- Слебники от Аскольда с Диром прибыли.

- Пусть идут в дом, - разрешил князь и снова закашлялся.

Дозорный не шелохнулся. Знал, что князь ещё велит кого-нибудь кликнуть на беседу. Так и есть.

- Позови Дагара, Гюрги, Вышату, Гостомысла и Власку…

…В гридню вошли люди, которых Рюрик когда-то видел, когда-то помнил, а нынче, разодетых в богатые меховые одежды, едва узнал: да и пять лет прошло, как не виделись. Гости отвесили низкий поклон хозяевам, разложили на столах горностаевые шкурки, драгоценный бисер в длинных зелёных связках и важно уселись, на широких беседах, покрытых меховыми покрывалами.

Хозяева не пошевельнулись. Ждут самого главного.

- Аскольд… просит дозволения… перебраться со всем родом своим… в Царьград, - бесстрастным голосом проговорил наконец первый посол, не глядя на князя.

Рюрик закрыл глаза и покачнулся. Он ожидал чего угодно, но только не этого.

Гостомысл шумно вздохнул, с тревогой поглядел на Рюрика, тайком перевёл взгляд на Власку и погладил свою длинную бороду, чтобы успокоиться.

Власко метнул подозрительный взгляд сначала на гостя, затем на Рюрика, потом почему-то на отца. Уловил досаду и боль старика, но не проник в их глубину.

- Но ведь у него жена-мадьярка, - возразил Рюрик, придя в себя от столь неожиданного удара Аскольда. - Откуда же взялась дума такая? - хриплым голосом спросил он, покачав в диве головой, и ещё раз тихо повторил: - В Царьград захотел, не куда-нибудь!

Первый гость широко развёл руками и тихо пояснил:

- Аскольд дважды был в Царьграде с удачным торгом. Мадьяров-то мы отогнали далеко от Днепра, как ты и велел, а потом вот ко грекам попробовали сплавать… Получилось. И вот во время торга Аскольд там, прямо возле Святой Софии, родича своего встретил… - и, ни разу не сбившись, волох говорил и говорил, переводя взгляд с одного советника на другого, с одного хозяина на другого, ища сочувствия или покорности.

Дальше Рюрик ничего уже не слушал: всё ясно - бегут!

- А кто же в Полоцке сядет? - резко оборвал он рассказчика. Наступила минута молчания.

- Кого из вас сажает иль на моих кого глаз имеет? - с нескрываемой злостью спросил князь.

- А это уж как вы с Гостомыслом повелите, - покорно ответил гость, обрадовавшись тому, что князь нарушил молчание.

Рюрик переглянулся с новгородским посадником:

- Тяжёлая дума, - со вздохом отозвался Гостомысл. - Чем же Аскольду стало плохо во Полоцке? - строго спросил он и предположил: - Или плата за службу невысока?

- Ничего худого в Полоцке нет, - растерянно вдруг ответил посол. - Это родич из Царьграда дюже сильно манит его. Он уже третье лето кличет его, но Аскольд всё терзается: как быть, не ведает, боится вас обидеть, - как-то тихо пояснил гость и отвёл взгляд от недоверчивого взора Гостомысла.

- А Дир? - снова спросил зло Рюрик. - С ним тоже?

- Дир колеблется, - искренне, казалось, ответил гость. - Но дружина вся держится за Аскольда. - И он робко посмотрел на хворого Рюрика.

- Сколько вас ныне? - спросил Власко, обеспокоенный ходом переговоров, со смешанным чувством гнева и сожаления глянув на Аскольдова посла.

- Восемь сот, - "соврал гость и глазом не моргнул.

- Я думал, раза в три боле, - заметил Рюрик и усмехнулся: врёт слебник, значит, душа ослабла.

- Так Аскольд с Диром только с родом своим идут во Царьград или и дружину с собою уводят? - вдруг спросил Гостомысл, решив взять переговоры в свои руки. Он развернулся в сторону посла и глянул прямо ему в глаза.

Гость замялся.

Вышата вытянулся навстречу послу и хотел было что-то сказать, но перед тем глянул на Гостомысла: тот не показал никакого знака, и Вышата отодвинулся назад.

Все напряжённо ждали ответа.

- Нет, - неровным голосом сказал наконец, посол Аскольда. - В Царьград уйдут с родом своим только оба предводителя, - и совсем тихо добавил, отведя потупленный взор от пытливого взгляда Гостомысла: - Дружина горюет, но… остаётся на месте.

- Та-ак,- протянул недоверчиво Гостомысл, - тогда чего же вы мне голову дурите! - хитро сказал он и по-хозяйски заявил: - Тут всё Рюрик рассудит. Вон у него какие орлы сидят! Один Дагар чего стоит! - заметил Гостомысл и озорно подмигнул знатному меченосцу.

Тот в сомнении покачал головой: он не поверил ни единому слову гостя, но ждал, что молвит князь.

Рюрик не принял ни шутки Гостомысла, ни уклончивое повествование слебника.

- Я не верю, что волохи, которых Аскольд привёл ещё на землю рарогов, так просто отпустят своего предводителя в Царьград, - сказал он и круто повернулся в сторону гостей. - Это заговор Аскольда?! - гневно спросил он и встал.

- Нет! - быстро ответил, вскочив, первый гость и вскинул обе руки вверх. - Нет, Рюрик, нет! Это вечным зов родной крови! - надрывно прокричал он и выдержал ярый взгляд князя Новгорода.

- Сейчас ты молвишь, что мне этого не понять! - загремел Рюрик, вставая, - У меня, мол, все родичи обитают здесь, у ильменских словен! прокричал он в лицо посла и зло добавил: - Пятнадцать лет я знаю Аскольда с Диром и первый раз слышу, что у них родичи в Царьграде имеются! - Он смахнул все дары со стола и, задыхаясь от ярости, прокричал: - Вон отсюда, предатели! Завистники! Вон! - прохрипел он и указал послам на дверь гридни.

- Рюрик! - одними губами прошептал потрясённый Гостомысл и застыл в нежном порыве к незаконному сыну. - Что вы стоите, яко пни! - яростно зашипел он на гостей. - Вон отсюда!

Гостомысл схватил одного из послов за руку и грубо потащил его к дверям. Остальные послы сами спешно покинули гридню князя.

Дверь захлопнулась, и наступила тяжёлая тишина. Гостомысл пыхтел, оправляя на себе сбившуюся меховую перегибу, и приглаживал бороду.

Влас с тревожным вниманием смотрел то на разгорячившегося отца, то на затихшего князя.

Гюрги отлил из серебряного кувшина брусничной воды и подошёл к Рюрику.

- Отпей, - тихо попросил он князя, и тот покорился.

"Вот оно - начало ужасного конца", - мрачно подумал Рюрик, взяв кружку в руки, и никого не хотел больше видеть…

ХМУРАЯ ВЕСНА

Прошёл ещё год жизни Рюрика в Новгороде. Всё чаще встречал он то сочувственные, а то и обозлённые взгляды своих дружинников, видел виновато согнутые спины их или опущенные плечи и ненавидел себя вместе со своей хворью.

Да, знал князь, что дружина любит только сильного, ловкого и крепкого здоровьем предводителя, а его хворь так затянулась, что не видно ей конца. "Хоть бы дела тогда какие-нибудь добрые появились, чтоб душа верных гриденей не поверглась во смуту", - думал Рюрик и торопил весну. И наступила очередная горячая весенняя пора, когда все хлопоты сваливаются на плечи дружинников разом: надо латать ладьи, рубить лес, строить новые струги, проверять наличие товаров, приготавливать доспехи и ждать зова: то ли в торговый путь, то ли в поход против коварного врага.

Снег сошёл везде. Волхов дышал холодной тяжёлой сыростью, и пора было сделать решительный шаг.

- Я плыву с торгом в Царьград! - объявил вдруг князь своим друзьям, сидевшим в его гридне, и подавил прилив кашля, разом побагровев.

- Нет! - вскрикнула Эфанда и рванулась к нему. - Нет, нет! Я… больна!

Но он настойчиво объявил ещё раз, отстраняя жену:

- Я плыву в Царьград! Дагар, готовь дружину! - упрямо приказал Рюрик и пояснил: - Я хочу там увидеть Аскольда!

- Дагар, останови его! Он не перенесёт волок! - крикнула Эфанда. Она не обиделась на Рюрика за отчуждённый жест, понимая, что князь устал от своей хвори, и надеялась на поддержку друзей.

Меченосец молчал. Тяжела была участь друга: видя болезнь князя, не дать понять ему, как глубоко обеспокоены все затянувшейся его хворью, но и не толкнуть его на смертельный шаг, каким может оказаться для него этот поход.

Рюрик, чувствуя недомолвку Дагара, засмеялся.