Он поехал сюда, в Оренбург, потому что моя мама поехала сюда.

Наверное, он любил маму. Наверное, он не мог без мамы жить. И он терпеливо ждал, пока мама сделает свой выбор. И она его сделала…

Маме в ту пору было двадцать восемь лет, а Фёдору – всего двадцать пять. Но он мне казался таким суровым дядей… Он был молчаливый и смотрел всегда очень строго. Он совсем не был похож на моего ласкового папу…

Мне кажется, бабушке Фёдор тоже не очень нравился. Я слышала, как мама плакала и говорила бабушке: «Тебе не угодишь…» А бабушка говорила: «При чём тут я? Смотри сама, тебе жить…» А мама говорила: «Думаешь, ему легко? Сразу – большая семья. И у каждого – свой характер…» А бабушка говорила: «Мы ему не навязывались. Можем с Леной вернуться на Философскую». А мама плакала: «Что ты говоришь такое?! Разве я могу расстаться с ребёнком?…» А бабушка говорила: «Давай тогда я одна уеду, чтобы не раздражать его». А мама плакала: «Ага, уедешь… А куда я ребёнка дену, ты об этом подумала?! В детсаду мест нет…»

Хорошо, что у нас с бабушкой была своя комната. И хорошо, что она была в другом конце коридора. Когда-то, когда с нами жил папа, меня это огорчало, а теперь я этому радовалась. Я с Фёдором почти не виделась. Он ко мне относился никак. И я к нему тоже никак. Мы не замечали друг друга. Каждый жил своей жизнью. Мы жили как соседи. Тем более, он работал на другом конце города и приходил домой очень поздно, когда я уже спала…

ДЯДЯ ПАВЕЛ

Но зато я на всю жизнь запомнила дядю Павла.

Зима. Перрон. Мы с бабушкой встречаем незнакомого дядю Павла. Это друг Фёдора. Он приехал к нам в гости. Но Фёдор и мама на работе, и встретить его не могут. Поэтому на вокзал отправились мы с бабушкой. «Как же мы его узнаем, твоего Павла?» – спрашивала бабушка Фёдора. «Очень легко узнаете! – сказал Фёдор. – Павел – лётчик. Да такой бравый парень!»

…И вот он выходит из вагона… я прямо вижу и сейчас, хоть прошло столько лет, как он легко спрыгивает с подножки – высокий, красивый человек – прямо Иван Царевич из сказки! В синей форменной шинели, в синей фуражке, из-под которой выбивается пышный пшеничный чуб. Смеющиеся карие глаза… И я бегу ему навстречу с радостным криком:

– Дядя Павел! Дядя Павел! А мы вас встречаем!

– Неужто Ленок? – удивляется он.

И подхватывает меня на руки, прижимает к себе, целует горячо, как будто он мне отец… Ну, почти как отец. И я вижу, что он любит меня! Любит! И в эту минуту я примиряюсь с Фёдором. Он подарил мне дядю Павла!…

Те дни, что дядя Павел гостил у нас, мы жили весело и счастливо.

Дядя Павел ехал к месту своей новой службы. У него тоже есть дочка, ей столько же лет, как и мне. И он по ней очень скучает, ведь он её почти не видит.

Это были предновогодние дни. И дядя Павел каждый день возил меня на такси в центр города, где стояла огромная ёлка, и покупал мне шоколад и апельсины. Апельсинов я до этого никогда в жизни не видела. Это было оранжевое пахучее чудо, мне нравилось их нюхать, гладить нежную прохладную кожу… И очень жалко было их есть. Момента съедания не помню. Но помню момент созерцания, осязания и вдыхания острого и нежного запаха…

Всё, что исходило от дяди Павла, – было сказкой и счастьем. Он был весёлый, ласковый и такой хохотун!… С ним было легко и просто. Его большие карие глаза всегда искрились смехом, его волнистые пшеничные волосы красиво падали на лоб, и он их красиво откидывал назад. И бабушка его тоже очень полюбила. И мама с Фёдором в те дни были весёлыми.

…А когда дядя Павел «отбыл к месту назначения», меня как будто окунули в холодную воду. Я лежала по вечерам, долго не засыпая, и грезила о том, чтобы дядя Павел опять к нам приехал…

ОКОШКО

Зима. Очень сильный мороз. Бабушка гулять не пускает.

Окна заморожены, отчего в комнате кажется сумрачно.

Я грею в руках медный пятак, а потом прикладываю его к толстому, мохнатому инею на стекле и, постепенно, протапливаю окошко во внешний мир…

Там всё бело… И сверкает яркое солнце… Степь искрится миллионами солнц…

Глазам больно. Но как красиво! Я такой огромной, бескрайней белизны ещё никогда не видела…

Лагерь и вышка среди этого белого сверкания – как будто городок из детского конструктора… Так красиво!

«ДО СВАДЬБЫ ЗАЖИВЁТ»

Утро. Бабушка уходит на кухню готовить еду.

Я – в валенках и шубке, в бабушкином тёплом платке, который завязан крест-накрест на груди и стянут крепким узлом на спине.

Батареи не греют. Тепло от печи, на которой бабушка готовит еду, до нашей комнаты не доходит. Мы обогреваем комнату маленькой электроплиткой.

Сижу над плиткой и грею над ней руки… Но это – противозаконно. По домам ходят строгие инспектора и проверяют: не обогреваются ли люди электроплитками?

С электричеством в стране очень плохо, его надо беречь. Экономить. Если увидят электроплитку в комнате – оштрафуют. Поэтому, если раздаётся стук в дверь, бабушка тут же выдёргивает шнур из розетки и засовывает плитку глубоко под свою кровать.

Однажды и я туда залезла за укатившейся игрушкой и попробовала ладошкой: горячая плитка или уже нет? Плитка оказалась горячей. Даже очень…

И бабушка очень кричала на меня: «Что тебя под эту кровать понесло? Горе моё луковое!» И мазала мне ладонь подсолнечным маслом и посыпала содой, уверяя, что так скорее заживёт…

– До свадьбы заживёт, – утешает меня бабушка.

А мне от её слов страшно. Неужели до самой свадьбы моя ладонь будет гореть, как огонь?…

«СТЕПЬ» УАЙДЫ

Мама купила книжку. Она называется «Степь». Фамилия автора странная, но я сразу её запомнила: Уайда.

На обложке – девочка, идущая по степи… Мама говорит, ей показалось, что это – я. Ведь я тоже люблю гулять по нашей степи. Потому и купила эту книжку.

Мама прочла её вслух в первый же вечер. Она читала, а мы с бабушкой слушали.

Под одной обложкой оказалось две повести. «Степь» – про девочку, которая помогала своему отцу-революционеру. Да, я тоже бы так могла. Мама права, я похожа на эту девочку на обложке.

А вторая повесть называлась – «Нелло и Патраш». Про мальчика и собаку. Про их дружбу. Про их трудную жизнь. Про то, как они любили друг друга. И про то, как они замёрзли холодной ночью… В обнимку. Пытаясь согреть друг друга…

Когда мама дочитала до этого места, мы все стали плакать. А я плакала так сильно, что меня не могли утешить, и бабушка даже стала ругать маму, зачем она купила ребёнку такую трагическую книжку, что я и так нервная и ни к чему мне такие переживания. А мама плакала и говорила: разве она знала заранее?…

НЕЛЛО И ПАТРАШ

Теперь это моя любимая книга. А Нелло и Патраш – самые дорогие существа на свете.

Они для меня – не книжные, а реальные, настоящие.

…Сижу в ледяной комнате с замороженными окнами и грею над электроплиткой картинку. Картинку из книжки. На которой – Нелло и Патраш в последнем объятии…

Грею картинку и плачу… Я бы всё отдала, чтобы они согрелись и ожили. Всё бы отдала! Но мне и отдать-то нечего… Я бы с радостью отдала свою жизнь. Только я не знаю, как это сделать. Я люблю этого мальчика по имени Нелло и эту собаку по имени Патраш. Я их очень, очень люблю. И я не знаю, как мне теперь без них жить…

Нелло и Патраш – первые, кого я потеряла в жизни. Смерть вошла в мою жизнь. Переживание утраты наполнило сердце тоской и безнадёжностью. Ужасно… ужасно… как всё ужасно!… Ужасно чувствовать своё бессилие и невозможность что-либо изменить. Впервые в жизни я переживаю смерть тех, кого люблю.

Тоска и безнадёжность.

Грею над электроплиткой картинку и плачу…

ЛЫЖИ

Мама подарила мне лыжи. Это было вечером в субботу. Первые лыжи в пять лет.