«Декабря 5, 1924 г. Василию Ивановичу Беллавину.

Мною неоднократно Вам сообщалось, что Вы никакими юридическими правами не пользуетесь иметь в своей квартире канцелярию, но до сего времени масса приходящих посетителей в б. Донской монастырь спрашивают не Вас лично, а Вашу канцелярию. Последний раз предупреждаю, если мною будут обнаружены канцелярские занятия и прием, кроме Вас, другим духовенством, я вынужден буду об этом сообщить в милицию, а также опечатать Вашу комнату, дабы снять с себя всякую ответственность перед административно-судебными властями за нарушенный Вами порядок».

Несмотря на хитрости и угрозы, выдумываемые Кочетковыми, люди шли и шли каждодневно к своему архипастырю. Одни по делам церковным, за получением письменных распоряжений, другие — ради патриаршего благословения, третьи — за утешением в горе. Доступ к патриарху был свободный, келейник лишь спрашивал посетителей о цели прихода. Святейший Тихон для каждого из них находил ласковые слова, его простота, дружелюбность в беседе производили на всех сильное впечатление.

Московский корреспондент парижской газеты «Энформасьон» сообщил своим читателям: «Спокойный, умный, ласковый, широкосострадательный, очень просто одетый, без всякой роскоши, без различия принимающий всех посетителей, патриарх лишен, может быть, пышности, но он действительно очень дорог тысячам малых людей, рабочих и крестьян, которые приходят его видеть. В нем под образом слабости угадывается крепкая воля, энергия для всех испытаний, вера непоколебимая… Постоянные изъявления сочувствия и преданности, которые он получает со всех концов России, делают его сильным и терпеливым… Густая молчаливая толпа ожидала приема. Странники, заметные по загорелым лицам, большой обуви и благочестивому виду, ожидали, сидя в тени башенного зубца. Они сделали несколько тысяч верст пешком, чтобы получить благословение патриарха. Сельский священник, нервный и застенчивый, ходил вдоль и поперек… Женщина припала к скамье и закрыла лицо руками. Тяжелые рыдания судорожно вздергивали ее плечи. Несомненно, она пришла сюда искать облегчение в каком-то большом несчастий, и невольно пришли в голову тысячи и тысячи расстрелянных… Горожане и крестьяне, люди главным образом из народа, долгие часы, порою дни ждут, чтобы открылась маленькая дверь и мальчик-певчий ввел их к патриарху Тихону».

Обретенная свобода не дала покоя главе Русской Православной Церкви. В газетах было объявлено, что трудящиеся могут не беспокоиться — следствие по делу «гражданина Беллавина» продолжается. За каждым шагом патриарха велось наблюдение, как и за близкими к нему людьми, вскрывались письма, шедшие на его имя через государственную почту, устраивались обыски. Верующие, опасаясь, что их архипастыря тайно увезут в темницу, не спускали с него глаз, днем и ночью в Донском монастыре толпился народ, надеясь, что, когда люди повсюду, Святейшего не посмеют тронуть.

Постоянно, ежечасно патриарх мучился вопросом: «Доколе можно уступать безбожной власти?» Где та грань, когда благо Церкви он обязан поставить выше благополучия своего народа, выше человеческой жизни, притом не своей — жизни верных ему православных чад?

Незадолго до кончины патриарх поведал о своих тяжелых раздумьях первому кандидату в местоблюстители патриаршего престола митрополиту Казанскому и Свияжскому Кириллу.

— Ваше Святейшество, — ответил только что вернувшийся из заточения митрополит, — о нас, архиереях, не думайте, мы теперь только и годны на тюрьмы.

Через несколько дней митрополит Кирилл, после допроса у чекиста Тучкова, был вновь арестован и больше не увидел свободы до своего расстрела в 1937 году.

В другой раз в беседе с тюремным врачом Жижиленко, будущим епископом, патриарх говорил о своих мученических сомнениях в пользе дальнейших уступок Советской власти. Делая эти уступки, он убеждался, что предел требований Советской власти лежит за пределами верности Христу и Церкви и что, по-видимому, единственная возможность для Церкви сохранить свою верность Христу — уйти в катакомбы, как первые христиане.

Но понимал патриарх Тихон и иное — скрыться архипастырю не дозволено, он должен нести свой крест до конца.

Гонения на Церковь продолжались. Воинствующий атеизм опирался на учение большевиков, стоящих у власти. Главный редактор газеты «Правда» Н. И. Бухарин утверждал в популярной книжонке «Азбука коммунизма», что вера в Бога есть выдумка буржуев. Бывший же до него редактором «Правды», а позже членом ЦКК и Верхтруда А. А. Сольц призывал: «Все религии, все боги — одинаковый яд, опьяняющий, усыпляющий ум, волю, сознание, — всем им беспощадная война».

Подобные призывы достигали ушей как одурманенных мечтой о мировом коммунизме жестоких юношей-романтиков, так и расплодившихся на дрожжах советского бюрократизма расчетливых карьеристов. «Отречемся от старого мира» и построим земной рай — без Бога, без христианской совести, без послушания заветам предков — повторяли как молитву воинствующие атеисты. А кто не захочет нашего земного рая — того уничтожим. Кто не пожелает верить в нас — того уничтожим. Кто по дороге к земному раю засомневается в нас — того уничтожим. Но прежде — унизим, чтобы не осталось ни праху, ни памяти от тех, кто не с нами. Унизим Церковь, превратив ее в нищенку, запретив ей напутствовать и причащать умирающих в больницах и тюрьмах, воспламенив костры из икон и богослужебных книг, насадив во всех учебных заведениях наше атеистическое вероучение, забрав под наши нужды Московский Кремль и все монастыри России, создав сеть агентов из духовенства и скостив им за доносительство налог, отменив празднование христианских праздников, поместив мощи русских святых в музее комиссариата народного здравия как анатомический материал, запретив крестные ходы, продав церковную утварь за рубеж, конфисковав колокола для переплавки в металл, разрушив церкви в целях расширения улиц… Будем заставлять школьников расстегивать ворот рубахи и срывать с их груди нательные крестики. Сломим волю вашего патриарха, и вы забудете его. Как забудете и Бога и с прочищенной от памяти головой станете строить наш, земной рай.

Но ошиблись гонители Русской Православной Церкви: Бог поругаем не бывает, терпят поругание пастыри и овцы стада Христова, терпят и славят Господа, ибо жизнь не имеет той цены, как любовь к Церкви. Они омыли одежды свои и убелили одежды свои Кровию Агнца (Откр. 7, 14).

Патриарх продолжал почти ежедневно совершать богослужения в московских храмах. Однажды во время Божественной литургии, когда архидиакон со словами: «Со страхом Божиим…» — вынес из Царских врат святую чашу, один из двух высоких мужчин, выделявшихся своим полумонашеским одеянием, выхватил из-под одежды дубинку и с криком: «Тихон, мы убьем тебя!» — опустил ее на митрополита Петра, приняв его по ошибке за патриарха. К счастью, удар пришелся только по плечу. Стоявшие рядом со свечами иподиаконы моментально обезвредили святотатцев. Архидиакон тоже не растерялся и, поставив святую чашу на престол, закрыл Царские врата. Одновременно раздался голос ктитора[101], призвавшего народ к спокойствию. Негодяев вывели из храма и передали в руки милиции.

А в это время в алтаре, облокотившись на святой престол, горько плакал Святейший Тихон…

Так же горько пришлось плакать патриарху и 26 ноября/ 9 декабря 1924 года, когда в 20 часов 15 минут тремя выстрелами в упор из револьвера был убит его келейник, секретарь и телохранитель Яков Анисимович Полозов. Сын Полозова записал по воспоминаниям матери: «10 декабря моей матери должно было исполниться двадцать пять лет, хотели эту дату хорошо отметить, и 9 декабря она спустилась вниз и стала давать указания Клеопатре (крещеной татарке, работавшей кухаркой при патриархе и нашей семье). В это время моя мать услышала что-то вроде щелчков наверху. Она побежала наверх, дорогу ей преградил патриарх и сказал: «Наташа, твоего мужа убили». Мать увидела отца, который хрипел… Убийцы убежали. Но моментально приехали работники ГПУ во главе с Тучковым, который сразу же заявил, что здесь дело рук белогвардейцев. Откуда он это взял?»