Изменить стиль страницы

Далеко, в обход Тюфтелевой рощи, дворовые везли огромную клетку с тремя волками, выращенными для потехи Ивана-царевича.

У опушки, перед загоном, работные людишки спешно ставили помост для царя и гостей. Когда все приготовления были сделаны, Грозный поднялся из-за стола и, перекрестившись, мечтательно зажмурился.

— Добро бы нам, для прохладу, волками потешиться. Аль в нашей вотчине волки поизвелись?

И первый направился к помосту.

Едва выпустили из клетки волков и натравили на них псов, на дороге показался бешено мчащийся всадник. У опушки он на полном ходу остановил коня.

— В стрелы!

— Убью! — заревел Грозный, узнав издали старшего сына.

Царевич, точно безумный, бросился на ловчих.

— В стрелы!

Людишки повалились в ноги Ивану, подавшему знак стрельцам.

— А не изловите тех волков, шкуру сдеру!

И, повернувшись к отцу:

— Девками своими тешил бы басурменов!

Грозный взмахнул посохом.

— Уйди, Ивашка! Бога для, не дразни!

Царевич вызывающе сложил руки на груди.

Чувствуя, что ссора может окончиться непоправимым несчастьем, англичане решительно встали между отцом и сыном.

— Не люб гостям ваш свар, — прерывающимся писком перевёл толмач.

Иоанн опомнился. Тяжело опершись на плечо Вяземского, он пошёл к колымаге.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Великое ликование стояло в вотчинах Щенятева и Прозоровского после отъезда опальных бояр в украйные земли.

Холопи зажили так, как никогда не живали. Во всём дана была им полная воля. Но больше всего радовало то, что приказные сами приехали из губы и, обмерив луга и пашни, поделили их нелицеприятно по душам.

— Наш нынче праздник… На себя нынче робим по воле царёвой… — с гордостью похвалялись людишки и с удесятерённой силою возились на отведённых участках.

Весной, когда сошёл снег и талая вода снесла на луга навоз, свезённый ещё по осени благоразумно к реке, в губу потянулись возы за семенной ссудой.

Никто не был обижен приказными. Щедрой рукой ссужали власти крестьян зерном на посев.

После Петрова дня[153] в опальные вотчины неожиданно приехали незнакомые служилые люди.

Дьяки согнали народ на луга и коротко объявили:

— В ноги падайте господарям!

На месте двух вотчин, Щенятева и Прозоровского, появились восемь мелких поместий.

Урожай с чёрной земли почти целиком ушёл в казну к новым господарям.

Обманутые крестьяне подали челобитную воеводе, в которой намекали на то, что собираются, как раскабаленные после боярской опалы, уйти с насиженных мест искать прокорма на новые земли.

Воевода пригрозил жестокой расправой и через дьяков огласил царскую грамоту, по которой людишкам Щенятева и Прозоровского запрещалось оставлять вотчины.

Служилые, заняв хоромы бояр, решили ни в чём не отставать от образа жизни высокородных и с княжеской расточительностью пропустили всё, что собрали с крестьян.

Наступила пора сбора податей с господарей.

Новые помещики заволновались.

— Ни денги у нас! Сам ведаешь — токмо починаем сколачиваться, — плакались они перед воеводой и отправили гонцов с челобитной в Москву.

* * *

Ряполовский совсем уже было собрался внести в казну подати, наложенные на него, как в вотчину неожиданно приехал державший его руку дьяк и прочёл царёву льготу:

— …А в те ему четыре урочные лета с того его поместья крестьянам его государевых всяких податей не давали до тех урочных лет, а как отсидит льготу, и ему с того поместья потянути во всякие государевы подати.

Симеон кичливо заложил руки в бока и хрюкающе засмеялся.

— В кои-то поры опамятовался! Сызнов к земщине с лаской пожаловал! А неспроста!

Дьяк собрал в комочек губы и распустил их до молочных зубов.

— Коли б опамятовался!

И упавшим голосом:

— Худородным те льготы, а не боярам.

В тот же день князь поскакал к воеводе.

— Не дам! Ни зёрнышка не пожалую! — зло бросил он в лицо приказным. — Коли льгота, всем она вместна, а не единым страдникам да псарям!

Вернувшись в усадьбу, он за бесценок продал хлеб и ночью, когда уснули людишки, зарыл все свои деньги и драгоценности в землю.

* * *

Новые помещики не долго засиживались в своих поместьях. Их то и дело снаряжали на брань или призывали на Москву. Перемены эти тяжело отражались на кабальных людишках. Приходилось непрестанно приспособляться к нравам и привычкам господарей и всегда быть готовыми ко всякой напасти. Среди летней страды спекулатари перебрасывали вдруг, без предупреждения, целые деревни на новые места и вконец разоряли убогое крестьянское хозяйство.

Дети боярские не внимали никаким челобитным. Не имея за душой ни денги и чувствуя непрочность свою на земле, они, чтобы как-нибудь поправить дела, не задумываясь, продавали богатым соседям людишек целыми пачками.

Раньше, при князьях-боярах, были у холопей и избы, и крохотные наделы, которые кормили их хоть в осенние месяцы, строго заведённым порядком шла подневольная жизнь, и у каждого в груди таилась надежда попасть когда-нибудь в милость к господарю. А пришли служилые — и сразу рухнули эти рабьи надежды, и ничего не осталось, как у бездомного пса.

Высокородные с наслаждением наблюдали за новой жизнью и злорадствовали:

— То всё от Бога идёт. Поглазеют ужотко людишки, како под рукою у страдника!

Всё чаще выслушивали они печалования холопей; не раздумывая, отпускали им семена на посев, щедро дарили им льготы и смотрели сквозь пальцы на такие дела, за которые в былое время карали бы смертью.

Крестьяне толпами переходили к боярам. Но и здесь не находили спасенья. Стрельцы гнали их назад, предавая по пути, в острастку другим, жестоким пыткам.

Отчаявшись, холопи бежали в леса и там рыскали изголодавшимся зверьём в тщетных поисках пропитания.

Не стало проезда торговым караванам и служилым людям на широких дорогах. Разбойные шайки, одетые в остатки рогож и лохмотья, осмелели от голода и, вступали в открытый бой со стрельцами и ратниками.

Воевода запретил убивать полоненных. Их свозили в губу и там всенародно пытали.

С каждым днём грозней разрастались разбойничьи ватаги.

Среди ночи вдруг вспыхивали в разных концах губы зарницы пожарищ. Разбойники в суматохе нападали на амбары, с воем набрасывались на зерно и, нагрузившись тяжеловесными кулями, исчезали в непроходимых трущобах.

* * *

В церквах шли непрерывные службы. Попы кропили святою водою поля, луга и селения, тщетно пытаясь изгнать этим мор.

Дороги были завалены мертвецами и умирающими. Их подбирали стрельцы и сбрасывали в заготовленные могилы.

* * *

Дьяк Микита Угорь на крылечке своей избы выслушивал ходоков из бывшей вотчины Прозоровского.

— Не токмо тягла не утаили, сами себя потеряли.

Угорь ткнулся щекою в ладонь и сочувственно поглядел на измождённых людишек.

— Нету тягла, выходит?

— Нету, родимой! Бог нам сведок!

Поводив по земле веткой черёмухи, дьяк перевёл в небо блаженный свой взгляд.

— Слыхивал яз, что в слободе, у вотчины князь-боярина Симеона, кречетники добрых гусей позавели.

Один из ходоков торопливо вскочил.

— Ворох доставим! Миром всем на тех кречетников выйдем!

Микита приложил руку к груди и застенчиво потупился:

вернуться

153

Петров день — 29 июня (12 июля), день святых апостолов Петра и Павла, известный в народе как Петров день, праздник солнца. В старой Руси день апостолов Петра и Павла был также важным временем в быту гражданском — он служил сроком суда и взносов дани и пошлин, о чём особенно часто упоминают грамоты XVI века.