Кроме Пресмана, на каптеревской кухне пророчествовал порой ещё один удивительный человек – Вячеслав Кондратьевич Зайцев. Или, как его ласково называла Людмила Фёдоровна, – Зайчик, или просто Заяц. А ещё его называли Марсианином.
Сам Марсианин жил в Минске, изредка наезжая в Москву, чтобы произвести в умах московской интеллигенции, интересующейся не только материальным и не только нашепланетным, – очередное волнение. Марсианин занимался контактами с другими цивилизациями и писал невероятные книги, разоблачающие этот – видимый мир – как пошлую декорацию. Декорацию, скрывающую мир истинный…
Марсианин был прекрасным оратором. Послушав его, некоторые заключали: сумасшедший. Другие понимали: просто он – зрячий. Просто видит то, что не всем дано. О пришельцах из космоса он рассказывал с такой убедительностью, с такой почти обыденностью, что заподозрить его во лжи мог бы только человек, для которого всего важнее, какая будет завтра погода, и завезут ли к обеду в ближайшую «кулинарию» шницеля. Кстати, Зайцев снялся в одном замечательном фильме – «Воспоминание о будущем», фильм научный, (разумеется, не советский, а иностранный), и речь там тоже идёт о пришельцах из космоса. А по профессии Зайцев был филолог и в Минске преподавал русскую литературу.
Приезжая в Москву, он останавливался всегда на Старом Арбате, в Староконюшенном переулке, у своей сестры Валентины Кондратьевны, которую в каптеревском кругу называли «Валконда».
Чем Зайцев был похож на Пресмана – так это своей убеждённостью и страстностью. Но страстность его не имела столь ярких внешних проявлений. Внешне Вячеслав Кондратьевич был похож на кабинетного учёного, сдержанный в эмоциях, даже слегка суровый, строгий, приходил всегда точно, как договаривался: ни минутой раньше, ни минутой позже. Людмила Фёдоровна говорила:
– По Зайчику можно сверять часы. Если часы показывают без пяти минут восемь, а он сказал, что будет в восемь и уже звонит в дверь, то прав Зайчик, а часы отстают, и их надо подвести.
Зайчик не любил лирику и эмоции, он быстро съедал свою тарелку сырного супа, накрошив туда хлеба (чтобы не тратить время на откусывания, он очень дорожил своим временем) и начинал говорить.
Заяц был мистиком, визионером. Он и в самом деле был похож на сумасшедшего, а может, таким отчасти и был, если рассматривать «сумасшествие» как отклонение от общепринятой нормы. Пересказать его «лекции» невозможно в принципе, потому что нужно быть такой же, как он. А быть такой, как он, невозможно. Он был единственный в своём роде. Ему были видения, он слышал голоса, которые рассказывали ему, как устроен этот мир – и тот, он путешествовал по различным мирам, всё мироздание было для него как дом родной… Он не только рассказывал устно, он записывал свои видения, а энтузиасты размножали на пишущих машинках эти толстенные рукописи… Я читала его книги, я много раз слушала Вячеслава Кондратьевича, но подробный пересказ невозможен. Жаль, что никто не записал ни разу на магнитофон его лекцию, да он бы и не позволил. Это вещественное доказательство могло бы попасть в руки спецслужб и послужить прекрасным поводом для очередного заключения в психушку, где он уже однажды был. А мог бы угодить и в тюрьму. Зайцев страстно ненавидел советскую власть. И, прежде всего, за то, что она убила в людях веру в Бога. Вытравила её калёным железом, удушила страхом… Зайцев был убеждён, что наш мир летит в тартарары, что люди так много натворили зла, что наш мир естественно саморазрушается… что мы стоим на пороге апокалипсиса, что всё, предсказанное пророком, произойдёт ещё на нашем веку… и мы всё узрим – и Конец, и Второе пришествие Христа… И поэтому ни в коем случае нельзя уже ни жениться, ни рожать детей, потому что «горе питающим сосцами»… Его собственная молоденькая жена, бывшая его студентка, от таких речей мужа родила преждевременно двух мёртвых мальчиков-близнецов. Она чуть не сошла с ума от горя, а он радовался, что Бог забрал их к себе сразу, и они не будут мучиться этой жизнью, и не будет жене его горя, когда она будет писать их сосцами, а тут-то ВСЁ и начнётся… За эти слова, за эту его жестокую радость жена почти возненавидела его… И он очень страдал, но был уверен в своей правоте. Его предчувствие близкого Конца Света было таким искренним и острым, что слушателей начинало буквально трясти на его лекциях… мурашки бежали по коже и волосы начинали шевелиться…
Вот таким был Зайцев Вячеслав Кондратьевич. Заяц, Зайчик… Он хотел, чтобы я тоже занималась распространением его пророческих книг, но у меня, к сожалению, не было пишущей машинки.
Залетаев. Владимир Сергеевич. Загорелый и пропылённый, с выгоревшими, рыжеватыми, смешными усами щёточкой, с выгоревшими бровями, с потрёпанным, выгоревшим рюкзаком за плечами… Таким я его увидела первый раз – в конце лета 1972 года. Таким я его знала много лет… Путешественник. Географ. Зоолог. Эколог. Влюблённый в Среднюю Азию. Самая большая любовь – Туркмения. Собиратель восточных легенд и разных археологических древностей. Он лучился энергией и теплом степей и пустынь, в которых проводил большую часть жизни. В его рыжеватых глазах навсегда отразилось азиатское солнце. В них постоянно играли смешинки-лучики… Он был учёный, но совершенно не кабинетный.
Ах, как он рассказывал сказки! При свете старинного азиатского фонаря, который тепло освещал каптеревскую комнату… своим мягким, ласковым голосом доброго сказочника… Он записывал эти легенды в азиатских аулах, расспрашивая почерневших на солнце стариков. Легенд у него было собрано на несколько книг. Но чтобы «пробить» книгу в издательстве, нужно было посвятить этому пробиванию львиную долю времени и энергии. Но это никак не вписывалось в его ритм жизни.
А ещё Владимир Сергеевич сочинял стихи. И на кухне, за чашкой чая, он раскрывал свою потрёпанную, запылённую записную книжку… где среди путевых записей и научных выкладок – стихотворные строчки…
Людмила Фёдоровна называла Залетаева ласково – Залетайчик. Он не заходил, а стремительно залетал на огонёк, в коротких промежутках между экспедициями и командировками. А ещё она его называла печенегом… И этот печенег, несмотря на свой бродяжий образ жизни, был очень галантным. И Людмиле Фёдоровне, и мне, девчонке, он всегда целовал руку при встрече. Это было необычно и волнующе, в наше время редко целуют женщинам руку. Кроме печенега Залетаева, я не припомню мужчину, который был бы столь же приятно старомоден.
Он был человеком вне времени. Он был человеком пространства… И когда я узнала, как его называют родители и друзья детства, я подумала, что это имя как нельзя лучше отражает суть его характера – Воля.
Леночка Колат. Молодая талантливая кукольница. Ученица знаменитого мастера по куклам – Екатерины Терентьевны Беклешовой. Именно ей, Леночке, Беклешова передала все секреты своего мастерства.
Но если бы Леночка жила в двадцатые годы двадцатого века, она (я не сомневаюсь в этом) была бы звездой немого кино. Настолько выразителен её облик: огромные тёмные глаза, взгляд – удивлённо-наивный и немного печальный, удлинённый овал лица, красиво очерченный рот, тёмные прямые волосы, причёска «каре» – лицо как будто заключено в раму. Как будто это готовый кадр из немого кино…