«Откуда взялась жизнь? Планеты, звёзды, галактики…»
«А я у тебя откуда взялся? А у тебя мог родиться другой мальчик?»
«А это обязательно – становиться взрослым?»
«А как получается любовь? Из чего она образуется, из каких таких веществ?…»
«Что такое бог? Вот тут в книжке написано: “Не боится никого, кроме бога одного"».
«А когда мне будет сто лет, тебе сколько тогда будет? Почему уже нисколько?»
«Почему человек умирает?…»
«А хочешь, мы всегда в Самболюнии будем жить, на планете Маль? Там люди до сколька хотят, до столька и живут. Я скоро сделаю летающие часы, и мы с тобой туда полетим. Хочешь?»
«А можно выучить все звёзды, все деревья, все цветы? И все горы, и все вулканы… Почему нельзя? А вдруг можно?…»
Не всегда я могу ответить на твой вопрос. И тогда мы ищем ответ вместе. Тогда мы думаем про это вместе. Про травы и про звёзды. Про вечность. Про старость и про смерть. И про любовь, которая сильнее смерти…
Откуда твои вопросы? Что тебя побуждает задавать их, что тебя подталкивает к этим жгучим тайнам?…
Твое хрупкое, слабое здоровье, болезни, которые без конца одолевают тебя, держат тебя постоянно на грани. На грани между жизнью и вечностью. Точно так же и взрослый человек, заболев, начинает думать о важных, о главных вещах, приближаясь если не к разгадке, то хотя бы к вопросу о смысле своего существования и вообще – жизни. Так же и ты постоянно находишься в напряжении этих вопросов. Вечность, из которой ты пришёл, не отходит от тебя далеко. Она словно бы держит тебя за руку. За одну руку – я, за другую – она…
Я всегда чувствую её присутствие в нашей жизни. Даже в минуты полного и, казалось бы, безмятежного счастья, когда ты здоров, весел, и в тебе просыпается маленький клоун, даже в эти счастливые минуты ощущение того, что она здесь, рядом, где-то совсем близко, не покидает меня.
Нет, её присутствие не омрачает нашего счастья, оно лишь обостряет его.
Вместе с тобой удивляюсь. Вместе с тобой ищу ответы на вопросы. Вместе с тобой радуюсь буквам и числам, снегу и звёздам… Никакого секрета нет. Всё просто…
Просто я забыла, сколько мне лет. Я помню, ощущаю только твой – наш! – возраст. И каждый день учусь. С тобой. У тебя. Учусь радости. Учусь удивлению. Когда ты показываешь на какую-нибудь безымянную (но ведь не безымянную на самом деле!) травинку и спрашиваешь: «Как её зовут?» – меня всякий раз поражает глубокое изумление: как же это я жила до сих пор, не зная её имени? Как я могла жить, не зная, как её зовут? Что это у меня была прежде за жизнь?…
Сколько прекрасных имен узнали мы с тобой! Подорожник, пастушья сумка, клевер, донник, лебеда… А раньше было: просто трава под ногами…
Вспышка-воспоминание. Лето. Июнь. Мы гуляем по зелёному, сверкающему после дождя скверу. И слышим такой диалог:
– Мама, что это?! – восклицает, почти вскрикивает девочка лет шести, зачарованно глядя на прекрасные белые соцветия среди тёмно-зелёной листвы. – Мама, что это?!
– Дерево, – отвечает мама.
И такая скука, такая серая обыденность в её голосе, что ты не выдерживаешь:
– Каштан! Каштанчик!… – кричишь ты, захлёбываясь восторгом, радостью, ликованием. – Это же каштанчик!…
Тебе два с половиной года. Для тебя дерево – уже не просто дерево, ты знаешь по именам все деревья в нашем сквере, всех зелёных жителей нашего маленького цветущего мира…
Иногда я вспоминаю ту девочку в сквере, и мне её очень жаль. Очень, очень скоро она разучится задавать вопросы… И когда-нибудь, через много лет она с таким же безразличием ответит своему ребёнку: «Просто дерево».
Только рядом с тем, кто умеет радоваться, у ребёнка радостно распахиваются глаза; только рядом с тем, кто умеет удивляться, ребёнок с такой лёгкостью и жадностью узнаёт и запоминает, и делает своими имена звёзд и трав, зверей и чисел, птиц и цветов. Всё легко и просто, когда ты счастлив. Когда утро – в радость, и вечер – в радость, и дождик, и красный куст боярышника, и птица за окном, и звезда…
Я учусь радости. Учусь удивлению. Учусь быть твоей мамой. Твоим другом. Твоей подружкой.
Ничего этого я не сказала воспитательницам, обступившим меня и ждущим от меня какого-то ясного, простого ответа. Что я могла ответить им? Для этого мне нужно было бы рассказать им всю нашу жизнь – с того самого дня, когда я принесла тебя, крошечного, больного, домой. И была стужа – за окном и в доме, и в доме тоже… И нас было двое во всём мире. Ты да я, да мы с тобой… Но я сказала тебе: «Всё равно мы будем счастливы. Несмотря ни на что!…»
– Никакой особой методы у меня нет. Просто я всегда отвечаю на его вопросы. А мой сын очень любознательный мальчик.
– Скажите, а как вы учили его читать? Каким наглядным материалом вы пользовались?
Антон, ты помнишь, каким наглядным материалом мы с тобой пользовались?
Ну, прежде всего – макароны, которые ты без конца таскал из шкафа, разламывал на отрезки разной длины и выкладывал из них буквы. В ход шли также пуговицы, камушки, листики, принесенные с прогулки, пластмассовые гайки из конструктора, винтики из игрушечных часов… Одним словом, всё, что попадало под руку.
Была у нас, конечно, азбука на кубиках, был набор пластмассовых букв, но ты любил делать буквы сам, своими руками. Часами мог выкладывать свои любимые «буки» на нашем большом столе, используя для этого самые неожиданные предметы. Например, половник мог играть роль вопросительного знака, яблоко в этой игре становилось буквой «о», горошина чёрного перца точкой. Ты высматривал, ты как бы выуживал буквы из пространства, из окружающего тебя мира предметов и вещей…
Всё, что попадало в поле нашего зрения – становилось для нас наглядным материалом. «Это дерево – какая буква?» – «У!» – радостно выкрикивал ты. «А этот фонарь – какая буква?» – «Г!»
…Услышав про макароны и фонари, воспитательницы почему-то расстроились, почти обиделись. Как ни странно, но обидело их, на мой взгляд, именно то, что всё оказалось действительно просто.
По дороге домой.
– Ну, как тебе в саду, Антончик?
– Так хорошо с детками гульнул!
Следующее утро. Пришли. Нянечка встретила тебя ласковой улыбкой:
– А вот и наш академик пришёл!
Воспитательницы, а их у тебя две: молоденькая и весёлая Любовь Петровна и средних лет мрачноватая и флегматичная Евдокия Васильевна, – с первых же дней переложили на тебя часть своих обязанностей. Они уже не читают ребятам книжки – это делаешь ты. Читаешь или просто что-нибудь рассказываешь. Воспитательница сажает тебя на стульчик перед всей группой и говорит:
– Расскажи нам что-нибудь, Антон.
Для воспитательницы наступает минута отдохновения, а для тебя – вдохновения.
Ты рассказываешь. О Мале. О Самболюнии. О Голофомэ…
– Давным-давно, с незапамятных времен, жила-была планета Маль. Сорок триллионов лет назад, даже больше, когда ещё не было Земли и Солнца, и светила одна Луна всему космосу, на планете Маль, ещё на которую не капало ни одной дождинки, стал пробиваться маленький фонтанчик. Но всё больше разрастался фонтанчик, всё больше воды было в пустыне. Фонтанчик развивался годами, месяцами, столетиями… Все обрадовались, что у них теперь океан!
Я прихожу за тобой пораньше, стою в раздевалке, смотрю на тебя в приоткрытую дверь и слушаю. Мне жаль прерывать твой вдохновенный рассказ.
– Самболюния – такая страна на планете Маль. Там много городов, очень древних и очень красивых. Мунт, Самбол, Дерефан, Антованск,
Статуйск… Ещё есть Машинный город. И есть Деревный… Мунт – самый старый город. Ему царь-додоностопервый год. Он потому простоял так долго, что он был такой крепкий, что от землетрясений не ломался! Статуйск – это такой город, где живут статуи. Они умеют ходить, и ещё умеют говорить, и умеют по лестницам идти, и на лифтах кататься, и ещё умеют в квартирах жить!… А ещё там живет птица Голофомэ! Голофомэ – большая. Она прилетает зимой из Самбола в Мунт за миллионы километров. Она делает гнезда в старых липовых и дубовых деревьях или на старых мунтских домах – зимою, в холодные дни…