Гринберга же после такого мерзкого заявления отправили в ИВС.

По дороге в изолятор Гринбергу стало еще хуже. В голове проплывали лишь какие-то обрывки мыслей, фантастические планы побега — прямо в США, какие-то люди в полосатой одежде за колючей проволокой и почему-то палач Иванов, умирающий с ножом в груди. За всеми этими размышлениями Руслан Аркадьевич даже не услышал, как дежурный сержант что-то ему втолковывал, как отбирал брючный ремень, шнурки и бумажник и как его втолкнули в камеру.

Наконец Гринберг вернулся к реальности. Он находился в большой мрачной комнате с зарешеченным окном. Ярко горели две электрические лампочки под металлической сеткой, освещая темно-зеленые шершавые стены и ряды странных двухъярусных нар. На нарах сидели и лежали два десятка человек самой разной внешности — от мрачного бандита, покрытого наколками (попавшегося за то, что справлял нужду под окнами этого самого ИВС) до щеголевато одетого, уверенного молодого человека в костюме-тройке (который до ареста числился главным бухгалтером в нескольких десятках кооперативов). Возле Гринберга сидел пожилой мужичонка незапоминающейся внешности. Мужичонка тянул Руслана Аркадьевича за рукав и спрашивал:

— Эй, мужик, ты сюда за что подсел?

Это хамское обращение стало последней каплей, переполнившей чашу. Гринберг вскочил, сжал кулаки и заорал на мужика:

— Да идите ВЫ ВСЕ на хрен* со своими проблемами! На хрен* идите!!!

В камере водворилась зловещая тишина…

Тем временем адвокат Гринберга, потратив двое суток на тщетные поиски следователя, заявился в кабинет Хусаинова. С собою он привел Киндера, который был обрадован возможностью наконец-то официально сыграть роль правозащитника.

Нежданные визитеры ничуть не обрадовали зампорозыску. Даже одного Киндера Хусаинов выносил с трудом. Но в присутствии адвоката Зверева он испытывал невыносимую тошноту и временами ощущал себя великорусским шовинистом, хотя и был чистокровным татарином.

Виталий Ноевич Зверев начал свою трудовую биографию в ХОЗУ ГУВД. Однако скромные доходы, извлекаемые там, вскоре перестали его удовлетворять. Он перешел на работу следователем. Но в новой должности Виталий Ноевич не успел по-настоящему развернуться. Со своими инстинктами он пришелся как нельзя более "ко двору", когда новый министр Федорчук объявил жестокую войну старым порядкам. В тесном кабинетике с видом на "Детский мир" очень вежливый молодой человек стал задавать Звереву смешные вопросы:

— Виталий Ноевич, на какие средства вы приобрели кооперативную квартиру на проспекте Калинина?

— Виталий Ноевич, почему вы отдыхали в санатории Министерства внешней торговли?

— А как вам удалось построить такую замечательную дачу всего за 500 рублей?

— По какому праву вы получали продовольственные заказы в магазине номер 51?

Расставшись с Виталием Ноевичем и так и не получив ответов на свои вопросы, молодой человек поделился сомнениями с начальником — крупным мужчиной в лоснящемся на локтях отечественном костюме.

— Да гони ты этого чудака* в жопу из милиции! — рявкнул шеф.

— Но ведь он у нас на связи уже два года, — осторожно возразил молодой сотрудник!

— Гнать в жопу, я сказал! — отрезал начальник.

Распоряжение было исполнено частично. Вместо указанного органа Виталий Ноевич перебрался в Московскую коллегию адвокатов, где быстро поправил пошатнувшееся материальное положение. Ореол жертвы КГБ и действительно неплохие ораторские способности по нынешним временам ценились и привлекали клиентов. На этом достоинства их защитника не исчерпывались — он действительно знал, КАК надо разваливать дела.

Вот и сейчас Ноевич взялся явно за самые уязвимые места.

— Изъятие ножа из вентиляционной шахты было проведено с нарушением процессуальных норм, — заявил адвокат. — А предметы и документы, полученные с нарушением закона, как известно, исключаются из числа доказательств. Так что про ножик можете забыть, Марат Ахметович.

— Но вы забыли про…

— Нет, Марат Ахметович, я-то все помню!

— Но даже если следственный эксперимент и проведен неправильно, нож к делу все равно привязан — на нем кровь Фотиева, и это доказано…

— Это неважно! Раз нож выпадает, то и заключение эксперта из доказательств исключается.

— Ничего подобного, Виталий Ноевич! — ласково сказал Хусаинов, — насчет нарушения процессуальных норм при изъятии ножа — это только домыслы! Нож доставали из шахты незаинтересованные граждане, и суд это нарушением не признает!

Спор в таком духе продолжался еще минут 10 и закончился ничем. Наконец, Зверев решил прибегнуть к сильнодействующим средствам. Благоразумно приоткрыв дверь, он предложил зампорозыску подтвердить свою правоту некоторым количеством денежных знаков.

— …мне кажется, Марат Ахметович, это решение было бы действительно справедливым и приемлемым для всех, — соловьем разливался адвокат, держась за ручку двери и приготовившись спастись бегством.

Впрочем, чрезвычайные меры не понадобились. Взяв под локоток защитника и выведя его в курилку, зампорозыску растолковал, что гораздо выгоднее для них обоих будет иной вариант. Хусаинов раскручивает клиента на убийство с отягчающими, предъявляя дополнительные улики, а адвокат "отмазывает", естественно за дополнительное вознаграждение, которым делится. Ноевич сразу же почуял, что так действительно будет выгоднее, и быстро согласился. Нож снова вернулся в число доказательств по делу.

Избавившись таким образом от адвоката, Хусаинов принялся спроваживать Киндера, что оказалось не так легко. Кривозащитник изливался безостановочно, не делая пауз. Казалось, что он не нуждается в кислороде. Из общего потока иногда вылетало: "права человека… демократическое общество… президент США… независимая пресса… Хельсинкские соглашения… вы совершаете ошибку…"

Смысл в этом потоке отсутствовал полностью. Хусаинов и не пытался его уловить. Он просто скорчил ужасную гримасу и приложил палец к губам Киндера. Тот потрясенно замолк.

— Нет, Михаил Яковлевич, это вы совершаете ошибку! — Хусаинов выложил на стол три толстенные папки. Верхняя в самом деле касалась убийства Фотиева, две другие зам по розыску достал за компанию. — Вот эти доказательства, — он внушительно похлопал по бумагам, — убедят любую "демократическую общественность", что член вашего "Союза демократов" — вор и убийца. Хотя я лично думаю, что он не имеет к вашей организации непосредственного отношения, — Хусаинов скорчил физиономию "я все понимаю".

До Киндера начало доходить, что в этом кабинете он ничего не добьется. Еще через какой-то час он окончательно уверился в таком мнении и в раздражении покинул кабинет зампорозыску.

В великом гневе захлопнув дверь отделения, Киндер отправился прямо на квартиру Стародомской. Собственно говоря, Калерия Ильинична постоянно опасалась ареста и скрывалась на квартирах своих знакомых. Сейчас она жила в громадной квартире в "сталинском" доме на Фрунзенской набережной, где ее пригласил пожить один из самых надежных и доверенных соратников и в которой, по ее мнению, под диванами не сидели "стукачи" и "сексоты". Уважая одиночество великой демократки (а еще больше свои нервы), хозяин квартиры предпочитал ночевать в своем кабинете на площади Дзержинского, ограничив общение с Калерией Ильиничной прослушиванием всех ее разговоров. На квартире в основном сидели двое его подчиненных, выполнявших мелкие поручения Стародомской и заодно фотографировавшие всех гостей.

Киндер позвонил в дверь условным звонком. Открывшая ему девушка радостно улыбнулась, пропуская гостя в прихожую, и убрала в карман приготовленные сигареты с зажигалкой "Минокс" — Киндер уже всем намозолил глаза. Девушка заглянула в гостиную и интимным шепотом предупредила:

— Калерия Ильинична, к вам Миша Киндер!

Тут Киндер просочился в комнату собственной персоной. Он уже не мог сдержать словесный понос.