— Не инако как с прискорбием доложу вам, — насмешливо ответствовал Брюс, — что собрались мы не затем, чтоб аттестовать будущих священнослужителей, а отобрать дельных и знающих людей для промышленности и военно-инженерного искусства. А что касаемо Андрея Татищева, рад сообщить вам, полковник, — шотландец повернулся к Василию Никитичу, — что испытал изрядное удовольствие от познаний оного юноши. Запишите: в Швеции определить к изучению горного дела. А теперь следующего…

До самого вечера заседали господа в кабинете проректора. У Мусина-Пушкина, не привыкшего морить себя голодом, урчало в животе. Когда последний из вызванных студентов покинул кабинет, Мусин-Пушкин, оглядев присутствующих, с облегчением произнес:

— Ну, господа, все! — и закрыл книгу, куда вносил фамилии выпускников.

Василий Никитич кашлянул. Начальник Монастырского приказа быстро взглянул на него, перевел взгляд на Брюса. Тот слегка кивнул.

— Охо-хо! Память стала отказывать! Вот что, сударь, — обратился Мусин-Пушкин к проректору. — Второй год у нас в приказе лежит слезная просьба Соликамской епархии прислать им священнослужителя, дабы распространить православие среди инородцев. Просмотрел я сегодня табели богословского отделения и порешил направить туда студента Зосиму Маковецкого.

— Невозможно, ваше сиятельство! — встрепенулся проректор. — Студент Маковецкий по просьбе московского губернатора готовится нами для службы в Успенском соборе.

— Пока что академией ведает Монастырский приказ, и никакой губернатор в дела наши вмешиваться не может. А посему Зосима Маковецкий завтра же должен явиться в приказ за получением направления и прогонных денег. — Мусин-Пушкин хлопнул ладонью по столу и встал, давая понять, что разговор окончен.

Глава восьмая

Уже затемно Василий Никитич с Андреем вернулись домой. Быстро отужинав и поговорив немного о предстоящем отъезде, разошлись по своим комнатам.

В низенькой светелке под самой крышей, не зажигая свечей, Андрей послонялся из угла в угол, прислушиваясь к тонкому скрипу половиц под ногами. Распахнул раму, высунулся из окна. Сад тонул в темноте.

Набежал ветер, запутался в густых липах и, стараясь пробиться, шевельнул листвой. Сквозь чащу деревьев мерцал огонек, маленький, но яркий, словно далекий маяк, указывающий путь фрегату сквозь ночь и туман к заветной гавани.

«Не спит Настенька!» — решил Андрей и, стараясь не шуметь, осторожно спустился по узкой лестнице, вышел во двор.

Брехнул и сразу замолк, словно подавился лаем, цепной пес — узнал своего. Виновато вильнул хвостом, гремя цепью, снова полез в конуру.

Почти ощупью пробрался Андрей к высокому решетчатому забору. Отыскав скрытую кустами калитку, проскользнул в соседний двор. Большой каменный дом Орловых уже спал, объятый мраком, только в одиноком окне, на первом этаже, теплился огонек.

— Настенька! — шепотом окликнул Андрей.

В окне показалось девичье лицо. Держа в руке свечку, девушка смотрела в темень:

— Ты, Андрюша?

Когда Андрей, выйдя из кустов, попал в полосу света, Настенька улыбнулась с укоризной:

— Я уж и не чаяла, что придешь. Думала, не беда ли какая стряслась? Что поздно так?

За последний год она подросла, заневестилась. И часто, всматриваясь в ее удивительные темные глаза, Андрей смущался, ловил себя на мысли, что уж никогда не сможет, как бывало в детстве, хлопнуть подружку по спине или дернуть за золотую, словно спелая рожь, косу.

— В Швецию отправляют на учение горному делу, — тихо произнес юноша. — Сам граф Брюс меня первого велел в список внести. Последний день в Москве доживаю. Завтра с Василием Никитичем отправляемся…

— Надолго уедешь, Андрюша? — грустно спросила Настенька.

— Никто толком не ведает. Василий Никитич сказывал, все зависит от усердия, с коим заниматься там будем.

— Тоскливо будет. Батюшка никуда не пускает. Все дома держит. Только и радости что пяльцы и книги. Да вот беда, много, что читаю, — непонятно. Ты уедешь, и никто мне не растолкует, что к чему. И книги не принесет…

— Приходи к нам. У Василия Никитича книг в доме не сосчитать. Я словечко замолвлю, он тебе разрешит брать.

— Вот бы славно было! — обрадовалась Настенька.

Высоко, прорезая черноту неба, промчался метеор, вспыхнул ярким зеленоватым светом и моментально угас.

— Звезда упала, — сказала Настенька, — опять чья-то душа к богу отправилась. Говорят, у каждого человека своя звезда есть. Пока светит — живет человек, а упадет — так и он умирает.

— Люди каждый день умирают, а звезд что-то не убывает.

— Это только кажется так. Кто их считал, звезды эти? Я себе давно выбрала звездочку. Во-о-он та — видишь? — яркая и большая. Такая уж, наверно, не скоро упадет.

Андрей посмотрел в ту сторону, куда показывала Настенька.

— Что ты, что ты, — испуганно зашептал он и схватил девушку за руку. — Это злая планета Сатурн. Обман да беду несет она человеку. Я в гороскопе вычитал.

— А бывают добрые звезды?

— Это смотря как они располагаются относительно друг друга и Солнца. Если в час, когда родится человек, расположение звезд благоприятное, то всю жизнь ему будет удача и счастье. А ежели нет — лучше и не рождаться. Так что одна звезда может быть и доброй и злой. А вот Сатурн всегда плохое несет.

— А у тебя есть своя звезда? Покажи ее! Какая она? Злая? Добрая?

Андрей смутился. Рассказывать ли, как несколько ночей просидел он за таблицами, вычисляя время восхождения и взаимное расположение звезд? А двенадцать знаков Зодиака… Составленный гороскоп обещал богатство и знатность. Но почему-то запомнилась пренебрежительная усмешка Никифора Лукича. Может, и в самом деле все это — чернокнижье, пустое занятие? Но взять хотя бы себя самого. Поездка в Швецию — не каждому выпадет такая удача. Может, означает она начало пути к богатству, обещанному гороскопом? Что ни говори, астрология — наука стоящая. Поди, не зря господин Брюс заделался звездочетом. Хоть и помалкивает, а проверь, чего он среди звезд ищет. А он, Андрей, свое счастье нашел уже, кажется…

— Мне только одна звездочка светит — ты, Настенька! — неожиданно вырвалось у него.

— Правда, Андрюшенька? Правда-правда? — Она робко потянулась к нему. Андрей осторожно взял ее руку, прижался щекой к теплой ладони. «Вот так бы всю жизнь и держал ее за руку…»

Подняв голову, он увидел сияющие Настенькины глаза.

— Лазоревый ты мой цветочек! Неужто и я люб тебе?

Не отнимая руку, Настенька прошептала:

— Ты, Андрюша, на чужой стороне не забывай меня. А я тебя ждать буду.

Тем, видно, и хороша юность, что даже в преддверии разлуки может мечтать, превращая далекое в близкое. Трижды в ту ночь кричали петухи, а эти двое никак не могли наговориться. О чем шла у них речь? Только старый клен, шелестя листвой, слушал их…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава первая

Весной 1728 года Андрей, вернувшись из Швеции, выехал по указу Берг-коллегии в Олонец.

Завод стоял среди ельников и свилеватых берез, таких крепких, что об них тупились топоры. Много здесь было болот и прозрачных речушек. Места бескормные, поля усеяны серыми обомшелыми камнями. Земля почти ничего не родит, кроме редьки да репы. Зато на лугах трава по пояс, коровы, не в пример людям, гладкие и сытые.

Из пяти заводских труб только одна клубилась едким дымом, наползающим на поселок. Дым клочьями застревал среди веток и старых, потемневших от сырости соломенных крыш. Раньше здесь отливали пушки и ядра. Отменное железо выплавляли из болотной руды, но рудокопы терпели великие муки и страдания. От мокроты, непосильного труда и плохого харча работные люди гибли, как мухи. Палки да плети завел здесь еще генерал Геннин, боявшийся гнева Петра за плохую работу. Оттого и установил здесь каторжные порядки. Сейчас Геннин на Каменном Поясе. Поди, и там показал свой лютый нрав.