниц, поглаживая их тонкими длинными пальцами, словно лаская. — Нет цены твоему подарку, — повторил он.
— Есть, — усмехнулся князь. — Эту книгу Мономах и мой дед Олег захватили во время совместного похода в Чехию, когда были молодыми и не стали ещё врагами. Думаю, князь Вячеслав поймёт намёк...
— Я постараюсь, чтобы он его понял, — улыбнулся Пётр.
Пётр ушёл, бережно прижимая к груди бесценную книгу.
Ушёл и Ягуба со щенком.
Маша подошла и прижалась к мужу.
— Жалко книгу-то? — спросила она с еле заметной доброй насмешкой.
— Ой как жалко... Только думаю, что глупому и алчному человеку надо дарить ларцы, насыпанные жуковиньем[43], как делает это Яким, не мудрствуя лукаво, умному же нет лучше подарка, чем редкая старинная книга.
— Ты прав, такой подарок не только радует, но и льстит, потому что возвышает человека в собственных глазах.
События развивались так, как и предсказывал Пётр. Киевские бояре без особого труда получили согласие старого Вячеслава на соправительство с Ростиславом. Но тот ещё ехал из Смоленска по зимним лесным дорогам. Нужно было обезопаситься от Изяслава Давыдовича.
Неожиданно Святослав получил от старого Вячеслава послание:
«Ты есть сын любимый Ростиславу, так же и мне. Приезжай ко мне, и мы будем вместе в Киеве до приезда Ростислава» Святослав сразу же понял всё, что крылось за краткими словами старого князя: «любимый сын» означало, что Вячеслав согласен признать его своим вассалом, а следовательно, выделит какое-нибудь княжество. Более того, обращается к нему не только от своего имени, но и от имени своего будущего соправителя. Вдвоём они смогут успешно противостоять притязаниям Изяслава Давыдовича.