Он кричал всю ночь. Так отчаянно, и так громко, что уснуть было невозможно. Я вставала и подходила к окну, стараясь разглядеть этого несчастного: крик доносился снизу. Но никого не увидела.

“Зара! Зара! Зара!…” – всю ночь, до рассвета.

Приезжали Гавр и моя мама, привезли Ксюше разных вкусностей. Постояли под окошком… Хотя этаж у нас второй, но очень высокий, общаться трудно. Ксюша сидела на подоконнике, как воробушек, и смотрела на папу и бабушку сквозь решётку. Бабушка не вынесла зрелища зарешёченной внучки и заплакала. Ксюша, чтобы развеселить её, стала пускать сквозь решётку бумажных голубков…

Так, в образе голубков, улетели: Ксюшин рисунок для бабушки и моё письмо для Гавра.

“Здравствуй, милый наш папочка!

Ну, слава Богу, это не корь – а аллергия. Уже чуть-чуть получше. Сыпь расплывается: сейчас у Ксюши тельце как будто из красного мрамора. Она – смеётся! Чудесный неунывающий ребёнок.

Сегодня утром ходила в третий корпус на прививку. Сделали. Идя по больничному двору, была поражена теплом и красотой. Нарвала Ксюне красных веток рябины и веток с белыми ягодами. С трудом нашла жёлтые кленовые листья. Ты прав: всё ещё зелено… А мне кажется, за ту вечность, что мы в больнице, уже должно было смениться не одно время года… А всё ещё бабье лето.

От твоего георгина Ксюша в восторге! Хризантемы и георгин стоят прямо в её изголовье, на тумбочке. Когда утром на георгин падает солнце – он весь сияет изнутри… Ксюша говорит: “Георгин – король, а хризантемы вокруг – принцессы!”

Мы не скучаем. Дочитали “Шляпу волшебника”. Изумительно нежная сказка. Хотелось бы и мне родиться муми-мамой и жить в этом волшебном ласковом мире…

Слушаем Джо Дассена (в настоящую минуту). И отца Романа вчера слушали, но часто я его не ставлю, так как Ксюнечка очень печалится, когда его слушает. А уж как она была рада своей любимой медитативной музыке! “Как папа узнал, что это моя любимая?”

Эти две книжки (“Учитесь думать” и “Учитесь считать”) Ксюше очень понравились. Конечно, она тут же прошла все лабиринты. А сейчас она раскрашивает их.

Вчера весь день вырезали зверяток и накнопливали на стены. У нас так весело теперь! Ксюша всем довольна. Особенно тем, что больше не колют.

Каждый день лечу её Рейки. А по утрам, когда она ещё спит, читаю Евангелие. Дома на это почти никогда не было времени.

Что нам нужно:

Молитвослов большой. Шарики надувные, разноцветные. Английские песенки в переводе Маршака. “Голубая стрела” Джанни Родари. Ксюшин красный утюжок, пластмассовый. Ещё Ксюша просит Большого Льва, Тигрёнка, Красного Дракончика и запасную соску. Мыльные пузыри. Ещё что-нибудь для вырезания. Альбом, кисточки и краски (акварель и гуашь).

Целуем тебя. Не скучай! Большой привет всем-всем нашим хорошим. Маме спасибо за сырники (Ксюня их уже умяла), и за половую тряпку: теперь мы богатые! А то ведь как: уборка бокса лежит на мне, а половых тряпок на всё отделение – одна. Теперь, с собственной половой тряпкой весёлого оранжевого цвета, мы совсем как дома.

Целуем тебя!!! Не скучай!!!

26 сентября 1994, понедельник."

Каждое утро, ещё до завтрака, прибегает из соседнего корпуса Антончик: “Ну, как вы тут? Как Ксюша?”

То, что он здесь, рядом, очень поддерживает меня. Чувствую его молитвы, его тепло.

Он кипит энергией! Чуть ему полегчало, и он уже весь в делах: пишет письма, задумал выпускать молодёжный литературный журнал, планы у него – ой-ой-ой!

“Я и вас с папочкой издам!”

Очень радуется, что Гавр в среду провёл в Новом домике тусовку. Звонил ребятам: все – в восторге! Говорят: “Антон, у тебя гениальный отец!”

Перед обедом приходит Гавр. Приносит набитые доверху пакеты с весёлыми пёсиками. Сколько у нас, однако, потребностей!

Действительно, много. Чтобы выжить в больничных условиях, необходимо создать жизненную среду. Вот мы и создаём. С папочкиной помощью.

Антон тоже поучаствовал: нарисовал Соловки. Мы повесили рисунок над Ксюшиной кроваткой.

Вечером приезжала Оля Щепалина, пообщались с ней в тамбуре у лифта. А через час – Анечка с Мишей! Привезли святой водички. Пообщались, пошутили… Такие микро-вливания жизненной энергии. Радуюсь – и, одновременно, горюю, что девочке моей нельзя выйти из бокса.

Вернулась в палату, принесла ей мешок гостинцев от ребят, она обрадовалась, конечно, особенно смешному плоскому крокодилу, но потом посмотрела на меня грустно и сказала:

– Не уходи так надолго. Мне плохо, когда ты уходишь.

– Прости, моя хорошая. Но мне показалось, что я уходила всего на чуть-чуть.

– Тебя не было тысячу лет!

Жизнь в аквариуме: на виду у всех. Мы с Ксюшей уже привыкли к тому, что все заглядывают в наши стеклянные двери. Дети – с любопытством, медперсонал – с недоумением, а мамы – с неприязнью.

Да, здесь есть ещё несколько мам.

В боксах, где с детьми мамы, целыми днями работают телевизоры (сюда, оказывается, можно притащить телевизор, но нам-то он зачем? Мы его и дома не смотрим). А ещё мамы любят курить в девчачьем туалете.

Но картинки на стенах – только у нас. Цветы на столе – только у нас. Воздушные шарики – только у нас. Такие простые и доступные вещи, но почему-то никто не додумался – и… злятся.

Нет, мы не хотим вызывать чью-то злость и зависть. Мы просто хотим жить нашей жизнью. Хотим жить – а не маяться.

И живём! И радуемся!

Магнитофон. Музыка. Шарики – чтобы двигаться. Танцуем, играем в волейбол. Пускаем бумажных голубей… Потолок высокий – голубки летают здорово!

Ещё играем в перетяжку каната. В “Замри”, в “пятнашки”… Роюсь в памяти, вспоминаю детские игры…

Пускаем мыльные пузыри… Тоже очень здорово летают!

А ещё папа принёс много-много наклеек. Таких весёлых! Ксюня в восторге.

А потом папа принёс большой надувной мяч, и Ксюня стала на нём качаться. Как дома. Даже в футбол с ней играли! Мяч очень скрасил наше больничное существование. Большой, ярко-оранжевый, как солнышко в палате.

Правда, он здорово продырявился. Но мы его латаем пластырем – и опять играем и радуемся…

Две коробки кнопок извели. Вот как мы здесь всё обкнопили! Страшных стен уже не видно.

А Винни-Пух и в самом деле заболел. Я дозвонилась ему по неработающему (в коридоре) автомату, который вдруг заработал! Винни-Пуху тоже грозит больница, и он очень грустит.

Рассказала ему про наше житьё-бытьё. Он спросил: “Вы записываете что-нибудь?”

Я даже обиделась на него. Мои дети так тяжело больны, до литературного ли мне творчества? Даже странно, что он мог так подумать, будто я могу здесь что-то писать.

Ксюша плакала и умоляла взять её с собой в коридор к телефону-автомату.

“Мне же надо увидеть больничный мир! – убеждала меня она. – И на ребят очень интересно посмотреть…”

Презрев запрет лечащего врача, помолившись, мы вышли в коридор. Даст Бог, ничего к ней больше не прицепиться.

Ксюшины расширенные от любопытства глаза.

Мимо нас проносились мальчишки, их лица были до половины обмотаны майками и свитерами, мальчишки издавали воинственные крики, валились на кафельный пол, сшибали друг друга с ног… Они играли в черепашек нинзя.