В тот час, когда карета графа приближалась к пастбищам, жизнь там била ключом. Огромные табуны носились по зелёному ковру, разукрашенному пёстрыми узорами степных цветов. Глухой топот копыт сливался с пронзительным ржанием, и весёлый шум разносился далеко по равнине.

Повсюду кипела работа табунщиков. Одни из них верхом на хорошо объезженных скакунах не давали слишком разыгравшимся коням отбиться от табуна. Другие арканами вылавливали из табуна трёхлеток, для которых настал последний час беззаботной вольной жизни без узды и седла.

Табунщики Венгрии, чикоши, славятся на весь мир смелостью, ловкостью и выносливостью. Мужество, сила и стойкость чикоша закаляются в степи, под открытым небом с самого детства. Едва сын пушты[8] успевает отвыкнуть от люльки, как её сменяет спина коня. Недаром венгерская пословица гласит, что мадьяр родится в седле.

Искусство чикоша определяется его умением уверенно и крепко держаться на спине неосёдланной лошади, подчинять себе её волю, какого бы буйного нрава она ни была. Бич, которым чикош владеет в совершенстве, — в его руках грозное оружие, подчас более страшное, чем сабля или ружьё. К прочной деревянной рукояти бича прикреплена верёвка из пеньковой нити пополам с конским волосом; в середину верёвки вплетены мелкие пули, а на конце её — петля с увесистой свинцовой пулей крупного ружейного калибра. Венгерский табунщик, вооружённый таким бичом, напоминающим лассо американских ковбоев, вступает в борьбу с дикой лошадью, для которой наступил срок сменить вольное степное озорство на строго размеренную жизнь в заводской конюшне.

Но степная лошадь видит в табунщике заклятого врага и готова его уничтожить при первой попытке лишить её свободы. Поэтому трудна и опасна работа табунщика-объездчика. Опасность подстерегает его на каждом шагу, особенно когда попадается конь буйного нрава.

Поединок между такой лошадью и лучшим чикошем графства Миклошем Дунаевичем завязался как раз в ту минуту, когда верховые табунщики заметили графскую карету. Миклош на резвом коне, в седле без стремян мчался во весь опор за Ласточкой, которая оказывала объездчику упорное сопротивление. Больше часа гнался за ней Миклош. Добрый конь под ним был уже весь в мыле, но приблизиться к Ласточке на длину аркана ему не удавалось. Преследуемая жертва ловко увертывалась каждый раз, когда Миклош находился у цели. Табун пришёл в неистовство и нёсся, возбуждённый погоней, вслед за Ласточкой, мешая чикошу её настичь. Но вот табунщикам удалось отделить почти весь табун, и теперь вместе с Ласточкой мчалось лишь несколько лошадей.

С намотанным на руку арканом Миклош уже настигал Ласточку и был готов набросить ей на шею петли как вдруг наперерез табунщику, летевшему с быстрота ветра, выскочила гнедая с белыми отметинами кобылица, прозванная Грозой за дикое ржание, каким она встречала приближение человека. Рванувшись в сторону, Миклош избежал неминуемого столкновения с бешеной лошадью, которая понеслась прочь от табуна. Обозлившийся Миклош пришпорил коня и погнался за Грозой, хотя она ещё не была намечена для объездки.

Началось состязание, небывалое даже для видавшего виды наездника. Гроза то и дело меняла направление, сопровождая каждый поворот дикими прыжками и таким грозным ржанием, что испытанный рысак под Миклошем шарахался в сторону. Наконец табунщик разгадал хитрые увёртки кобылицы и, улучив момент, выбросил петлю вперёд. Расчёт чикоша был точен: верёвка обвилась вокруг шеи животного. В ту же секунду он соскочил со своего коня и сильным рывком затянул петлю. Верёвка со свинцовыми пулями образовала прочный капкан, сдавивший шею кобылицы. Тщетно пыталась она него освободиться. Её попытки приводили лишь к тому, что петля ещё сильнее сжимала ей горло. Со сверкающими глазами, с развевающейся гривой, с пеной у рта, Гроза становилась на дыбы, кружилась, брыкалась.

Миклош стоял, откинувшись назад, и ждал, пока лошадь, израсходовав весь запас своих сил, даст себя взнуздать. Уже остекленились дикие глаза, ноздри окрасились кровью, надулись жилы на шее, всё прерывистее становилось дыхание. Тогда чикош сделал рывок назад — животное забило всеми четырьмя ногами, но в них не было уже прежней силы. Гроза в последний раз попыталась лягнуть врага задними копытами, но передние ноги отказались ей служить, и измученное животное упало. Миклош, не ослабляя петли и перебирая в руках верёвку, медленно приблизился и погладил обессилевшую лошадь. Но едва рука наездника коснулась её шеи, как она вздрогнула и сделала попытку встать. При каждом таком рывке аркан ещё сильнее сдавливал шею, и Гроза с хрипом опускала голову. Наконец можно было взнуздать её, и Миклош засунул в рот Грозе стальные удила. Он уже закинул было ногу, намереваясь усесться на спину лошади, как вдруг раздались звуки рожка.

Миклош оглянулся и увидел графскую карету. Подскакавший табунщик крикнул:

— Граф прибыл!

Миклошу, как старшему табунщику, полагалось встретить хозяина. Он сунул аркан и узду в руки подручного Яноша, повсюду сопровождавшего своего учителя.

— Держи! Не отпускай, пока я не вернусь, — сказал он и отправился навстречу графу.

Сын крепостного Янош Мартош был приучен к смелой верховой езде ещё с детства и теперь, в шестнадцать лет, знал немало секретов этого искусства. Он по праву гордился тем, что не хуже заправского степного табунщика владеет бичом чикоша и умеет ловко разрезать им воздух; этот резкий свист был хорошо знаком жителям пушты, а диким лошадям казался страшным.

Оставшись один на один с Грозой, Янош волновался, но не испытывал страха. Надев на левую руку ремешок кнутовища и держа верёвку в натянутом положении, он внимательно следил за хриплым дыханием заарканенной лошади. Гроза продолжала лежать с закрытыми глазами и оскаленным ртом. Казалось, она поняла, что всякое сопротивление бесполезно. Она лежала неподвижно, и только порой судорога пробегала по всему её корпусу, вызывая мелкую дрожь.

— Умаялась, бедняга! — участливо произнёс юный наездник и посмотрел по сторонам.

Никто не обращал на него внимания. Взоры табунщиков были обращены туда, где граф разговаривал с Миклошем. Янош был предоставлен самому себе. Убедившись в этом, он решил, что наступил тот долгожданный случай, когда можно показать своё умение самостоятельно объезжать диких лошадей. Учитель его был далеко. Ничто не мешало осуществить наконец заветную мечту. «Когда-то ещё подвернётся такой случай!» — мелькнула мысль. И, в следующую секунду Янош был уже на спине коня, сбросил петлю с шеи и натянул узду.

Гроза вскочила на ноги, сразу поднялась на дыбы, неистово закружилась, стремясь сбросить седока. Янош изо всех сил вонзил острые шпоры в бока лошади. Разъярившись ещё пуще, Гроза стала метаться из стороны в сторону, пытаясь стряхнуть всадника. Не добившись успеха, она рухнула на землю, чтобы подмять под себя врага и раздавить его. Но Янош не растерялся. Он успел соскочить с лошади раньше, чем её круп коснулся земли. Юноша, не медля, перебежал на другую сторону и, как только Гроза начала подниматься, снова вскочил на неё. Теперь лошадь переменила тактику и вихрем помчалась вперёд.

У Яноша вырвался вздох облегчения. Он натянул поводья и крепко сжал коленями бока лошади. Так он рассчитывал продержаться, пока лошадь выдохнется.

Но Миклош, который уже мчался на помощь своему ученику, был очень встревожен. Он-то сразу разгадал коварный манёвр Грозы, хорошо знакомый объездчикам диких степных лошадей. Гроза неслась по направлению к реке, прямо на столб, чтобы размозжить голову ненавистному всаднику. Как ни пришпоривал Миклош коня, как ни поощрял его гиканьем и ласковыми словами, ка ни рвался вперёд его послушный конь, опытный глаз чикоша рассчитал точно: Гроза достигнет столба раньше, чем он, Миклош, успеет её нагнать. Гибель юноши неминуема… И вдруг Миклош радостно воскликнул: