— А кто они, я могу узнать?

Черный улыбнулся и пожал плечами, не ответив на вопрос.

Лешка не выбирал тех ученых и пациентов, с которыми ему приходилось работать, за эти годы он познакомился с многими, но из всех исследователей больше всех он не любил Черного.

— Значит, я только ввожу в транс?

— Да.

— Скажите, а как вы определяете, дошла ли установка до больного и насколько прочно она сидит в нем?

— Ну, есть различные методы…

— А вы всегда уверены, что не ошиблись?

— Всю процедуру мы повторяем по нескольку раз.

— И каждый раз вводите больного в кому?

— Иногда в этом нет необходимости… Так что, приступим?

Лешка кивнул.

— Ну как, понравился цирк? — спросил Лешка, как только Вера с Костей перешагнули порог комнаты.

Костя молча прошел к коту, начавшему громко мурлыкать еще пять минут назад, как только почувствовал приближение своего маленького дружка, и присел около кресла, поглаживая изгибающегося от удовольствия Мурлыку.

— Ты на меня за что-то обиделся? — спросил Лешка. — Почему не говоришь со мной?.. Я же спросил…

Вера тихо разделась, мокрое от снега пальто повесила в шкаф и присела в кресло, с интересом поглядывая, как отец разберется в сложной ситуации.

— Я больше в цирк не пойду, — пробурчал Костя.

— Это почему? Тебе ведь медведи нравились!..

— Их там бьют… — Костя немного подумал и добавил: — А остальные — смеются!

— Кто смеется? — не понял Лешка.

— Все. Кроме зверей…

Лешка повернулся к жене.

— Что там у вас произошло?

— Да не знаю я! Он вдруг надулся и заявил, что надо ехать домой. Сказал, что не хочет больше смотреть… Я же знаю ваши характеры, пришлось уехать!..

Лешка притянул к себе Костю.

— Ты опять почувствовал, да? — тихо спросил он.

У Кости на глаза навернулись крупные слезы. Эти слезы копились, набухали, зацепившись за пушистые длинные ресницы, и наконец потекли по щеке.

Лешка прижал зарыдавшего сынишку к груди и гладил по спине, прижимая все крепче, а сын даже без страшной гипнотической силы отца знал, что крепкие руки папы всегда защитят его от тех злых людей, которые бьют беззащитных животных, что папа спасет его самого от всех опасностей, а когда они рядом с мамой, вдвоем, они смогут объяснить все-все, что происходит вокруг, и объяснить так, что все, даже самое страшное, станет простым и понятным…

Но Костя не знал, что стены, возведенные вокруг этого маленького уютного мирка, полоса вспаханной земли, несколько систем сигнализации и посменно дежурившие люди в соседнем доме, отделенные от этого здания высоким забором, всегда имеющие под рукой оружие, в свою очередь оберегают этот мир от папы, от того доброго и понятного папы, который сейчас ласково гладит его, и эти люди с оружием, при всей своей внешней мощи, боятся своего узника, потому что не представляют размеров опасности, исходящей от него, не понимают, кем дана ему беспощадная сила и зачем на него свалился этот дар.

Лешка же, пока успокаивал маленького родного человечка, от всей души поблагодарил Бога за то, что вместе с даром понимать людей и животных Бог не дал его сыну силу поражать людей так, как мог он, Лешка Ковалев. Ведь даже слабый маленький зверек нападает на врага, во много раз превосходящего его по силе и свирепости, когда чувствует жестокую боль. А Костя эту боль ощущал почти всегда… Наш мир так устроен, что ежесекундно человечество кому-то приносит боль. Это боль сорванного цветка и боль приговоренного к съедению животного, это и боль травы, погибающей под ножом бульдозера, а его сыну было дано чувствовать всю боль!.. А кто может выдержать такое испытание хоть сколько-нибудь длительный срок… Но пока они рядом, он, Лешка, сможет сберечь сына.

На экране телевизора бесстрашные диверсанты, под условным названием «наши», дрались кулаками, ногами, палками и лопатами, а если в их руках оказывался пулемет, то «наши» косили людей десятками. Лешка бурно переживал увлекательные погони, засады и перестрелки блистательных героев, а Вера, расположившись в кресле под уютным зеленым торшером, вязала свитер. Костя, разглядывающий картинки в книжке, поднял голову, внимательно посмотрел на отца, перевел взгляд на экран, где в этот момент трое в десантных костюмах, испуская дикие крики, закидали гранатами спящих вражеских солдат. Фильм был снят недавно, и, в соответствии с модой, на экране показывали все подробности битвы — отчетливо было видно кровь, струей брызнувшую из головы раненого офицера, медленно пролетела по комнате оторванная кисть руки солдата, а Лешка горящими глазами смотрел на перипетии битвы.

— Папа! — громко сказал Костя. — А зачем эти дяди дерутся?

В это время «наши» уже победили и сейчас собирали трофеи, благодаря чему гром сражения на какое-то время затих. Ковалев повернулся к сыну, неохотно оторвавшись от экрана.

— Да понимаешь, малыш… — Лешка задумался. — Это враги, они пришли к нам в страну и решили нас покорить.

Он опять уткнулся в телевизор, где начинался очередной бой.

— А как это?

Лешка хотел досмотреть фильм, но он любил сына и никогда не увиливал от трудных вопросов, чтобы не потерять уважение малыша, поэтому он скрепя сердце отвернулся от экрана, чтобы не искушать себя, и приступил к объяснениям.

— Видишь ли, Костик, много лет назад, когда еще и нас с мамой не было, началась война. Эти люди, немцы, — Лешка показал на экран, — убивали наших солдат, а наши их…

— А что такое «наши»?

— Это те, кто идет за нас.

— Нас с тобой?

Лешка вдруг понял, что следующий вопрос может быть о том, относятся ли к «нашим» солдаты, охранявшие здание, или…

— Ну, не совсем… — замялся Лешка. — Понимаешь, вот мы с тобой живем одной семьей — я, ты и мама. А вокруг нас город, где живут почти одинаковые люди, значит, они друг другу — наши. А есть еще государство, наша страна. Так вот, если на нас нападет другое государство, как когда-то напали немцы, то будет война, наши будут драться с врагами.

— А что такое страна?

— Это много городов, где говорят на одном языке.

— А города друг с другом воюют?

— Сейчас нет. Раньше воевали.

Ковалеву вдруг расхотелось смотреть этот дурацкий фильм.

Костя о чем-то усиленно думал, об этом достаточно ясно говорила привычка водить по чему-нибудь пальцем при сильных сомнениях, что он сейчас и делал.

— Значит, города сейчас не воюют?

— Нет.

— Воюют только те, кто говорит на разных языках?

— Ну, не совсем так… Вот в нашей стране говорят на очень многих языках, но живут дружно, а в других странах… Впрочем, и у нас уже воюют, — сказал он, вспомнив про Карабах.

— А семьи воюют?

— Только дикари. Понимаешь, есть люди, которых хорошо воспитывали, и они не дерутся друг с другом, а есть другие, которых воспитывали плохо, вот они любят подраться, а иногда и убивают.

Вера слушала терпеливые объяснения мужа и улыбалась, понимая, что с такой логикой рассуждений он рано или поздно запутается.

— Те дяди плохо воспитывались! — вынес заключение Костя.

Вера рассмеялась.

— Нет, — не согласился Ковалев. — Эти люди защищали страну.

— И им можно драться?

Ковалев растерялся.

От Костиных вопросов нельзя было отмахнуться, сынишка, в свои неполные шесть лет, соображал на удивление хорошо. Он свободно читал, отлично играл в шахматы и все новые знания схватывал на лету. Сейчас малыш ждал ответа.

— Понимаешь, наши воюют за свою землю, но и враги тоже воюют за землю, которую считают своей, так что и те, и другие со своей точки зрения правы.

— У них мало земли? — не понял Костя.

— Да.

— А если попросить?

— Да кто же просто так даст?

— Самим нужна? — сообразил малыш.

— Конечно!

— А когда наши убьют врагов, они заберут землю?

— Да.

Ковалев понимал, что в его объяснениях не все концы сходятся, но лучших аргументов он не знал. Костя несколько минут молчал, и Ковалев уже было подумал, что вечер вопросов и ответов закончился.