— … И, если случится так, что бог уготовит нам такие дни испытания и опасности, что я окажусь не в силах выполнять возложенные на меня обязанности, заверяю вас, господа, что я добровольно передам в ваши руки власть, которой вы меня облекли, чтобы в качестве частного лица трудиться для блага и независимости нации…

Президент умолк, и огромный храм на несколько секунд погрузился в торжественную тишину.

Кошут окинул взглядом собравшихся. Он искал человека, которого ожидал здесь встретить и с кем должен был разделить радость торжества и бремя новой ответственности. Но главнокомандующего не было видно, хотя о его присутствии на заседании договорились заранее.

Среди группы военных Кошут заметил только адъютанта Гёргея — Ференца Ханкиша.

Не одного Кошута смутило отсутствие Гёргея: все ждали выступления генерала от имени армии.

По окончании церемонии Кошут вызвал к себе Ханкиша:

— Почему не приехал главнокомандующий? Он обещал мне присутствовать на сегодняшнем торжестве.

— Неожиданное упорство гарнизона Буды потребовало новой перегруппировки военных частей. Командующий готовится к решительному штурму крепости и в такой момент не считает возможным покинуть фронт.

— Вот уже сколько дней наши лучшие войска бьются у стен Буды, между тем как на решающем фронте австрийцы предоставлены самим себе… Это означает — не использовать плоды наших апрельских побед!

Ханкиш молчал. Ему трудно было отвечать чистосердечно. Кошут был не такой человек, которому он мог солгать. Но Гёргей был его другом, и Ференц знал, что Гёргей избегает встреч с Кошутом.

Президент пристально смотрел на Ханкиша. Майор не отвёл глаз, и президент прочёл в них тревогу. Ответ прозвучал для Кошута неожиданно:

— Я убеждён, господин президент, что ваша встреча с генералом Гёргеем необходима сейчас, как никогда раньше.

— Передайте главнокомандующему, что я приеду в самые ближайшие дни.

Прибывший на фронт Кошут был очень обеспокоен создавшимся положением. Посвятив себя бескорыстному служению отечеству, он не допускал, чтобы Гёргей мог руководиться честолюбивыми помыслами, когда дело касалось отчизны. Он знал, что не всегда генералы соглашаются с военными планами Гёргея, и до сих пор старался смягчать возникавшие конфликты, становясь сторону командующего. Теперь президент был полон тревоги.

Кошут повёл с Гёргеем разговор начистоту:

— Для нас с тобой не должны существовать вопросы самолюбия и честолюбия. — Кошут, как всегда в доверительной беседе, перешёл на «ты». — Поэтому скажу тебе без обиняков: столько усилий затрачивается на то, чтобы овладеть Будой!.. Ведь если бы мы продолжали преследовать неприятеля, то уже сейчас подходили бы парадным маршем к Вене.

— Нет! — решительно заявил Гёргей. — Ты не должен забывать, что австрийцы сражаются на венгерской земле. Но лишь только наши солдаты перейдут австрийскую границу, сопротивление неприятеля станет более упорным. И пока вражеские войска не уйдут из Буды, борьба за Вену чрезвычайно трудна. Поверь мне, не честолюбие руководит мной, когда я хочу показать неприятелю, что Гёргей умеет брать и неприступные крепости. Быстрое освобождение Буды сильно облегчит нам путь в Австрию и, я уверен, охладит пыл русского царя.

— Дай-то бог! — вырвалось у Кошута. — Сейчас, когда ты сосредоточил огромные силы у ворот Буды, когда войска полны готовности штурмовать крепость и только ждут сигнала, я не стану с тобой спорить: освободи скорее Буду!

До последней минуты Кошут считал более целесообразным обложить Буду с помощью ополченцев. В руках президента были уже списки ста тысяч добровольцев. Он понимал необходимость одновременно продолжать наступление на Прессбург — ворота Вены. Теперь же и ему захотелось поскорее вытащить эту последнюю занозу из тела Венгрии. Нельзя, в самом деле, исходить только из одних военных соображений! Пока австрийцы владеют Будой — пусть осаждённой, — крепость останется знаменем мировой реакции… Гёргей всегда талантливо решает каждую отдельную задачу, он и сейчас блеснёт неожиданным манёвром. Правда, действует он каждый раз с такой страстностью, что подчас теряет общую перспективу. Для главнокомандующего это большой недостаток.

И Кошут остановился на самом разумном, как ему казалось, решении: назначить Гёргея военным министром, а генерала Дамианича — главнокомандующим.

Он изложил свой план на заседании военного совета.

— Все армии должны быть подчинены единому руководству, — сказал Кошут, — а что мы видим у нас? — И, обратившись к Гёргею, продолжал: — Ты, Артур, фактически распоряжаешься Верхнедунайской армией, Дембинский со своим сильным корпусом ведёт борьбу на юге, не поддерживая с тобой связи. Бем, оторванный от всех, своими войсками очистил от неприятеля Трансильванию, Перцель на сербском фронте также зачастую действует несогласованно с другими фронтами. Для того чтобы отныне все руководились единым планом, я решил назначить тебя военным министром, а генеральное командование поручить Дамианичу, который станет одновременно и командующим Верхнедунайской армией.

— Блестящая идея! — воскликнул Гёргей. — С Дамианичем у нас разногласий не будет. Ты сделал прекрасный выбор! Дамианич на главном поле боя, я — министр, и тогда самый сложный план будет проведён быстро и энергично.

Согласие Гёргея, выраженное, казалось, искренне и дружелюбно, успокоило Кошута.

Но не прошло и двух дней, как с экипажем, в котором Дамианич ехал в Дебрецен, случилось несчастье. Генерал с переломом ноги был доставлен в госпиталь, откуда, как предрекали врачи, он не сможет скоро вернуться в строй.

Это известие вызвало у Кошута новый прилив тревоги: до выздоровления Дамианича общее руководство по-прежнему остаётся за Гёргеем!

Натиск на Буду с каждым днём становился всё яростнее, но и сопротивление её гарнизона не ослабевало.

Часть Буды, представляющая собой крепостные сооружения, расположена на высоком плоскогорье. Здесь высится императорский замок, раскинулись казармы, военный госпиталь, много разных общественных зданий.

Ниже, у крепости, обнесённой высокими средневековыми стенами, начинается новый город Буда, построенный у подножия гор и у горных отрогов.

Далее, вверх по течению Дуная, примерно на четверть мили тянется по берегу старая Буда: извилистые улочки, маленькие домики, тёмные подворотни.

Подготовка к штурму крепости захватила Гёргея целиком.

Он приказал держать всю Буду под непрерывным огнём. Старую Буду круглые сутки разрушал огонь гранат и картечи.

По крепостным стенам били тяжёлые осадные орудия, мортиры и гаубицы, снятые с полевых батарей и установленные на правом берегу Дуная.

Время от времени гонведы делали попытку взобраться под прикрытием артиллерии на неприступные крепостные стены, но каждый раз неприятельский огонь уничтожал их.

Командиры не отходили от своих орудий по восемнадцати часов в сутки. Стрельба не прекращалась ни на минуту. Артиллерийские снаряды выпускали тысячами. Никогда в дни самых упорных наступательных боёв их не расходовали столь щедро.

Семь дней подряд орудия били по определённым местам крепостных стен, производя в них огромные разрушения.

И наконец, 21 мая были пробиты бреши, через которые гонведы ворвались в крепость.

Ценой огромных жертв отчаянное сопротивление неприятеля было сломлено, и Буда взята.

Сёстры-столицы снова соединились.

Страна встретила с ликованием весть об освобождении Буды. Государственное собрание постановило наградить Гёргея Большим венгерским крестом и присвоить ему фельдмаршальский чин.

Но самого Гёргея эта победа не радовала. Она стоила огромных жертв, и не слишком ли поздно она пришла? Только что в Варшаве произошла встреча русского царя с австрийским императором… Когда была взята Буда, раненого Хенци доставили на квартиру Гёргея. Умирая, он сказал Гёргею: «Я-то выполнил свой долг перед императором, а вас ждёт..» Хенци умолк, не досказав своей мысли… Да, Хенци умер, но не он ли победил в жестоком поединке?.. Теперь с приходом русских всё станет сложней!