Изменить стиль страницы
Вы были правы, злой король!
Я не могу без Вас – и часа.
Какая бешеная боль
Вас видеть кратко и нечасто.
По замку бродите один.
Вам одиночество – подруга.
Я погибаю посреди
Тоской очерченного круга.
Зачем, зачем, о злой король,
Вы мне сказали: «Ты вернёшься?»
Какая бешеная боль –
Во сне Вас видеть еженощно…
И задыхаясь от езды,
Упасть – во сне – на руки Ваши!…
И ни луны, и ни звезды
Над силуэтом тёмных башен.

В мои стихи он вошёл, сам того не ведая. Не подозревая, что действует отныне сразу на двух манежах… И на этом – моём – манеже, в ситуациях полуреальных-полуфантастических мы проигрывали с Моим Клоуном ту жизнь, которая не вмещалась на плоскости «сегодняшнего дня»… И поэтому я создавала свою реальность. По своим законам. Здесь – на моём манеже – можно было говорить в полный голос. Здесь – каждый день был единственным и последним…

Я придумала дерзкую роль –
тенью,
местью,
тоской –
за Вами!
Я люблю Вас,
коварный король,
из отравленных лестью залов!
Я люблю Вас – вот вызов мой
и перчатка!
Я жду к рассвету
на Цветном,
у скамьи седьмой…
Ты увидишь –
я буду в светлом.
Я могла б Вас убить, король, –
ради Вас…
Но не станет проще.
Ты не крик мой –
а вечная боль –
весь в пыли и в молве,
как площадь…
Я пришла Вас украсть,
король!
Вас – у Вас.
Не для жуткой страсти,
не из прихоти лёгкой
красть.
Я хочу, чтобы Вы остались –
королём…
– Ну, король,
решайтесь!
* * *

Я не показывала ему ничего из написанного ему. Мне казалось: реальность ЭТОЙ жизни – совершающейся на моём манеже – столь безусловна, столь ощутима для нас обоих, что не нуждается ни в каких (даже стихотворных) подтверждениях.

Впрочем… думала я, когда-нибудь, ПОТОМ… Может, и покажу. Я помнила своё обещание насчёт книжек. И думала, что когда-нибудь он ЭТО прочтёт в книге. В книге, где на первой странице будет стоять посвящение – ему!

Разве я могла думать, что этого «потом» в нашей жизни не будет?…

«АЛЛЕ!»

Литературный киносценарий с привлечением в соавторы Александра Куприна. Написан для Леонида Енгибарова.

Идея написать для него сценарий пришла мне в голову весной 1970 года, когда он мне дал прочесть киносценарий «2-Леонид-2» и попросил написать для него песню.

Мне от этого сценария стало грустно. Играть в этом фильме Моему Клоуну с его драматическим талантом, с его глазами трагика – было решительно нечего.

Песню я всё же написала. «Я не клоун – я добрый король».

Но в фильме она не прозвучала. (Почему? – всё из-за моих писем!…)

* * *

Но с того самого дня, как я прочла «2-Леонид-2», меня захватила идея написать для Моего Клоуна настоящий сценарий. Где бы он смог, наконец, раскрыться как драматический актёр. Чтобы все увидели: ему по силам и Дон-Кихот, и Гамлет, и Сирано де Бержерак. Он столько лет мечтал сыграть Сирано!…

Почему я остановилась на Куприне? Да просто потому, что никто, на мой взгляд, лучше него о цирке не писал. Потому, что мир куприновского цирка был как будто специально создан для Енгибарова. Мне хотелось, чтобы Мой Клоун сыграл натуру резкую, демоническую. Ведь в нём, нежном и незащищённом, было и это – противоположное – начало.

В жизни мой Клоун был противоречив и контрастен. Но в творчестве эта его вторая ипостась оставалась до сих пор нераскрытой.

Так я остановилась на рассказе «Алле!».

В его герое, клоуне Менотти, человеке талантливом, властном и не знающем жалости, я увидела то, что порой – чёрными искрами! – вспыхивало в самом Енгибарове. И когда ЭТО вспыхивало, мне становилось за него страшно…

Мой сценарий был и вопросом к нему: «Так ли это? Правильно ли я тебя поняла?» И – предостережением. Против того, что было заключено в этих чёрных вспышках…

Сценарий я писала в августе, в то самое время, когда Енгибаров уехал на съёмки фильма «2-Леонид-2». Он играл безвольного шута, игрушку толпы, игрушку, которая хочет нравиться, – а я в это время писала для него тако-о-е!…

Да, канва в сценарии осталась куприновская. Но в рассказе практически нет диалогов и мало действия. Так что я это всё подробно прописала: их встречи, Норы и Менотти, их диалоги… Мне это было не сложно: у меня перед глазами была эта сумасшедшая весна и наши разговоры с Моим Клоуном. И то, что я недосказала ему в жизни, я досказала в сценарии. Прикрывшись Куприным.

…Я писала свой сценарий в августовской деревне Илейкино, во владимирской, пропахшей грибами, напоенной солнцем и дождями глуши, в доме у своих друзей Дюшенов. В удивительном доме, где рядом с чудесными людьми жили два рояля… И феерический Игорь Борисович играл то на одном из них, то на другом…

Сентябрь,
рассвет,
холодный дым…
Горит ботва на огородах…
На подоконнике следы
от мокрых лап,
и чья-то морда
сопит в углу, в черновиках,
усами шевеля страницу…
Мордахе этой сладко спится:
ей снится Васька в сапогах –
жених,
сошедший, как с картинки,
и по-кошачьи ловелас…
И я вчера
видала Вас,
заснув
над пишущей машинкой…

Там, в Илейкино, мы сидели с Игорем Борисовичем на бревне, у деревенской конюшни, и беседовали о поэзии. И он говорил убеждённо: «В поэзии должна быть тайна! Тайна – это главное в поэзии…»