Начинались поиски по всем карманам курток и пальто завалявшихся там копеек: чтобы насобирать на четвертушку хлеба. (Я радовалась, что хотя бы каша у тебя есть!) А когда и копеек на хлеб уже не было, оставались только крошки из хлебницы. Да, было и так… К счастью, не часто.

Но ни за что, ни при каких условиях я бы не попросила денег у мамы. После одного случая, когда она упрекнула меня, что слишком много потратила на меня за время моего детства… Да ладно! не хочется вспоминать. После чего я сказала себе: буду умирать от голода, но денег у мамы не попрошу.

– Вас тут работа ждёт, а вы всё не едете, – сказал Борис Глебович, когда я, наконец, появилась в Литконсультации.

– У меня денег не было на метро. Чтобы приехать.

– Ну, вы бы послали мне телеграмму, и я бы вам выслал, или привёз.

– Но у меня и на телеграмму не было денег! Вообще не было. Ни копейки.

– Как же вы жили?

– Антоша на своей любимой гречневой каше.

– А вы?

– Попоститься никогда не вредно.

И при этом мне хотелось, чтобы ты относился к деньгам легко.

Поэтому, когда деньги были, я с лёгкостью их тратила. Ни разу не сказала тебе: «Не будем мы покупать эту книгу, или новый конструктор, лучше съэкономим денежки». Нет, лучше пусть будут новые книги и конструкторы! Денежки нужны, чтобы от них был смысл и радость. А не просто сами по себе.

А когда денег не было – мы с тобой не отчаивались, не злилась на весь мир и не причитали. Если их сейчас нет – значит, они скоро будут.

Кстати, мы с тобой обожали делать подарки! «Подарки» – это была ещё одна статья наших расходов, причём – очень важная. Мы любили дарить что-нибудь нашим бабушкам, нашим соседям и друзьям. Что-нибудь недорогое, но приятное. Бабушкам – что-нибудь на кухню, разные предметы обихода, что особо ценят женщины, в особенности – бабушки. Всегда выбирали подарки вместе, и я прислушивалась к тебе. К Каптеревым я не приходила без цветов. Борис Глебович одаривал нас пластинками, и мы ему тоже дарили пластинки. А когда ему исполнилось шестьдесят лет, мы с тобой решили подарить ему маленький кактус с огромным, готовым распуститься, бутоном… Это ты выбрал этот кактус, потому что знал, что Борис Глебович очень любит цветы. А ещё мы подарили нашему доброму другу целую охапку белых гвоздик! Он говорил потом, что наши гвоздики стояли у него на столе целый месяц…

И был человек, который очень хотел с тобой познакомиться и как-то участвовать в твоей жизни. А я этого человека два года к тебе не допускала. Но этот человек постоянно звонил моей маме и расспрашивал о тебе, и передавал нам приветы. Это – твоя вторая бабушка. Людмила Борисовна. Бабушка Мила. Но я долго не могла видеть её. Особенно после Асиного письма. Я сказала тогда себе: «Никаких родственников нам не надо!»

Хотя Людмила Борисовна ничего плохого мне не сделала. Старые матери не в ответе за своих взрослых сыновей.

И настал день, когда я почувствовала, что уже могу открыть ей двери в наш дом, в наш мир…

Она пришла. Добрая старая женщина. Которая понимала меня, наверное, лучше, чем кто-нибудь другой. И мы… подружились. Я благодарю Бога за то, что Он смягчил моё сердце. И я смогла принять в свою жизнь эту женщину.

Она была тебе чудесной бабушкой целых четыре года. (Столько нам было отпущено до её ухода). А мне она стала подругой – тёплой, внимательной, задушевной. Она приходила где-то раз в месяц, и её приходы были для нас праздником. Надо сказать, что за четыре года она ни разу не напомнила мне о своём сыне. Мы просто дружили. Просто общались. Она обожала литературу, выписывала множество журналов и всегда рассказывала мне о новинках. А мы показывали ей твои стихи, твои рисунки. Ты ей рассказывал о своих любимых инфузориях и насекомых. Бабушка Мила подарила тебе твой первый микроскоп.

Как-то раз она сказала мне:

– Ася очень переживает из-за какого-то письма…

– Я тоже одно время переживала из-за этого письма, – сказала я. – Но уже давным-давно не переживаю.

И больше мы этой темы не касались.

Она умела рассказывать русские народные сказки, и ты слушал её, затаив дыхание…

Она дарила тебе книги. О насекомых, которых ты обожал. О вулканах, в которых ты души не чаял. А однажды она принесла тебе книгу Антуана Сент-Экзюпери «Маленький принц» и сказала:

– Антоша, ты очень похож на героя этой книги.

А мне, прощаясь, она сказала: «Спасибо тебе за Антона! Я счастлива, что у моего любимого внука такая мама».

Ездили с Людмилой Фёдоровной на Каширку в онкологический центр, где она не так давно проходила лечение. Теперь ей надо время от времени показываться своему врачу. Но ехать одной в это место – тяжело.

Пока мы дожидались своей очереди в коридоре, столько всего насмотрелись!… Как страшно эта болезнь может изуродовать человека! Господи, зачем людям такие испытания?! Зачем?! За что?! Один человек привёз свою молоденькую дочку, лицо которой было прикрыто марлей… а под этой марлей угадывалось такое!… Не забыть эту скорбную пару, и неизбывное горе в глазах отца…

Слава Богу, у Людмилы Фёдоровны всё хорошо.

Привезла её обратно на Огарёва. Обе были чуть живы от усталости. Пили на кухне чай и медленно приходили в себя после увиденного и пережитого…

– Машута, хочешь новые стихи?

– Конечно! Всегда хочу!

– Слушай…

Она читала, и на моих глазах происходило преображение маленькой, усталой, немолодой женщины – в прекрасную восточную царицу, владеющую таинственной силой Слова!…

– Мамочка Кошка! Господи, как же я вас люблю! Люблю каждую вашу строчку…

Я сидела на полу у её ног, положив голову на её худенькие колени, и она гладила меня по волосам своей почти невесомой рукой… Моя волшебная крёстная.

Обыски у духовных детей отца Александра. Приехал и сказал об этом один друг, тоже прихожанин храма в Новой Деревне.

Никогда не забыть: как я уничтожала свои стихи… Ради сына. Те стихи, в которых был явный вызов и протест. Знала: если придут и если найдут…

Много я тогда порвала их. И остались в памяти от тех, уничтоженных, только две строчки: