Поразительное множество слухов расползалось, порожденное человеческой завистью. Церковь стремилась упрочить свое могущество и объявляла исчадиями ада всех отступников. В каждом городе, селе были свои парии, неприязнь к которым разделял всякий житель. Если нищих старух считали ведьмами, почему не предположить вампира в безобразном мужчине, лицо которого изуродовано заячьей губой? В некоторых землях для этого было достаточно обладать голубыми глазами.

— Потом пришла чума, — продолжал Пауль. — С загадочными смертями и трупным зловонием, исходящим от людей, разлагающихся заживо. В это же время наблюдается заметное усиление страха перед вампирами; симптомы чумы — истощение, слабость — сильно напоминают угасание от потери большого количества крови. Что бы ни предпринимали тогдашние доктора, человека ничто не могло спасти. В точности как в тех книгах, которые вы выбрали для чтения.

— Не совсем, — поправила его Дженни. — Это все объяснение проявлений ложного вампиризма. Вы же утверждаете, что он реален.

Пауль кивнул, польщенный ее вниманием.

— Безусловно. Наряду с ложными проявлениями всегда существовали случаи, связанные с аберрациями, с отклонениями в человеческой психике. На судебных процессах многие обвиняемые открыто признавались в том, что они вампиры.

— Ничего удивительного, — согласилась Дженни, — в полицию до сих пор приходят люди, взваливающие на себя преступления Джека Потрошителя. Если шизофреник тщеславен, он пытается достичь славы любым путем. В свое время на вампиров существовала… в некотором роде мода. Можно ли полагаться на такие случаи?

— Разумеется, нет, — Пауль покачал головой. — В психиатрической практике описано множество более серьезных расстройств. Есть люди с болезненной тягой к живой крови. Близко к вампиризму стоят некрофилия, некрофагия. Странно, что научное название — гемофимия — почти не используется применительно к этой болезни. В литературе ее только изредка именуют псевдовампиризмом. Параноидальное отклонение от нормальных психических реакций. В мягко выраженной форме больной воображает себя князем тьмы, возможно, мечтает о ночной жизни. Но по-настоящему подражать вампиру способен лишь безумец.

Он помолчал, собираясь с мыслями.

— В прошлом нашей семьи был эпизод, когда суд присяжных признал виновной в вампиризме одну из наших родственниц. Только Богу известно, в чем состояло ее преступление. Вполне могло оказаться, что она любила отрывать крылышки жукам и бабочкам и не делала из этого тайны по неосторожности. Как бы то ни было, в сердце ей вогнали свежеоструганный осиновый кол.

Не забывайте, что наша семья в те времена была богата и могущественна. Естественно, лорды никогда не пользовались любовью своих вассалов, и случай с вампиром давал законное основание такой неприязни. Приговор был приведен в исполнение незамедлительно. На фамильном гербе появилось пятно. Положение усугубилось самоубийством одного из кузенов казненной.

Свести счеты с жизнью в те времена считалось равносильным подписанию договора с дьяволом. С тех пор наш род приобрел зловещую славу, которая сохраняется и поныне.

— Но это несправедливо! — горячо воскликнула Дженни.

— Моих предков это мало заботило, к сожалению, — он грустно улыбнулся. — Они замкнулись в своих поместьях, жили все более обособленно. Некоторые ветви семьи отправлялись в другие страны; так мы оказались в Америке. Среди оставшихся членов семейства обычными стали межродственные браки. Еще одна трагическая ошибка, допущенная по невежеству. Было несколько случаев безумия — не буйного помешательства, нет, слава Богу, — однако они серьезно ухудшили наше и без того незавидное положение. Какой-то из моих далеких дядюшек, поверив в старые предания, решил, что он вампир, и начал охотиться на своих крестьян. В результате его особняк спалили дотла.

Конечно, — продолжил он со вздохом, — к тому времени, как мы поселились на побережье, во всей округе не нашлось бы человека, знакомого с нашим прошлым. Но предания передавались от поколения к поколению в самой семье. И мы подходим вплотную к истории моего отца.

Дженни терпеливо ждала, пока он возобновит рассказ, понимая, как тяжело дается ему эта откровенность.

— Его главным недостатком была слабохарактерность и то обстоятельство, что ему пришлось наследовать дело, начатое дедом, суровым и решительным человеком. Ни отец, ни его брат не были рождены для сапог, в которых ходили их предки. Дела шли из рук вон плохо, и моему отцу стало казаться, что над семьей тяготеет проклятие. Погиб брат; позднее мы узнали, что это был несчастный случай, однако тогда все выглядело как самоубийство. Для отца его смерть оказалась последней каплей. Он начал пить, злоупотреблять лекарствами. Но хуже всего было то, что он полагал, будто семейное проклятие свершилось над ним самим и он — вампир.

По этой причине мы затворились на острове. Мама делала все возможное, но у нее не было ни подготовки, ни опыта в управлении поместьями. К тому же на руках у нее оставались больной муж и двое детей. Все обратилось прахом. Земли распродавались или закладывались, и к моменту смерти отца у нас практически ничего не оставалось от состояния.

Он закончил рассказывать. Несколько минут оба молчали. Дженни задумчиво смотрела на перекатывающиеся вдали волны.

— Я сожалею, — произнес он наконец, — если эта история показалась вам слишком мрачной. Мне хотелось, чтобы вы знали ее.

— Но ведь все эти предания в прошлом, — Дженни поднялась с каменного сиденья. — Почему они занимают такое место в вашей жизни?

— В прошлом? — он горько усмехнулся. — Эти предания составляют проклятие моей семьи. Кто может знать, когда оно проявится вновь? В чьих жилах течет проклятая кровь?

Его неожиданная горячность смутила Дженни.

— Это невозможно, — она порывисто взяла его за руку. — У вас прелестная дочь, и разве можно подозревать…

Она собиралась сказать: «что она не такая же, как и все?» — когда вдруг поняла, что не смеет произнести этого. Варда не была обычным ребенком, ее жизнь слишком отличалась от жизни других детей. Дженни вспомнила засов на дверях ее комнаты, требование Пауля не оставаться наедине с ней.

По его глазам она догадалась, что он прочитал ее мысли.

— Нет, этого не может быть, — умоляюще проговорила она. — Вы не позволите этим мрачным легендам вторгаться в ее жизнь. Варда отличается от остальных детей только тем, что живет не так, как они. Однако она вполне нормальный ребенок. К тому же эта болезнь не передается по наследству.

— Кто может утверждать это наверняка? — он сокрушенно пожал плечами.

Дженни лихорадочно искала слова утешения.

— Но… ведь она ничего не сделала из того…

Болезненная гримаса исказила лицо Пауля, как будто память помимо его воли подсказывала нечто ужасное. Пошатнувшись, он отвернулся от Дженни и, прежде чем она успела понять, что произошло, уже бежал вниз по тропинке, оставив ее наедине с тяжелыми мыслями.

Мгновение она стояла, глядя ему вслед. Первым побуждением было догнать его, попытаться успокоить, однако Пауль не принадлежал к породе людей, которые нуждаются в словах ободрения. Позже он сам придет к ней, а сейчас… он будет стыдиться собственного порыва. И все же Дженни была благодарна за его рассказ. На камне осталось лежать пальто Пауля. Подняв его, Дженни поспешила к туманной громаде замка. Пронизывающий ветер задувал с моря.

Глава тринадцатая

Дверь в комнату Пауля оказалась закрыта, когда Дженни вернулась в замок. Не получив ответа на стук, она поднялась к себе в спальню.

Слова Пауля неповоротливо переваливались в мозгу, рождая тревожный осадок. Он не рассказал ей всего, что намеревался. Что-то остановило его: какое-то зловещее воспоминание — неизъяснимое даже после того, как он открыл тайну проклятия, тяготеющего над семьей.

Верил ли он, что гибельное предопределение нависло над Вардой? Невероятное предположение, если рассматривать его с позиций здравого смысла. Но то, что она услышала, было лишено всякой рациональности. Слабые попытки объяснить прошлое выглядели неубедительно: мир реальности разбивался о каменные стены замка, безнадежно искривляясь в потусторонних измерениях.