– Не знаю, Антоша, – искренне созналась я.
– Подумай и отгадай, – строго сказал он.
– Не знаю, милый…
– Выскочат маленькие человечки!
Сделал длинные-длинные часы.
– Это – лифтовые часы. В этом городе в лифтах ещё нет кнопочек. Едешь в лифте, и когда нужно остановится, кнопочки зажигаются!
– Мама, а почему луна не ложится в зимнюю спячку?…
Гуляем вечером в сквере. Темно, бело, всё голое.
– Теперь Антошу легко найти, – говорит Антон. – Всё видно в кустах.
Антон по-прежнему играет «в поиски Антоши», изображая из себя цветок.
– Я – зимний цветок. Я цвету весь год, зимой и летом. Всю жизнь буду цвести!
Насобирал сосулек, несёт их домой.
– Знаешь, зачем мне нужны эти сосульки?
– Зачем?
– Я их поставлю в город.
Имеется в виду его город из кубиков – в комнате на ковре.
– Знаешь, зачем? Чтобы узнать, что сейчас в городе – лето или зима? Знаешь, как я узнаю? – продолжает он. – Если сосульки растают, и из них потечёт ручеёк – значит, в городе лето. А если не растают – значит, зима…
Нет, решительно не понимаю, почему о человеке, дожившем до старческого маразма, говорят: «Впал в детство»? Ах, если бы действительно почаще впадать в детство – в детство ясное, логично мыслящее, преданно любящее…
Почему человек достоин звания человека чаще всего только в детстве? Как, когда, при каких обстоятельствах мы утрачиваем то богатство душевных переживаний, ту полноту духовной жизни, тот ум и то остроумие, которыми мы владеем в начале жизни – в детстве своём?…
Солнце с морозцем… Гуляли, сбивали сосульки с водосточных труб.
Антон говорит:
– Знаешь, что я люблю делать больше всего?
– Знаю. Мастерить часы.
– Нет! Больше всего я люблю разговаривать с тобой.
– Какие чудесные слова ты мне говоришь, сынок. Как я рада!
– А знаешь, почему я это люблю?
– Почему?
– Потому что интересно! Мне интересно с тобой говорить: про города, про часы, про жучков разных… А ты что больше всего любишь делать?
– И я – тоже. Больше всего люблю разговаривать с тобой – обо всём на свете! С тобой очень интересно, сынок.
– И мне.
– Мама, мама, смотри, как много снегов! Смотри, смотри, какие я снеги поймал!
Уходя из дому, Антон очень трогательно прощается с божьими коровками, проживающими у нас на кухне.
Антон создал им прекрасную среду обитания: по всей квартире, по всем углам её расставлены живописные палки, ветки, коряги…
– Знаешь, зачем? Чтобы божьи коровки подумали, что они – у себя дома, и не убежали бы. Ведь же наша квартира похожа теперь на лес! Эту палку я сейчас сделаю повыше – до потолка, чтобы божьи коровки могли ползать на потолок. И гулять там, если им захочется. А эту корягу я, знаешь, зачем здесь поставил? Чтобы они могли переползти из кухни в комнату. Если им захочется…
Гуляли в парке, срывали с клёнов самолётики, и подбрасывали их, а они, весело кружась, летели по лёгкому ветру и бесшумно утыкались в снег…
Антоша, внимательно глядя на порхающие самолётики, что-то соображал про себя. Говорит:
– Знаешь, какие я часы сделаю, когда мы придём домой? Самолётиковые!
Он набрал полные карманы самолётиков, и, придя домой, тут же принялся за самолётиковые часы. Он долго сидел над ними, но остался недоволен своей работой.
– Не получилось, – со вздохом сказал он.
– А по-моему, очень похоже на самолётик, – сказала я.
– Нет, – возразил Антон, равнодушно пропустив мимо ушей мою похвалу. – Нет, не получилось. Видишь, какие большие тут дырки? А нужно, чтобы были маленькие. А маленькие никак не получаются…
Он собрал кленовые самолётики и сложил их в коробочку, которую смастерил из металлического конструктора. И тут же сообразил:
– Вот будут самолётиковые часы! – обрадовался он.
– Как же они работают?
– Очень просто. Как все самолётики высыпятся – значит, столько минут и прошло!
Теперь, когда я зову Антона обедать, я высыпаю из коробки все самолётики и кричу ему в комнату:
– Антоша, уже все самолётики высыпались! Пора обедать!
Принцип самолётиковых часов, конечно, изобретён не Антоном. Просто он видел в поликлинике, куда мы недавно ходили, песочные часы. Очень внимательно рассмотрел их, расспросил и – запомнил.
Я давно заметила: новая информация никогда не становится для Антона мёртвым грузом. Он тут же переводит её на свой язык, без конца обновляя свою игру…
– А это – маленькие часики. Большим людям нельзя их брать, эти часики. Они уже забыли, как ими нужно пользоваться. И сломают.
– А я какая, Антоша?
– Ты – средняя. Тебе можно.
– Мама, знаешь, какие я огромные часы сделал?
– Какие?
– Огромные, как… как жизнь!
А потом ты прочёл «Незнайку на Луне» Николая Носова, и тебя захватил космос.
Теперь ты видишь только звёзды! И где-то там, среди звёзд, – твоя планета Маль. Ты выдумал её. Нет! Ты её не выдумал, она родилась в твоём воображении. А то, что родилось – то существует. Ты хочешь улететь на планету Маль, и об этом теперь все наши разговоры, с утра до вечера…
– Сколько дел можно делать одновременно? – спрашиваю я тебя.
– Ну, давай пересчитаем, – говоришь ты.
Я варю тебе кашу, одновременно мою посуду, на холодильнике у меня лежит раскрытая книга – «Воскресенье» Льва Толстого, я читаю, я должна её сегодня ночью дочитать. А иначе я выбьюсь из своего графика. Работает телевизор, Владимир Лакшин рассказывает о Чехове, я люблю Чехова и люблю Лакшина, я слышу и усваиваю всё, что он говорит, это очень важно… В это же время мы общаемся с тобой. Ты меня спрашиваешь что-то по поводу рукописи, которую ты прочёл, я тебе отвечаю. Я вставляю чистые листы в машинку и начинаю диктовать рецензию… ты бойко стучишь по клавишам. При этом я продолжаю краем уха слушать Лакшина, краем глаза читать Толстого, помешивать кашу и домывать посуду.
– Итак: варю, мою, читаю, слушаю телевизор, общаюсь с тобой, диктую рецензию…
– А ещё, мамася, ты стоишь, дышишь, думаешь, моргаешь глазами, двигаешь руками, открываешь и закрываешь холодильник!
Мы хохочем…
Я готовлюсь к экзамену по французскому языку. Ты сказал:
– Я тоже хочу учить этот язык. Скажи мне слова.
Я написала тебе небольшой словарик. Сказала пару простеньких фраз. Ты быстро засосал это всё. И стал запросто пользоваться. И даже использовал некоторые слова в своих стихах. Но… переиначивая их на русский лад. Например, такой очаровательный стишок: