Так меня называл только отец. И тут как будто пелена спадает с моих глаз…

ПАПА! Да это же мой папа! Мой папа приехал ко мне!

Бегу… лечу… повисаю на шее…

И – всё. Больше ничего не помню. Радость была так велика и неожиданна – как удар молнии!…

Но зато помню, помню, как на следующий день он опять дожидался меня у дома.

И пошёл провожать меня в школу. Был солнечный, очень яркий февральский день. Вокруг гроздились пышные сугробы белого, как мука, снега…

Мы шли, не торопясь, белой, безлюдной улочкой, и он расспрашивал меня, как я жила эти два года без него. И я ему рассказывала. И он мне тоже что-то рассказывал: про Одессу и про море, он теперь жил в Одессе. И про то, что бабушка Нюра с дедушкой Митей тоже вернулись обратно в Одессу…

Но не это было главное – не слова. А то было главное, что мы шли с отцом рядом, вместе, и он держал меня за руку, и я чувствовала сквозь варежку, какая сильная и тёплая у него рука… И можно было запрокинуть голову и посмотреть в его глаза – синие-синие, совершенно сказочные – как прежде… Что? получила ли я посылку от него к первому сентября? Нет, не получила. А что там было? Маленькие счёты? А ещё кубики и большой набор маленьких шоколадок? И на каждой из шоколадок – красивый вид Москвы. Можно прямо изучать Москву по этим шоколадкам! Да, я все упаковки с картинками сохранила. Лежат под столом, на полке, в специальной коробочке. Да, я эту посылку получила. Но ведь это не ты мне её прислал, говорю я отцу, а тётя Муся, мамина сестра. И тут мы с отцом быстро переглянулись… и – ничего не сказали друг другу. А что тут говорить?… Всё было понятно без слов.

И мы шли дальше по этой солнечной, снежной тропе… Даже горькое открытие, что мама обманула меня, не могло отравить моей радости. Мой отец шёл рядом со мной, держал меня за руку – и это было сильнее всяких огорчений. Сильнее всяких обманов. Мой отец приехал из далёкой Одессы, чтобы увидеть меня. Он любит меня! Это было великой, всё обнимающей ПРАВДОЙ. И это было ГЛАВНОЕ.

Не доходя до школы, мы попрощались.

…И теперь мы расходились по этой дорожке в разные стороны… Мы расходились – и всё оглядывались друг на друга и махали друг другу рукой… Расходились – и всё оглядывались, и оглядывались… И не знали, что до следующей нашей встречи – долгих семнадцать лет… И хорошо, что не знали.

Солнце слепило глаза… солнце, снег, синее небо… И высокая фигура отца в чёрном пальто – на белом снегу – навсегда врезалась в мою память. Навсегда. Навсегда…

МОЙ МИР – ПОД СТОЛОМ

Под столом у меня полки с книгами и играми.

Мой отец сделал мне эти полки. Ещё на Полигонной.

Ещё когда мы жили вместе… вместе…

Скатерть свисает низко…

Здесь я могу уединиться. Спрятаться ото всех.

Здесь мне хорошо.

Здесь я могу думать об отце, сколько захочу…

ОПЯТЬ ЭТО МОЛОКО!

Бабушка как будто забыла, что доктор велел не давать мне молока. Доктор ведь сказал, что встречаются люди, которые не могут пить молоко. Что оно им противопоказано. Что я как раз из таких редких людей. Но бабушка всё забыла! Какой ужас…

Она опять меня заставляет его пить, я мучаюсь, она меня ругает, я плачу, и в такие минуты мне кажется, что бабушка не очень любит меня…

И я думаю, что если бы с нами жил папа… если бы с нами жил папа, он бы спас меня от этого ужасного молока…

ПРО ЯИЧНИЦУ

Бабушка часто делает мне на завтрак яичницу. Но яичница всегда получается у неё мокрая и с «соплями». Я терпеть не могу эти сопли!

Фёдор тоже не любит яичные сопли и всегда жарит себе яичницу сам. Он её обжаривает с двух сторон, так что получается твёрдый коржик. Бабушка называет эту яичницу «подошвой».

Однажды Фёдор дал мне попробовать своей подошвы. Как же это было вкусно!… А бабушка ворчит: «Вот, Фёдор, оттого у тебя и гастрит, что ты ешь эти подошвы! Хотя бы ребёнка к ним не приваживай!»

Фёдор и в самом деле часто мается животом. И тогда он посылает меня в нашу аптеку, что на первом этаже, за «минералкой». Аптекарша, когда я захожу, уже знает, зачем я пришла.

А ещё мне бабушка иногда даёт деньги на гематоген – такие вкусные, лечебные шоколадки.

Я люблю запах аптеки – он свежий и острый. Такой бодрящий… как пузырики в минеральной воде…

ИГРЫ НА ОВЧИННОМ ТУЛУПЕ

Зимними вечерами, когда Фёдор приходит с работы, он отдаёт нам с Мишкой во владение свой овчинный тулуп.

Мы вытаскиваем тулуп на лестничную площадку и бросаем его на кафельный пол у стены. И тут обитаем длинными, тёмными, морозными вечерами…

Это было так здорово! Это был наш уголок, наша территория. Наш маленький, но вместе с тем безграничный мир…

Тулуп – тёплый, мохнатый, на нём так уютно было валяться, кувыркаться, зарываться в его курчавый, коричневый мех… Плыть на нём в дальние страны, лететь на нём, как на ковре-самолёте…

ВОСКРЕСНОЕ УТРО

Пускание мыльных пузырей в лестничный пролёт. Это – наше с Мишкой любимое воскресное развлечение.

Утром, после того, как Фёдор и Мишкин отец побрились, они отдавали нам свои стаканчики с мыльной пеной.

И мы выходили с этими стаканчиками на лестничную площадку. Прихватив бумагу – для трубочек.

Это стало традицией. Нашим воскресным праздником.

…Ах, как они летели с нашего третьего этажа – до самого первого!…

Наши волшебные мыльные пузыри!…

В широком лестничном пролёте…

А солнце густо-оранжево светило в пыльные подъездные окна…

И когда пузыри оказывались в этих широких оранжевых потоках света, они точно вспыхивали изнутри сказочным сиянием!…

Ах, как они летели!… Большие и огромные, средних размеров – и совсем крошечные… иногда сдвоенные… а иногда даже строенные!…

Некоторые долетали до самого низу невредимые…

А некоторые быстро лопались, точно взрывались, искристыми брызгами!…

У каждого из них – была своя судьба. Своя коротенькая, но очень яркая жизнь.

Ах, как они радужно сверкали, переливаясь!…

Какое счастье я испытывала, глядя на эти сверкающие, эфемерные планеты!…

У меня всё пело внутри…Мне казалось: я вижу своё будущее… Своё удивительное, сказочное будущее…

Много, много радости впереди!…

ШАХМАТЫ И СОЛЁНЫЙ ЧАЙ

По воскресеньям, после завтрака, к нам приходят Мишка и Мишкин отец. Они приходят к нам играть в шахматы.

Фёдор играет с Мишкиным отцом на столе, а мы с Мишкой – на полу. Они играют по-настоящему, а мы играем по-своему: убитыми фигурами. Здесь, на полу, они оживают, и у нас разворачиваются свои нешуточные сражения…

Когда сражение на столе заходит в тупик, Фёдор нервно говорит:

– Дети, принесите мне чаю! Да послаще!

Мы с Мишкой бежим на кухню, наливаем стакан чая и… вместо сахару предательски кладём в него ложку соли.

Ставим стакан перед Фёдором. Он с жадностью отхлёбывает… и…

– Дети! Что за шутки? Почему чай солёный?!

Мы делаем невинные рожи: как, неужели солёный? Ах-ах. Просим прощения. Произошла ошибка. У бабушки соль и сахар стоят в одинаковых банках.

Мы бежим на кухню и… подсыпаем в стакан ещё одну ложку соли.

Фёдор жадно отхлёбывает… и…

– Дети!! Что вы мне опять принесли? Я просил сладкого чаю!! Сладкого!!!

– Неужели опять солёный? – удивляемся мы. – А мы старались…

Мы бежим на кухню и… давясь хохотом, подсыпаем в стакан ещё пару ложек соли. Хорошенько размешиваем и ставим перед Фёдором.

– Ну, наконец-то, – с облегчением говорит Фёдор. – Шутка, она хороша, когда это один раз. Запомните это.

Он с жадностью отхлёбывает большой глоток чаю… и…

– Дети!!! – вопит Фёдор с выпученными глазами. – Дети!!!!! Неужели у вас нельзя попросить стакан сладкого чаю?! Что за вредность?!