Колени Макса ослабли, и он мешком бухнулся на искорёженную землю, всю в рытвинах и вырванных ошмётках дёрна, сунул руку в карман, достал плитку шоколада, содрал обёртку и, откусив квадратик источающей аромат какао тверди, принялся меланхолично жевать. А с другой-то стороны, размышлял он, на попытку заполучить прибор ночного видения зона отреагировала абсолютно пассивно. Выходит, её возбуждают мысли только с признаком отрицания. К тому же его созидательные способности накрылись большим медным тазом. Что же получается? А получается полная бессмыслица! Обычная человеческая логика тут бессильна. Основное правило, видимо — осторожность и ещё раз осторожность. И в мыслях, и в поступках. На этом пока и закруглимся. Он даже покрылся холодным потом, изо всех сил стараясь избегать любого упоминания частицы НЕ. Это оказалось чрезвычайно утомительным.
Вытащив флягу и свинтив колпачок, Клюев сделал три внушительных глотка, тщательно пристроил колпачок на место, аккуратно упаковал остатки шоколада и сунул всё это обратно в карман. Затем он встал и, подобрав чудом не потерявшийся автомат, двинулся дальше. Перерыв на битву с грибницей и обед закончился.
Он пробирался сквозь лес, неукоснительно обходя скальные образования, подозрительные холмы, наиболее густые заросли и кочковатые низинки. К полудню, когда солнце добралось до зенита и зависло прямо над головой, пытаясь испарить неподатливый туман, он, по его подсчётам, преодолел половину пути. Теперь следовало сделать маленький привальчик, а потом удвоить осторожность — где-то поблизости уже могли находиться посты внутренней охраны, хотя он надеялся, что так далеко от эпицентра им забираться бессмысленно. Зачем? Зона сама позаботится о полной санации территории. Ему пока везло. А вот как выживают в этих поганых условиях они? Или тоже стараются думать позитивно? Верилось в это слабо. Значит, существуют дополнительные правила, всё ещё остающиеся для него за семью печатями. И его основная задача — обязательно вскрыть печати и добраться до истины.
В поисках места для бивака Макс обогнул очередной холм и тут наткнулся на останки самолёта. Самолёт был старым. Очень старым. Почти древним. Середины прошлого века. Уж в чём-чем, а в самолётах Клюев разбирался. Округлый фюзеляж выглядел плачевно — сквозь дыры торчали обломки лонжеронов, эрозия тоже постаралась и сожрала большую часть обшивки, но кое-что ещё можно было разобрать. Например, еле различимую цифру 28. Прямые когда-то крылья печально обвисли и заросли лишайником, хвостовое оперение напрочь отсутствовало, а лопасти центрального винта загнулись барашками, словно самолёт в далёком прошлом сходу врезался в поверхность воды. Больше всего Макса привлёк длинный фонарь с осколками стёкол. Таких фонарей ему раньше видеть не доводилось. А если и доводилось, то только на старых фотографиях. Да, на чёрно-белых фотографиях. Какой-то смутный образ замаячил у экс-пилота в голове. Постой-постой! Такой фонарь рассчитан, вероятно, на трёх членов экипажа. Следовательно, это не истребитель. А что тогда? И тут его разом осенило. От волнения он даже забыл о контроле за мыслями, и частицы НЕ посыпались горохом. Он вспомнил, в связи с чем рассматривал снимки подобных самолётов. Это был бомбардировщик-торпедоносец «Эвенджер». В декабре 1945 года звено из пяти таких машин вылетело с базы Форт-Лодердейл во Флориде и сгинуло в Бермудском треугольнике. А возглавлял эту команду лейтенант Чарлз Тайлер. И птичка его числилась под номером «двадцать восемь».
Клюев стоял и остолбенело глядел на самолёт. Где Кыштым и где Бермуды?! Это же невозможно! Это не укладывалось ни в какие теории. Впрочем, почему же нет? А открытие Реутова в теории укладывалось? А зона эта невозможная укладывается? А его обстоятельства какой теорией можно описать? После взрыва в этом месте смешались времена и пространства. Так что вполне вероятно, что реутовский катаклизм и послужил непосредственной причиной образования Бермудского треугольника, и Макс бы нисколько не удивился, если бы здесь обнаружилась ещё и пара-тройка парусников девятнадцатого века. А что? До кучи-то! Варвары здесь шастают, доисторические ископаемые водятся, небоскрёбы из будущего изредка возникают. Что мешает кораблику приплыть? Он не додумал мысль до конца и попятился. По ту сторону искорёженного корпуса послышалось низкое, утробное рычание, и из тумана возник и попёр прямо на Клюева здоровенный океанский лайнер, сияющий освещёнными изнутри иллюминаторами. По палубе его метались и что-то кричали люди, указывая на полускрытые маревом ели и сосны. Дальше Макс смотреть не стал и опрометью бросился к склону холма. Не хватало ещё посреди леса оказаться раздавленным трёхтрубным пароходом. С ума сойти! Как он здесь движется? Когда Клюев, срывая дыхание, взлетел на вершину и оглянулся, лайнера уже и след простыл, лишь туман колебался белёсыми струями в том месте, где он только что находился. «Эвенджер», как и прежде, скромно возлежал у подножия. Ни хрена себе! Либо у экс-пилота начались глюки, либо контакт пространств и времён получился очень кратким.
Макс вытер со лба холодную испарину. Тоже, между прочим, тема для размышления. У корабля там, значит, водный простор, а у нас здесь сплошная суша. Как это всё совмещается? Или каждое измерение само по себе и никоим образом в другое не проникает? Чушь собачья! Вот же останки бомбардировщика лежат, да и рептилия была самой что ни на есть настоящей. И моряки, скорее всего, видели лес вокруг, потому и паниковали. Выходит, пересечения реальностей могут иметь различный характер, зависящий… От чего? Интересно, а сам он может провалиться в другое время? Вот прямо отсюда, скажем, взять и шагнуть в империю инков. И не в этом мире, а в другом. Возможно такое? Клюев понял, что запутался окончательно, и рационального объяснения ему всё равно не найти.
Всё! Отдых и покой. Покой и отдых. И чтобы ни единой мысли! Макс сел, потом лёг на спину и стал тупо глядеть на диск солнца, пробивавшийся сквозь завесу зоны. Сколько ему ещё осталось? Километров семь? Что там будет дальше, если в первой половине пути на него свалилось столько разной мерзости? Но главное — жив. И впредь собирается соответствовать. Ещё часа четыре — и он у цели. Почему вдруг четыре? Потому что близится эпицентр! По логике: чем дальше в лес, тем больше дров. А в самой середине — адская машинка! Которую следует обезвредить. Вот только как? Ладно, бой покажет. Лишь бы просочиться сквозь оцепление. Он же дитя этого мира, и зона — порождение этого мира. Как-нибудь договоримся. «Успокаиваешь себя? — усмехнулся Макс. — Ну, правильно. Перед основным событием надлежит быть спокойным и выдержанным. И уверенным. Тогда всё получится».
Он полежал ещё немного, снова сел, нехотя достал и сжевал оставшийся шоколад, запив его несколькими глотками воды из фляги — странно, но голода он не испытывал, хотя после такой встряски следовало бы ожидать обратного — поднялся и начал спускаться с холма. Оказавшись у подножия, ещё раз осмотрел останки «Эвенджера» — мало ли какая мысль проклюнется? — и, ровным счётом ничего не надумав, двинулся дальше. На север. Не спеша. Очень осмотрительно. Очень аккуратно. Редколесье ещё не закончилось, и он мог себе позволить подобную вольность. Почва была сравнительно ровной, травянистой, лишь изредка попадались мелкие кустики каких-то диких ягод, в которых Клюев абсолютно не разбирался, а потому и внимания не обращал, и вскоре его бдительность несколько ослабла. Зона продолжала стонать и жаловаться, но всё это представляло, скорее, фон, а не сиюминутную опасность, и беспокоило его мало. В первые минуты он ещё по привычке вздрагивал и оглядывался, а затем стал чаще смотреть под ноги. Туман то сгущался, то редел, расходясь в стороны дымными полотнищами, изредка в нём просверкивали какие-то лиловые сполохи, перемещались мутные сгустки, более плотные, чем среда, их породившая, зарождалось и пропадало некое неуловимое движение, но в целом ничего тревожного не происходило. Отсутствие зримой опасности в течение длительного времени притупляет осторожность. Это Макса и подвело.