– Не смеши, Рим. Какое такое должностное лицо – эта санитарка? Ей вручили? То есть, её приглашают?

– Тут не приглашают, а вызывают!

– Рим, ты законопослушный гражданин?

– Конечно.

– И ты не желаешь нарушать закон?

– Да, поэтому надо, идти и немедленно, пока не опоздал!

– Вот именно поэтому идти никуда не надо! Ты подписался? У тебя курьер взял корешок повестки?

– Там моя печать.

– Не смеши.

– А почему не надо идти?

– Да потому, что ты не знаешь сути вопроса! Что это за бумажка? Кто ты есть? Свидетель, очевидец, обвиняемый? Вначале надо узнать, зачем ты понадобился этому капитану?

– Но как?

– А вот это я беру на себя! Сегодня же вечером доложу. И не вздумай туда ходить! Это только во вред себе!

– Как-то неприлично получается.

– Хочешь оказать помощь следствию? У тебя есть адвокат?

– Нет.

– Так и не вздумай идти! Ты придёшь с добром, станешь откровенничать, а всё себе во вред! Мгновенно из свидетеля превратишься в обвиняемого. Уж мне-то эта кухня хорошо известна!

– А мне не станет хуже за неподчинение?

– Ох! – шумно вздохнула Алина. – Можно ли быть таким? Ведь ясно выражаюсь: не ходи! Ничего не будет, а вот будет, если, сходишь! Сегодня узнаешь, что к чемую. По повторной повестке явишься подготовленным, с продуманным каждым словом! Теперь-то хоть понятно?!

– Как здорово иметь грамотных друзей! – благодарно воскликнул Рим.

– Надо только чаще к ним обращаться! – укоризненно произнесла Алина. – Кстати, что там у тебя с Линочкой?

– Ничего, – ответил Владимир, – и я рад этому!

– Ты? – округлила глаза Алина.

– Да, я! Ничего хорошего из их отношений не выйдет, вот есть у меня такое внутреннее чувство.

– Внутреннее чувство! – противным голоском повторила супруга. – Да идеальнее их в мире пары-то нет! И быть не может!

– Тебе бы свахой работать!

– А тебе лишь бы брюзжать, как старику!

– Позвольте мне самому решать свои личные проблемы! – дружески разрядил, начавшую накаляться, обстановку Любимов.

– Хорошо, – успокоилась Алина. – Но попомни мои слова: лучшей девушки тебе никогда и нигде не найти!

На этом попрощались.

И закрутилась круговерть будней, затянула в себя и разбросала центробежной силой всех по разным сторонам.

Эвелина несколько раз звонила и постоянно извинялась, неизвестно за что. Это было непонятным, но сам факт общения, даже по телефону, казался приятным. Эвелина, приглашала в гости, для знакомства с мамой. Зачем, они же давно знакомы!

– Я не в этом смысле.

Опять бросила трубку! На что она обижается? Что Рим не желает видеть её маму и бабушку? Так ведь, его понять можно.

К следователю всё же попасть пришлось. Любимов уже знал суть дела. Данилыч подал заявление! Во-первых, он инвалид. Во-вторых, пострадавший от психиатрических репрессий. В-третьих, оскорблён до глубины души некомпетентностью доцента! Вместо больничного листка получил по морде! От врача-психиатра! Любимов сам псих! Если он бьёт своих посетителей в поликлинике, тогда что творится в его стационаре полузакрытого типа?

Капитан, имевший предварительно беседу с полковником Кудриным, выслушал соображения Любимова. Он возмутился до глубины души, профессионально ухватив самую суть проблемы.

– Какая подлость! Какая стерва эта, ваша зам главного врача! Она ведь нашла свидетелей. Вот, пожалуйста, целых трое! И видите, что обещает Данилыч? Если меры не будут приняты, стану обращаться в вышестоящие органы!

– Что мне грозит? Увольнение?

– Нет, какое уж тут увольнение! Обычная хулиганка. Штраф, огласка. В худшем случае – пятнадцать суток.

– А это неизбежно поведёт за собой увольнение, – продолжил Рим.

– По логике событий, да. Но отчего такое поганое отношение к органам?

– Вовсе нет, – возразил Рим.

– Но ведь вы не верите в справедливость с нашей стороны?

– Почему? – спросил Рим, позабыв правило, что здесь не он задаёт вопросы.

– Нет никаких подтверждений, кроме показаний потерпевшего и свидетелей. Нет заключения медэкспертов о нанесении побоев. Нет и состава преступления – дело закрывается.

– Он будет писать в вышестоящие органы.

– Пусть его, пишет! Хоть в суд подает, его право.

– Для меня это плохо кончится.

– Ерунда, ничего не будет!

– А свидетели как?

– Два алкоголика? Да они мне завтра же напишут отказ от показаний! С третьей сложнее.

– Кто она?

– Медсестра ваша, Рим Николаевич! Здесь Дулина жилы порвёт, а заставит её настоять на показаниях! Эту проблему вам придётся решать самостоятельно. Кстати, от каких таких репрессий он пострадал?

– По-пьяни заснул на железнодорожном полотне и потерял ногу.

– Какая мразь! – капитан шваркнул кулаком по столу. – Этому скоту место на лесоповале, вместе с вашей Дулиной! Одну пилу на двоих. И за пайку – шесть кубов!

– Возможно.

– Каждому! – в запале продолжил капитан.

Расстались они почти друзьями. Капитан сдержал обещание: алкаши забрали показания – без вопросов. Мало того, капитан попытался вмешаться в поганую обстановку в больнице, используя собственные методики.

Он надел китель и заявился прямиком к Главному. Из двух фраз понял, что имеет дело с психиатром. Кроме того, толку от Главного никакого. Он, всего лишь, марионетка лечпрофа. После разговора с Васильчиковым капитан убедился в бессмысленности своих попыток что-то уладить, используя официальные каналы. Профессор, с несходящей улыбкой с лица, давал лестные характеристики сотруднику Любимову, а как только речь заходила о Дулиной, начинал нести околесицу.

К Дулиной капитан не пошел. Смысла-то никакого!

И результат визита в психушку – никакой.

Профессиональная гордость была задета, и капитан до поры затаился.

Дулина замерла в ожидании. Так себя чувствует браконьер, бросивший в закрытый водоём мину с замедленным действием: в предвкушении потирает руки и вожделенно ожидает взрыва.

Время идёт, мина опробована и надёжна – результат не заставит себя долго ждать! Можно расслабиться, пусть себе резвятся обречённые рыбёшки!

Только вот, не заметил удачливый браконьер рыбинспектора, скрывающегося за опушкой леса.

56

Не по дням, а по часам Москва становилась всё жёстче и жёстче. Ещё вчера с Кариной Львовной любезно разговаривали, разъясняли ей ситуацию, а сегодня вовсе отшили! Чего ожидать от завтрашнего дня?! Обычно, чем дольше достаёшь чиновника, тем больше он проникается. Проникается, проникается, а затем выдвигает собственные условия. А тут никаких тебе условий: Карина Львовна, всё уже сказано, занимайтесь своей профессиональной деятельностью!

– Я лишена возможности ею заниматься в таком подвешенном состоянии, – пробовала возразить Липутина.

– Вы должны работать в любом состоянии! – вскипел старичок. – И вообще, что вы тут делаете? Ваша кафедра находится в Москве? Или здесь симпозиум какой идёт? Или что? Почему вы отдела лытаете?

Карина Львовна благоразумно удалилась.

– Ничего, ничего, – утешал её дома Евгений Львович. – Во все времена нам приходилось переживать гонения! Такова участь интеллигенции. Всё образуется, не волнуйтесь, дорогая!

– Но как? Как образуется?

– Всё будет хорошо, или вы не верите людям?

– Смотря каким людям.

– Нашим людям. Своим. Мы никак не можем бросить в беде товарища, – Полянский обнял Карину Львовну.

– Я верю, но время, время!

– Что и сказать? Времена тяжёлые, но не навечно.

– Неужели ничего нельзя сделать прямо сейчас?

– Пока, увы, – развёл руками Полянский. – Но не стоит так переживать, ещё ничего не случилось.

– Но почему они не берут?

– Карина Львовна! – с дружеской укоризной протянул Полянский.

– Я не так выразилась?

– Да вспомните этого старичка!

– Даже не желаю!

– А напрасно! Вы обратили внимание, во что он одет?

– Да какая разница, – досадливо отмахнулась Липутина.