Но за это же время чекист привык к Ковалеву. Ведь его странный заключенный много читал, по его требованию в камеру приносили кипы литературы, в том числе и специальной, с ним было интересно побеседовать на любую тему.

Только Каверзневу, прапорщику Хайдулину из взвода охраны и нескольким ученым, список которых утверждался на самом верху, разрешалось лично встречаться с Ковалевым. Всем, кто входил в помещение, где находился Ковалев, предписывалось предварительно принять таблетку, уменьшающую опасность гипнотического воздействия Ковалева на собеседника, и она, по-видимому, действовала, зато после приема этого «лекарства» голова кружилась, сосредоточиться было трудно, и сотрудники лаборатории, изучающей феномен Ковалева, старались нарушить инструкцию и не глотать таблетки. А за безопасность сотрудников отвечал тоже Каверзнев.

— Папа!.. — Костя пробежал через комнату и прыгнул в объятия Лешки.

В этом крике было столько радости, столько неподдельного счастья, что у Лешки перехватило дыхание. Он прижимал к себе маленькое тельце с тонкими ручонками, обхватившими его шею, чувствуя, насколько нежны косточки его, Лешкиного, продолжения, чувствуя и огромную любовь маленького человечка к нему. Человечку было наплевать, что папа когда-то что-то сделал не так, он искренне радовался, что отец сейчас держит его в своих сильных руках и тоже счастлив от встречи…

— Ну, вот видишь, здесь твой папа! — ворчливо сказала Вера, поставив тяжелую сумку на пол. — А ты не хотел самолетом лететь!..

— Я хотел! — серьезно возразил Костя. — Только другим самолетом…

— Понимаешь, — рассказывала Вера, устало опустившись на диван, — в городе туман, и гражданские самолеты не летают. Каверзнев куда-то позвонил и договорился с военными, а этот, — она кивнула на сына, — ни за что не хочет лететь!

Костя спрятал лицо на плече отца.

Ковалев, не спуская сынишку с рук, присел рядом с Верой.

— Там плохие люди! — упрямо проговорил Костя. — Они эти самолеты для войны построили. Там пулеметы!

— Ну и что?.. — не могла понять Вера. — Они же не стреляют!

— Все равно… Там еще пушки… Они для войны!.

Лешка прижал юного пацифиста к груди и улыбнулся.

— А где Мурлыка? — спросил Костя.

— Гуляет, — Лешка показал на окно.

— Я его сейчас позову, — заявил сын.

Он слез с коленей отца, подошел к окну и замер. Вера с Лешкой удивленно переглянулись, и Вера недоуменно пожала плечами.

— Все. Он бежит сюда, — сказал Костя и повернулся к отцу. — А у тебя конфеты есть?

— Есть, — Лешка улыбнулся. — А как ты Мурлыку звал?

— Просто… — пожал плечами Костя. — Я ему показал, что гладить буду. И ласковые слова говорить… Как мама мне говорила, когда я маленький был.

— А ты разве помнишь? — удивилась Вера.

— Помню. Ты меня масюнчиком называла и ругала, когда я кашу не ел, про папу рассказывала.

Костя, не переставая говорить, подошел к маленькому шкафчику рядом со столом, заменявшим кухонный, и открыл его.

— А где конфеты?

— Ковалев, кот на улице? — спросил голос из динамика.

Лешка усмехнулся.

— Ага. Домой идет.

— А ты откуда знаешь, что идет? — удивился голос.

— Он нам радирует! — ответила Вера и засмеялась. — А мы принимаем!

— Дядя, — сказал Костя, обращаясь к телекамере, — нам надо молока для кота и для нас. Мама еще в машине жаловалась, что есть хочет.

— Ладно… — в динамике хмыкнули. — Уже несут.

Костя по-хозяйски прошелся по комнате, как бы осваивая пространство, и включил телевизор.

— Сейчас «Спокойной ночи, малыши!» будет, — пояснил он отцу. — А вы пока говорите друг другу, как любите себя, я же знаю, вам хочется.

Вера прыснула, настолько уморительно-серьезным тоном произнес свою тираду Костя.

— Только форточку откройте, сейчас Мурлыка придет.

Лешка открыл окно, куда сразу, как будто он дежурил внизу, запрыгнул мокрый кот и устремился к блюдцу. Убедившись, что еды нет, кот вспрыгнул на колени к Косте, сидевшему перед телевизором и внимательно слушавшему беседу вороны Каркуши с поросенком Хрюшей.

— Ты скучала без меня, Верунчик? — тихо спросил Лешка.

— Еще как! — выдохнула Вера и поцеловала Лешку. — А ведь ты седеть начал…

— Стареем…

— Слушай, мне что-то так тяжело в последние дни!..

— А ты не заболела? — встревожился Лешка.

— Нет. Просто на душе как-то неспокойно. — Вера неопределенно повела рукой в воздухе. — Тебе ничего не говорят, хоть что-то изменится в нашей судьбе?

— Нет…

— Нам предлагают еще одного ребеночка родить…

— Кто?.. — удивился Лешка.

— Генерал со мной беседовал. Говорил, что ты сперму отказался дать. Они хотели другой женщине ввести, чтобы она родила…

— Да, отказался! У них в последнее время многовато непонятных экспериментов!.. А мне это не нравится.

— Генерал обещал ходатайствовать, чтобы нам разрешили жить в другом месте, посвободней. Но говорит, что надо второго ребенка…

— А если они и с ним будут так же обращаться?!

Вера тяжело вздохнула.

— В Свердловске Костя на улице испугался прохожего, ты бы видел, какая истерика с ним была! — Верины глаза блеснули влагой. — Я его еле-еле успокоила.

Вера сейчас делилась пережитыми невзгодами со своим мужчиной, защитником, который, хоть и являлся заключенным, в ее глазах был самым родным и, может быть, самым сильным. И не только в эту минуту…

— А почему он испугался? Он что-то говорил?

— Он мне только потом объяснил, на другой день. Говорил, что этот дядя злой, что он мучает людей и убивает… Неужели он все это чувствует?..

— Не знаю…

— Но кто должен знать?! — в отчаянии воскликнула Вера. — Ты только представь, насколько тяжело ему будет жить, чувствуя боль всех, кто рядом!.. И гадость всех сволочей…

Лешка вдруг подумал, а как воспримет сын его самого, Лешку, когда узнает, что и он, Лешка, убивал людей, что и он, Лешка, мучил других, и у него, у Лешки, нет достойного объяснения своим поступкам. Как объяснить, что он больше не мог видеть небо из-за колючей проволоки, ходить под прицелом автомата, тем более, что не чувствовал за собой вины… Он не мог. И он бежал. А когда его пытались задержать, убивал. Сейчас, только сейчас, он понял, что у тех, кто его ловил, оставались точно такие же дети, как его Костя, такие же любимые женщины, как Вера, любящие ничуть не меньше, чем она, и у этих женщин после всего пережитого рядом с губами появлялась и оставалась навсегда такая же горькая складка…

Жизнь мы получили от силы, гораздо более мощной, чем мы сами, и мы не имеем права лишать этой жизни других! Но все это Лешка понял только сейчас. И как ему объяснить все это сыну?..

«А может, это кара, отпущенная мне Богом за то, что так жил?.. — вдруг подумал Лешка и испугался. — Ведь говорят, что за поступки родителей отвечают дети… Но при чем здесь он?!»

Не мог согласиться Лешка на то, чтобы за грехи Лешки Ковалева по прозвищу Студент отвечал Костя. Не мог!.. Но что делать?..

Когда Вера, по настоянию Лешки, выпила пару рюмок и немного поела, настроение у нее улучшилось. Она вместе с Костей с удовольствием слушала сказку, рассказанную Лешкой, разрешила сыну взять в постель кота и даже спела ему колыбельную. Наконец Костя уснул.

Сынишка крепко спал, приоткрыв рот и показывая ровные белые зубы, а Лешка расстелил на полу матрас, расправил простыни и поставил рядом с подушкой бутылку.

— А они? — Вера показала на телекамеру.

— Эй, охрана! — крикнул Лешка телекамере, но, оглянувшись на спящего Костю, перешел на шепот. — Если кто будет подглядывать, на другой день на глазу чирий вскочит, понятно? — он смотрел прямо в темный зрачок объектива. — И болеть будет ровно три месяца! А если при этом худое будете думать, то вообще ослепнете!

Вера прыснула смешком и, зажав рот рукой, захохотала, посматривая на спящего сына.

Они пили коньяк, целовались, шептали друг другу какие-то тихие слова, снова целовались, наслаждаясь нежной силой любящих тел, теплотой того трудно передаваемого прикосновения, когда женская грудь касается мужской, прелестью всех неповторимых изгибов их жарких тел, упиваясь страстью любви. И не было в эту минуту людей счастливей! Они не замечали ни телекамер, ни толстых стен, ни колючей проволоки за окном. Они — любили…