— Иду к морю. Всего хорошего!

— А, молодое поколение, наша завтрашняя смена! Да, вам хорошо, у вас прекрасные условия! Мы в свое время проводили каникулы на молодежных стройках — Салва-Вишеу, Бумбешть-Ливезень… Да что там, будто только каникулы? И во время года мы ехали туда, где были нужны, — меланхолически вспоминает Цинтой, появившийся из комнаты в сопровождении своей пышной и румяной супруги, чьи глаза выражают безмерное восхищение всем, что говорит и делает муж.

— Вероятно, вы учились на заочном, — бросает ему через плечо Влад. — Пошли, Дана!

Цинтой некоторое время следит за ними взглядом, словно пытаясь осмыслить ответ Влада.

— Какая она нахальная, эта сегодняшняя молодежь! — смиренно обращается он к Нае, который с явным удовольствием следил за сценой.

— Скажите, господин Димок, разве у этих молодых людей есть принципы? Разве это нормально — сожительствовать вместе в одной комнате? Панделе даже не поцеловал меня до свадьбы, а слава богу, он ухаживал за мной целых полтора года, — искренне недоумевая, вмешивается супруга товарища Цинтой.

— Мадам, это и есть прогресс. Я думаю, между ними уже давно произошло то, что мы, старое поколение, называем «непоправимым»… Увидимся за обедом, до свиданья!

— Что это делает там, в душе, эта гражданка, мадам Дидина? Мой муж хотел бы совершить свой утренний туалет.

— Барышня Габи, выходите, другие ждут… Кончится вода, а больше я наливать не стану. Я и так по горло сыта — карабкаться на лестницу со шлангом в руках! Бедняжка Тити, если бы он видел, как даром расходуется вода…

— Ну, мы едем в Мангалию. Милика, смотри, не забудь список и положи сумки в багажник. Мадам Дидина, тут приедет один товарищ, привезет цыплят…

— Приготовь двух отварных, с картошкой и цветной капустой… Масло в холодильнике… Посмотришь там, я написала на пачке: «Пинтой».

— Не захватите ли вы баллон, а то газ кончается?

— Послушайте, товарищ Дидина, не потащу же я на своем «Фиате» баллон для всего двора! Пусть другие возят, небось, претензий у всех хватает!

— Пошли, Лика, не расстраивайся, не то давление поднимется, — укоризненно качает головой, его половина.

Дидина, уперев руки в боки, грустно глядит им вслед, потом, что-то бормоча, уходит на кухню, откуда доносится волнующий запах поджариваемых баклажан.

Идиллическая жизнь двора возвращается в свое русло. Домашняя птица спокойно разгуливает между газетами, чашками из-под кофе и шезлонгами; свинья отчаянно визжит, извещая мир о том, что и для нее настал час завтрака; Замбо, верный страж двора, окончив ночную смену, со вздохом облегчения укладывается в воротах, отложив пересчет блох на более поздние времена. Мадам Дидина, хотя и поглощенная сложной операцией рубки баклажан, внимательно прислушивается к ритму двора. Осознавая свою страшную вину — опустошение, нанесенное бочке с водой, — Габриэлла пытается незаметно проскользнуть мимо, но, подобно Зевсу Громовержцу, Дидина возникает перед ней в клубах пара…

— Мадам Габи, я замещаю хозяина этого двора. Бедняжка Тити, когда уходил, сказал мне: «Оставляю тебя моей заместительницей. Отвечаешь за все, что здесь движется и разговаривает». Норма в бочке — десять минут на голову туриста. Да, кстати, сегодня вы опять будете потреблять одну зелень?

— Сегодня я собираюсь попировать: прибавь к цветной капусте творога, да смотри, не вари ее слишком долго, не то все витамины испарятся.

— Какого черта варить, когда о баллоне никто не заботится? — ворчит хозяйка, снова исчезая во мраке кухни.

А я, Олимпия — невидимый и всезнающий свидетель жизни двора — решаю запечатлеть все это, черным по белому, и с первой же оказией отправить в Бухарест… Там две заблудшие души уже давно ждут, чтобы их обратили на путь истинный, вовлекли в очарование тихих дней на…

— Доброе утро, мадам! Как поживает малыш? — вежливо интересуется Габриэлла.

— Слава богу, спит. Не знаю, что это с ним, он нервничает. Обычно он такой тихий… по крайней мере, так считает все наше семейство. А его отец, вместо того, чтобы поскорее приехать сюда, где он так нужен, болтается в Бухаресте. Словно это только мой ребенок… (нынче утром я в ужасном настроении, Аби…).

— Не говорите так, мадам. Вы же знаете: нет худа без добра… Я тоже так говорила, когда была замужем. А теперь…

— Что — теперь? Выглядите вы превосходно. Все мужчины нашего двора вами восхищаются.

— Ох уж это мне платоническое восхищение! Прогулка при свете луны и потом — недвусмысленное приглашение. Ни одному не придет в голову сделать самое банальное предложение — зайти и расписаться. Нет, хуже некуда — быть разведенной… Но что это происходит?

Перед забором, в клубах пыли, останавливается грузовик. Доносятся какие-то странные звуки, что-то вроде отчаянного кудахтанья. Я, любопытствуя, подхожу ближе…

— Скажите, пожалуйста, товарищ Цинтой здесь живет? Меня начальник послал, отвезти ему этих…

— Да, здесь, но его нет дома. Он уехал в Мангалию.

— А что мне делать с птицей? Не везти же ее назад: я спешу, меня от дела оторвали, мне надо возить материалы.

— Вот идет хозяйка.

— Цыплята для товарища Цинтоя? Выгружай, он мне наказал.

— Ладно, только побыстрей, я спешу… Проклятая птица!

Румяный молодой человек забирается в кузов грузовика и начинает вытаскивать оттуда клетки, в которых бьется штук двадцать белых цыплят.

— У вас что, столовая?

— Давай отнесем их на задний двор. Столовой у меня нет, но семейство Цинтой поглощает ежедневно пару цыплят — это их норма. Осторожно, куры — создания нежные, и если хоть одна из них пострадает, мне попадет от товарищей…

Я возвращаюсь на веранду, откуда наслаждалась сценой Габриэлла.

— Ну и типы, эти Цинтои.

— Да, целый день торчат в Мангалии, что-то покупают. Отчего они не остались в Бухаресте? Ведь так было бы проще: не надо столько передвигаться… Дидина, я пойду позагораю. Если Филипп проснется, крикни меня.

— Хорошо, мадам Олимпия.

Вероятно, именно в таком уголке, как эта Вама, родился миф о земном рае. Легкий ветерок тянул из морской дали… волны с веселым лепетом разбивались друг о друга… подошвы утопали в сыром песке, ласкаемые кристально чистой водой. Дети, как пухлые херувимчики, бегали по берегу, поглощенные игрой, с ведерками и разноцветными спасательными кругами в руках… а их матери, божественные Евы, купались в волнах, хихикая со счастливой невинностью детей Золотого века…

Охваченная сладкой истомой, я уселась возле группы своих сотоварищей по двору. Как все было бы прекрасно, если бы и Аби был здесь!.. Я вздохнула, слегка расчувствовавшись… но такова его работа, если она мне не нравится, почему я не вышла за бухгалтера или, скажем, за портного?.. Впрочем, я уверена, что он ни одной минуты не устоит перед моим писательским даром…

— Как трутень, ей богу! — завистливо восклицает Димок. — Роятся вокруг него эти нимфы, словно он медом намазан!

Заинтригованная, я смотрю на человека, вызвавшего зависть Нае. В нескольких десятках метров от нас на шикарном зеленом полотенце величественно восседает господин, окруженный тремя молодыми наядами — стройными, темноволосыми и на первый взгляд довольно-таки привлекательными.

— Это немец или австриец, я видела его и в прошлые годы, — сообщаю я, гордая своими знакомствами, достойными попасть в «Who’s who»[5] Вамы.

— Он каждый год приезжает, — добавляет Габровяну.

— Нет, вы только подумайте: мало того, что его окружают три красавицы, он еще и иностранец! — возмущается Димок. — Я бы еще понял, если бы это был местный, наш… А ну, попробуем восстановить равновесие! — бормочет он, упругим шагом направляясь к группе.

Однако вскоре возвращается, кисло улыбаясь:

— Чертов султан! Так вроде бы симпатичный парень, только — не трожь гарема, не то будет худо…

— Если бы вы меня спросили, я посоветовал бы вам поберечь силы, — флегматично замечает Габровяну.