Это ж сколько лет он здесь стоит, подумал Клюев, с ним же рядом находиться опасно, того и гляди развалится! Значит, не живёт здесь никто. Но проверить всё-таки надо. Он раскинул ментальную сеть и накрыл ею деревню. Полное запустение, как и следовало ожидать…Ни единой живой души… Да-а-а, Бородин, безусловно, знал, куда забрасывать, чтобы не привлечь досужего внимания. Схитрил Андрей Ильич, схитрил, умолчал о том, что ему было известно досконально. На то он и третий уровень. Но вместе с тем это означало, что команда Ли абсолютно уверена — Макс справится. Хмыкнув, Клюев неспешно двинулся вдоль деревни, рассматривая дома и прикидывая, в котором из них устроить себе обиталище. Наконец, выбрал, присел рядом на травку, скрестив ноги в полулотосе, и расслабился. Июньское солнце припекало вовсю, к здешним местам подбирался полдень, тени стали совсем короткими и уже ничего не укрывали, и Макс решил сотворить себе стаканчик ключевой воды. Впрочем, нет, подумал он, лучше криночку молока, и отчётливо представил себе пузатенький глиняный горшочек, прямо из погреба, со стекающими по его изгибам каплями испарины и молоком, покрытым тонкой плёночкой сливок. Выудив из воздуха материализованную мечту, он припал к краю, длинными глотками, но особо не торопясь, опростал ёмкость, удовлетворённо вздохнул и приступил к восстановлению жилища. Рассмотрев дом со всех сторон, Клюев омолодил его, то есть вернул к состоянию, которое тот имел сразу после постройки, убрал кое-какие детали, показавшиеся ему лишними, добавил новые, по его мнению, более функциональные, обычные оконные стёкла заменил на ударостойкий поляроид, а толстым дверным доскам придал свойства броневой плиты. Про хитрый врезной замок тоже не забыл. Некоторое время Макс сосредоточенно оценивал свою работу, по ходу дела меняя внутренний интерьер, изгибая стропила, дабы внешне крыша выглядела провалившейся, нанося слой грязи на стёкла и состаривая наружную поверхность брёвен до прежней консистенции. Когда дом опять перестал выделяться среди прочих построек деревеньки, творческий порыв Клюева сам собой угас. Берлога была готова.

Для полноты художественного образа Макс соорудил рядом с крыльцом покосившуюся, но прочную скамейку, перебрался на неё, прислонился спиной к тёплым брёвнам и впал в оцепенение. Сколько ему предстояло пробыть в этом мире, он даже приблизительно не догадывался, но узнать о нём как можно больше представлялось задачей, прямо скажем, первоочередной. От этого зависела стратегия дальнейших действий. Да и привязаться к местности не мешало.

Клюев давно усвоенным лёгким усилием расширил восприятие. Сначала он выяснил, что деревенька затаилась в довольно солидном лесном массиве Удмуртии, неподалёку от изгиба реки Чепца, затем начал раскручивать информацию дальше. Оказалось, что его здешняя родина не подозревала о возможности создания ви-генератора и всё ещё жила по законам «развитого» социализма. В чём заключался смысл этих законов, Макс знал только из школьной программы, давно пройденной и основательно забытой, поскольку никогда его особенно не занимали политические игрища, а испытать их на себе он просто не успел по причине достаточно юного возраста. Именно эти обстоятельства и вызвали обострённый интерес к условиям существования в зоне предполагаемых действий. И Клюев углубился в историю последних лет.

Сразу же всплыли занимательные подробности. Обнаружилось, что Генеральный секретарь ЦК КПСС Юрий Владимирович Андропов не скончался здесь в 1982 году, а протянул ещё пять лет. Этого времени ему с лихвой хватило для проведения давно назревших преобразований в застойном государстве. Сначала он сделал границы полупрозрачными, естественно, лишь для сильно ограниченного контингента лиц, представлявших наконец-то официально разрешённый малый бизнес, регламентируемый, впрочем, потребностями и квотами. Страна немедленно наполнилась товарами и продуктами. Затем были сняты некоторые идеологические запреты. Наступила очередная оттепель, и творческая интеллигенция воспрянула духом, явив миру нетленные шедевры позднего социализма. В меру, так сказать, сил и желаний. Потом хлынули инвестиции в перспективные отрасли науки при одновременном сокращении ставших слишком громоздкими, неповоротливыми да и, положа руку на сердце, давно уже ненужными плановых производств. Новые технологии, разработки и методы пошли косяком. Хорошо отстроенный механизм промышленности, ранее тормозимый и подверженный сбоям лишь стараниями чиновников-головотяпов, заработал с завидной энергией и эффективностью. Короче, хорошо всем знакомого провала девяностых, когда страна потеряла практически все свои завоевания, здесь и в помине не было. Правда, не удалось избежать (если, разумеется, её хотели избегнуть) другой напасти — возрастания мощи КГБ, боевого отряда, меча и щита партии коммунистов. Учитывая все дарованные свободы, Андропов решил усилить контроль над основными массами нерадивых соплеменников, чтобы, не дай бог, не надумали чего и не возомнили себе. А где усиление, там — соответственно — и расширение штатов. Госбезопасность и раньше-то являлась государством в государстве, а теперь она стала прямо-таки всеобъемлющей структурой, пронизав своими щупальцами все слои общества. Незыблемость империи усилилась многократно. Исподволь генсек подготовил себе преемника, естественно, из бывших соратников, надежды своей и опоры. Так эстафетная палочка верховной власти гарантированно перешла в руки спецслужб. Контроль стал тотальным. При нынешнем главе государства — Несторе Петровиче Моховом — возможность попасть на отсидку за нелояльность к власти превратилась в неотвратимую закономерность. Впрочем, народ и не роптал. Чего, спрашивается, роптать, ежели все при деле, и прилавки ломятся. Случались, конечно, единичные выпады, но бдительная общественность пресекала их незамедлительно. А не надо, понимаешь, в собственном пруду воду мутить. К тому лее возродился институт генерал-губернаторства, и проявить преданность по отношению к наместнику почиталось не только умением жить, но и высокой доблестью.

Во внешней политике образовалось некоторое затишье, объясняемое тем, что Советский Союз перестал финансировать международное коммунистическое движение, без постоянных вливаний протянувшее всего лишь пару лет. В 1985 году Андропов декларировал приверженность СССР общечеловеческим ценностям и наступление эпохи самого что ни на есть расцвета гуманизма, но твёрдо дал понять, что не потерпит вмешательства во внутренние дела страны. Тот же, кто посмеет усомниться в его словах и захочет влезть с ногами в наше, кровное, получит адекватный отпор, если понадобится, всей силой русского оружия, в эффективности которого мир имел возможность убедиться не единожды. Зато дружественные страны, заявил генсек, буквально задохнутся от нашей щедрости. К ним широким потоком хлынут российские нефть и газ, им в небывалых количествах отломится новейшая техника, а уж в специалистах самого широкого профиля просто нужды не будет. Социалистический лагерь отныне упраздняется, каждый его участник волен определяться, как ему заблагорассудится. Кардинальных возражений со стороны международного сообщества не последовало, в самом деле, зачем, если всё так замечательно разрешилось, и угроза новой, пусть и не слишком большой войны перестала существовать. Особое мнение выразила лишь Америка, и в этих краях претендовавшая на роль мирового лидера. Её недремлющие спецслужбы заподозрили — и, надо сказать, не без основания, — что Советский Союз прячет большой кукиш в кармане и при любом, удобном для себя случае этот кукиш обязательно предъявит.

Клюев, слегка ошалевший от подобной информации, грустно усмехнулся. Родина действительно утаила и от врагов, и от друзей небольшой сюрприз — открытие доктора Реутова из Института перспективных физических исследований (ИПФИ). Надо же, подумал Макс, даже аббревиатуры в наших мирах, и те почти совпадают. Реутов разработал прибор, дававший возможность изменять локальные характеристики реальности. Перспективы вырисовывались захватывающие — от путешествий во времени и дублирования всевозможных предметов до телепортации и считывания практически любой информации из ноосферы. Правда, триумфа не состоялось. Слишком уж рьяно кэгэбэшники, почуявшие невероятную халяву, взялись за несчастного доктора. Вот Александр Наумыч Реутов, увидев такое к себе отношение, взял да и взбрыкнул. Мол, что это вы, уважаемые опричники, себе позволяете? Хотите весь мир до ручки довести? Куда лошадей гоните? Здесь малейшей ошибки достаточно, чтобы земной шарик в прах рассыпался. Тогда его обвинили в нелояльности и саботаже. По недомыслию исполнителей, естественно. И доктор окончательно прозрел. Встал в позу. Но пасаран! Время ещё не пришло для таких открытий!