- Собор-то, может быть, и хорош, но не иметь Владимиру своего епископа! - стукнул Леонтий посохом.

Князь увидел его в окно.

- Подай золотую цепь да меч святого Бориса, - сказал он своему ключнику Амбалу. - Нужно встретить грека как должно. Пусть вспомнит, что и на Руси есть свои святыни.

Отрок-дружинник открыл обитую алым сукном дверь, поклонился до земли:

- Дозволь, княже, допустить отца Леонтия!

В палату Леонтий вошёл медленно, скрестив руки на груди, низко опустив голову. Расчёсанные и смазанные маслом волосы кольцами ниспадали на плечи. Повернувшись, он перекрестился трижды на иконы, прошёл в красный угол палаты и сел под мерцающими огоньками лампад и свечей.

- Князь, люди твои в Ростове Великом чинят обиду своему духовному отцу!

Князь знал, что ростовчане прогнали Леонтия. Ответил он не спеша, стараясь придать своему голосу покорность и смирение:

- Прости их, владыко, неразумных! Не знают они, что творят. По скудости ума своего думали, что ты повинен в гладе. Говорят, хлеб ты у них скупил и продал на Волгу.

Леонтий опустил голову, хотел что-то сказать, но удержался.

- Во Владимире, рядом с князем, епископу было бы жить лучше.

- Воля патриарха нашего, чтобы епископская кафедра была не во Владимире, а в Ростове Великом, - возразил Леонтий.

Андрей понял, что Леонтий против него. Он не даст согласия иметь во Владимире кафедру. Разговор шёл вокруг да около. Князь и епископ словно на поединке прощупывали друг у друга слабые места.

Андрею не хотелось заговорить первым о соборе, который был построен русскими мастерами без греков, в отсутствие Леонтия.

- В Ростове Великом сгорели все церкви, пока я был в отъезде, - сказал Леонтий.

Андрей пригорюнился, тяжело вздохнул.

- Уж я слышал, отец! - с сожалением покачал он головой. - Вспылил на мирских людей, думал, кто из моих отроков, а это, сказывал мне Кучкович, монах во хмелю уронил свечку. Негоже чернецам упиваться винным зелием… Твои монахи сжигают храмы, а я со своими мирскими людьми их строю.

Епископ Леонтий помолчал, постукивая длинными пальцами по столу.

- Яким Кучкович… - повторил он задумчиво. Оправив на груди крест, Леонтий поднялся с лавки. - Князь, патриарх константинопольский хвалит твоё усердие в строительстве новых каменных храмов, но многие удивлены, что в этом деле не положился ты на испытанную премудрость многоопытных эллинских зодчих. Всему миру известно их мастерство, и все земные владыки считают за честь заполучить их к себе. Один ты пренебрёг…

Князь Андрей улыбнулся:

- Ты прав, отец. Слава греческих мастеров облетела все земли, и я не пренебрёг ими. Только я подумал: всё греки да греки, - пусть и русские попробуют себя в искусстве каменного строения. И не ошибся. Многие из владимирцев - искусные мастера. Видел собор Успения Богородицы?

Епископ Леонтий поднял глаза кверху, медленно перекрестился и вздохнул:

- Как бы Бог не наказал тебя, князь, за гордыню! Развалятся соборы, сделанные руками твоих язычников. Тогда останется на земле память о тебе, как о гордеце неразумном…

Поздно ночью Андрей пригласил Фёдора в свою опочивальню:

- Я всё ждал, что епископ Леонтий меня поймёт. Будет мне помощником, разъяснит людям, что Богородица возлюбила Владимир больше всех иных градов. Теперь ведомо мне, что Леонтий против Владимира.

Фёдор сидел нахмурившись. Видно было, что он разделяет негодование князя.

- Греки, княже, много сотворили нам добра, но теперь времена изменились. О Леонтии ты не сожалей. Не нужен он тебе. Хорошо книжную премудрость разумеющие епископы к нам не едут. Зачем они потащатся за тридевять земель в далёкую Русь, когда им и на родине найдётся место! Едут какие поплоше, вроде Леонтия… - Фёдор опустился перед князем на колени ц прижал к груди руку: - Прости меня, князь, позволь молвить слово! Не грека нужно во Владимир епископом, а своего, русского.

- Этого, Фёдор, не разрешит царьградский патриарх.

- Разреши, княже, я в Царьград съезжу. Встречусь с патриаршими людьми, отвезу вклад в Софию. Хоть Грамоты греческой и не разумею, а договорюсь. Сказывают, что с подарками там многого достичь можно.

Покусывая рыжеватую бороду, Андрей пристально посмотрел на Фёдора:

- Об этом нужно подумать.

2

Алёшка крепко подружился с сыном бочара Никитой, молодым каменщиком, который спас его от рук боярского тиуна Якова. Зимой они катались с крутого берега Клязьмы на рогожке, играли в снежки. Алексей привык к весёлому, озорному парню, умевшему высмеять и толстого купца, и высокого, тощего дворского, злого нелюдима, следившего за работами на княжеском дворе.

Приближалась весна. Синими вечерами сидели они у ворот дома и, глядя на редких прохожих, толковали о своих делах. Как-то днём они пошли на берег. Алексей понёс рыбакам изготовленные Николаем крючья для багров. Никита увязался за ним. На берегу дымились костры. В больших чёрных котлах над огнём грелась смола, которой обмазывали днища вытащенных лодок. Мимо берега ослепительно белым полем с крепко спаявшимися трещинами шёл лёд.

- Скоро взломается… - сказал Никита. - Сперва идёт сплошняком, а потом взломается.

Никита был прав. На их глазах во льду появились трещины, между ними видна стала чёрная вода. Льдины начали ломаться на отдельные куски. У поворота реки они с угрожающим шумом налезали одна на Другую, дробились на более мелкие куски, тонули, чтобы тут же всплыть вниз в водовороте бурой воды.

- Братцы, баба на льдине…

- Нет, парень…

- Да не всё ли равно… спасать нужно…

Все увидели, что на большой белой льдине мечется человек. Стоящие на берегу засуетились. Кто-то бросил на льдину конец верёвки, но он упал неподалёку от берега. Льдина со стоящим на ней человеком приближалась к тому месту, где стояли Алексей, Никита и ещё несколько человек. Теперь стало видно, что на льдине была женщина. Она держала за верёвку козу которая то прижималась к её ногам, то рвалась куда-то на край льдины.

- Родимые, помогите! - донёсся сквозь треск и грохот слабый голос.

- Да ты козу брось! Утопнешь с ней, шалая…

Видимо, женщина не слышала этого предупреждения и опять начала бороться с козой, которая вырывалась у неё из рук.

- Что же делать-то, а?.. - с каким-то исступлением шептал стоявший рядом с Алексеем рыбак. - Кабы к ней на лодке, - на лодке нельзя…

Лёд, на котором стояла женщина, вздрагивал от удара о другие льдины, из-под краёв выплёскивалась вода, и видно было, как он медленно приближается к повороту.

- Ну, братцы, ежели сейчас мы бабу не снимем, то жить ей осталась самая малость.

Ощущение нависшей над человеком опасности, которую невозможно было отвратить, порождало бессильную обиду и раздражение у стоящих на берегу.

- Как же ты её снимешь, - посмотри, страсть-то какая! На повороте лёд перемалывает, точно на мельнице.

Алексей посмотрел на сталкивающиеся льдины, мысленно прикинул расстояние от берега до плывущей посредине реки женщины, и по сердцу его хлестнуло каким-то новым, ещё неизведанным чувством. Голова кружилась при мысли о том, что вот сейчас он может спасти этого обезумевшего от страха человека…

Алексей отошёл в сторону, выбрал нетяжёлый шест.

- Остановись! - кричал ему с берега Никита.

Алексей чувствовал под ногами упруго погружающиеся в воду льдины, видел женщину, которая вдруг упустила козу, и ничего не слышал, кроме шуршащего льда. Сверху ярко светило солнце, по-весеннему тёплый воздух приятно ласкал лицо, и было совсем не страшно. Он удивился, почему до него никто не догадался побежать на помощь. «Это хорошо - я первый!» - подумал он с удовлетворением. Вот и льдина; испугавшись чужого человека, метнулась в сторону коза, но Алексей на неё не посмотрел.

- Побежали! - схватил он женщину за руку. - Возьми шест. Если провалишься, то держись за шест.