— Взять хоть того врача, что меня вызволил, не зная, что делает, — продолжал он. — Он не удосужился прямо взглянуть на факты, которые были у него под самым носом, и все-таки он знал. Он знал, понимаете? Он как-то сказанул такое, что я прямо остолбенел. Он сказал: «О, я вижу, Хэйвок, вы вместе с одним из наших великих премьеров полагаете, будто все определяют лишь интересы! Убейте меня!» Он это знал — и ничего не понял! Ну не естественно ли, что за это он и поплатился? Он сам напрашивался. Дело даже не во мне. Я просто дал ему то, чего он заслуживал!

Один только уроженец Тиддингтона уловил глубинный смысл сказанного, и он ему не очень понравился.

— В этом кое-что есть, — заметил он осторожно. — Покуда в мои планы входит идти с тобой, я буду идти с тобой. Уж такой я есть, Бригадир! По крайней мере это честно!

— Это правда жизни, — промолвил Хэйвок. — А насчет честности выкинь из головы.

— А ты штуку-то видел, Бригадир? — несмотря на все усилия Роли не смог удержаться. — Ты же так никогда и не говорил. Ты видел там все? Оно цело? — в его богатом воображении открыточным глянцем засверкала древняя романтика кладов, слитки золота и груды самоцветов под сводами пещеры.

Хэйвок поцокал языком:

— Ты прямо ребенок, которому мороженого хочется, — сказал он. — Нет, разумеется я его не видел. Оно хорошо спрятано. Вот потому-то оно все еще там, оно ждет нас, просто надо забрать его оттуда побыстрее. Послушайте, что было во время того рейда. Сделав дело, мы остались в доме одни, Элджинбродд и я. На мне лежало выполнение приказа, а он должен был подтвердить, что оба мертвы. Ему это дело не понравилось, он был другого склада. Голова у него была набита разной чепухой. Нет, он не дрейфил, но того, что есть во мне, в нем не было и не предвиделось. Он сходил в дом на разведку, а потом я зашел в спальню и все сам сделал, пока он ждал. Как только я вышел, пошел он. Возвращается белый как бумага, но как всегда спокойный, и говорит мне, дескать, все о'кей. Других заданий не было, это мы выполнили и согласно приказу должны были немедленно покинуть помещение и присоединиться к вам на берегу, пока никто не появился на дороге. Стояла мертвая тишина. Шум мотора мы бы услышали за пять миль. Когда мы добрались до маленького садика позади дома, он меня остановил.

Слыша все это, Джеффри, казалось, и сам ощутил неподвижную тишину весенней ночи, запах трав в маленьком французском замке, услышал шум моря, колыбельный и вечный, и за спиной этих двоих в еще не остывшей спальне увидел страшное зрелище.

Воссозданная картина казалась тем более зловещей, что Хэйвок ничего особенно чудовищного в ней не находил. И это полнейшее отсутствие эмоций, безучастное воспроизведение образа объятого ужасом молодого офицера, исполняющего задание при помощи этого безотказного и бесчувственного живого орудия, как бы ожившего ножа, и вызывало ощущение беспредельного страха.

А Хэйвок продолжал:

— Элджинбродд и говорит мне: «Постойте минутку, сержант, я хочу сбегать поглядеть, все ли там в порядке». И оставил меня стоять, только я сразу же увидел, где он, по свету его фонарика. Зашел он в какую-то каменную клетушку под стеной. Натурально, я за ним, потому что не хотел ничего упустить. Как-то он так сказал, что мне стало любопытно, понимаете? Там он и оказался, я увидел пятно света на камне. Там внутри было пусто, как в жестянке для подаяний. Потом он объяснил мне, что это ледник, штука такая, где еду Держали, когда холодильников не было. Просто такая голая нора с разукрашенным водостоком, а в конце статуя. И все. И я говорю: «Что ли они забрали его, сэр?» Он засмеялся. Я успел увидеть его зубы, прежде чем погас фонарь. И он сказал: «Нет, слава Богу, все цело. Им теперь ничего не найти, если только не будет прямого попадания, а тогда уже все равно».

— Но ведь он принес кое-что оттуда, — от волнения Роли впал в пафос, — он дал каждому из нас по сувениру! Неужто не помнишь. Бригадир! Он дал нам каждому…

— Те были из самого дома, — урезонивал Хэйвок. — Мы обставили все, чтобы фрицы решили, будто это грабеж. Великая мысль! Никто не должен был знать, что это акция противника. По виду все должно было быть простой уголовщиной. Там было полно всяких безделушек, так что я понял, что если уж там что и припрятано, так оно того стоит. А мы просто устроили кавардак и обчистили золоченые кабинетики у входа. Кой-какие штучки Элджинбродд сохранил для вас, а остальное мы сунули в кусты живой изгороди, я тоже захватил парочку, но ведь мы шли практически налегке, а возвращаться надо было по тому же проклятому скальному обрыву.

— Долго же вы возвращались, — казалось, Роли пронес сквозь годы старую обиду.

— Еще бы не долго. Но тогда-то я и понял, что к чему. Ты, видать, про луну забыл, а я ее помню. Какую-то минуту небо было в тучах, а потом как засверкает это самое светило, прямо как прожектор. И мы с Элджинб-роддом на гребне утеса, что твои маяки. Ну, бросились оба ничком. Ничего не оставалось, кроме как ждать. Элджинбродду показалось, будто машина поворачивает с дороги. Он так и сказал. Он заговорил — ив этом была его ошибка. Я понял, что теперь он у меня не отвертится, и принялся выспрашивать его про ледник.

Что же там у вас в колодце, сэр, спрашиваю, фамильный сервиз? И тут я обомлел. Он меня, видно, вообще за человека не держал, понимаете? И оттого разговаривал со мной так, как если бы я был его винтовкой или чем-то таким. Нет, говорит, сержант, там сокровище Санта-Дил, и оно в порядке. Я, говорит, о нем и не знал, пока мне не стукнул двадцать один год, иначе я бы его увез из этой страны. А тут уж, говорит, было поздно и пришлось его прятать. Я, говорит, в роду последний. Теперь, говорит, никто кроме меня про него и не знает. Ну, я-то как ни пытался его заставить повторить название, но майор ни в какую. А мне оно было — как имя затонувшего корабля!

Тайна корабельного сокровища, передаваемого из поколения в поколение и доставшегося юноше-сироте, едва тому стукнул двадцать один год — никаких красок не хватит передать этот феерический образ. Он озарил подземелье своим сиянием, завораживающим, как лунный свет. Роли лишился дара речи, у Долла пересохло во рту.

С улицы доносились первые звуки просыпающегося рынка. Те, что сидели на другом конце подвала, уже заерзали, не подымаясь, впрочем, со своих мест. Негромкий мурлыкающий говорок Хэйвока, помноженный на шесть лет ожидания, зачаровал и их.

— Тут я и спрашиваю, а что будет, если его убьют. В таком случае оно останется тут на вечные времена, что ли?

— А он что? — Роли весь дрожал.

— А он сказал такое, что ничего кошмарнее я за всю жизнь ни от кого не слышал. Тогда, говорит, оно отойдет к тому человеку, за которого выйдет моя жена. Я, говорит, оставил полное руководство в запечатанном пакете, который он получит в день свадьбы: одной-то ей, говорит, с ним не справиться, но ведь она, говорит, обязательно найдет кого-нибудь вроде меня.

Джеффри, лежавший на мешках, так что голова его была менее чем в трех футах от рассказчика, чувствовал, как слова Хэйвока болезненно отдаются в его сердце.

Вот он, ключ. До пленника донесся недоверчивый шепот, но как бы издалека, как бы с того света. А в прозвучавших только что словах он, напротив, уловил несомненный обертон реальности. Разумеется, именно так Элджинбродд и поступил. Кто знает Мэг и старого Эйврила, тот поймет, что ничего другого просто не оставалось. Более того — то был абсолютно мужской, простой, но нетривиальный шаг, на который в подобных обстоятельствах он пошел бы и сам.

И это его настолько поразило, что на какое-то время затмило всю опасность его собственного весьма плачевно-положения. Сколь дальновиден оказался Элджинбродд!

Чем больше о нем узнаешь, тем это очевиднее. Они с Мартином в самом деле похожи в их странной смеси практицизма и романтики, консерватизма и тяги к риску. Вся ревность, питаемая Джеффри к Элджинбродду, взметнулась факелом палящего пламени, достигла своего апогея и погасла, как прогоревший дотла костер. Он освободился от нее совершенно внезапно, и так же внезапно Мэг таинственным образом стала принадлежать лишь ему.