Но… свобода свободой, а боги и духи остаются на своём, первом месте! И здесь без жрецов волохам будет трудно обойтись. Пока же их здесь, у полочан, нет, волохи выбрали для каждого из богов места укромные, где росли дубы заметные, и каждый раз исправно приносили им жертвы: на охоту пойдут, войдут в лес, отыщут повыше пенёк и краюху хлеба на него положат; на реку пойдут рыбу ловить - в воду ягод бросят, русалок накормят; задумают пахать землю - Лелю и Даждьбогу песни поют, низко кланяются, а на заре и петуха в огонь бросят. Делают они всё это с верой в добро содеянного и ждут милости от богов. Но особо чтили варяги-волохи Перуна - бога-громовика. Аскольд видел в нём своего союзника. Налететь на врага, как молния, и сразить его громовым ударом - вот заветная мечта предводителя полоцкой дружины! Ведь именно такого натиска ныне не выдержали мадьяры: как ни крутила их конница в вихре бешеного прорыва, но не смогла опрокинуть Аскольда.

Что касается врагов, то к ним глава полоцкой дружины присматривался особо. Видел, что степняки, слабо подчинённые своему предводителю, дикими воплями стремились только запугать неприятеля - и все. Ярости их хватало не намного. Стоило найти слабое место в войске кочевников, как враг терялся, визжал, гикал и с воем отступал. "Вот такого в моей дружине быть не должно", - думал черноволосый волох, набираясь опыта.

Свою дружину, чтобы удобнее ею было руководить, Аскольд поделил на сотни, сотни - на десятки и во главе каждого отряда поставил по преданному человеку, обученному военному делу. Внимательно следил за регулярной боевой выучкой дружины, вспоминая все секреты школы Рюрика и не забывая о своём богатом боевом опыте.

О самом Рюрике Аскольд вспоминал редко. А ежели и вспоминал, то чаще всегда с затаённой ненавистью:

"Ишь, прикидывается обиженным! Небось захотел бы Гостомысл отомстить за убийство Вадима, так всё равно бы отрубил ему голову. А то - сбежал в этот, не то Плесков, не то Псков и был таков! Нет, тут явно дело не чистое. Я это ещё на совете старейшин заметил…" - бередил свою душу глава полоцкой дружины и иногда выговаривал свои догадки Диру.

Тот хмуро возражал, глядя на разошедшегося предводителя.

- А убийство братьев Рюрика? Это же дело Вадима!

Почему Гостомысл не помешал ему, раз тут кровь родная бродит? доказывал рыжий волох своё. Но Аскольд в ответ раздражённо приказывал ему молчать, раз нет чутья на такие дела. И Дир покорно замолкал…

В целом же весь первый год вторичного поселения волохов в Полоцке прошёл в напряжённом труде и заботах.

Жители города, видя хлопотливый быт Аскольдовой дружины и помня о своём спасении от мадьяр, перестали чураться варягов и подсобляли им, чем могли. За службу платили вовремя. Показывали даже тайные тропы в близлежащие селения, чтобы легче было дань собирать. И Аскольд был терпелив поначалу, брал дань с племени посильную: по одной кунице с дома. Ну, а где не находилось куницы да горностая, зайцем да лисой обходились… Но брали только по одной шкуре со двора.

Людей не обижали.

Так и прослыл Аскольд в Полоцке храбрым полководцем и некорыстным даньщиком. И пошли в его дружину люди из разных селений. Стала расти и крепнуть его дружина…

На другой год неугомонные мадьяры опять нагрянули, и опять Аскольд разбил врага.

Долго гнал он разбойников по безлюдным просторам, добивая выдохшихся и усталых воинов. Отбил обоз вражий, забрал в плен женщин и детей и увёл их к себе в Полоцк…

Утомлённый, но озабоченный ходил он с Диром вдоль рядов пленных и давал указания, кого куда определить: мужчин - на работы, женщин - по дружинникам, детей… Стоп!

- Вернуть женщин на место! - приказал он вдруг и хмуро объяснил: - Я их ещё раз огляжу!

Он встряхнул головой: ему показалось или действительно вон та, высокая, уж больно хороша?

Женщины, закутанные в путаные длинные одежды, выли и причитали на незнакомом наречии.

- Замолчать! - беззлобно, но громко крикнул Аскольд, взмахнул рукой, и мгновенно наступила тишина. - Вот так! - удовлетворённо протянул он, когда все стихли. - Снимите покрывала! Лица, лица откройте! - терпеливо командовал он, показывая руками, как это надо сделать, но женщины не повиновались. Тогда он подал знак дружинникам, и те выполнили его требование.

- Вот так… - удовлетворённо протянул он ещё раз, когда наконец увидел её. "А как же я её заметил в первый раз?" - удивлённо подумал Аскольд. Ведь она была укутана до макушки!.. А?! Ну-ка?.. Неужели?! Нет, не может быть!.. Она же должна была быть напугана до смерти! - обескураженно думал волох и ходил кругами возле мадьярки. - А ведь обо что-то я ошпарился! удивлялся он. - Обо что же?" - Он всё смотрел и смотрел на молодую женщину, снявшую с лица чадру. Красавица стояла, потупив взор. Дружинники Аскольда смотрели на неё и молчали, как молчат люди, растерявшиеся перед, открывшимся им чудом.

- Эту отвести ко мне, - тихо приказал наконец Аскольд и шепнул Диру: Какова? А?

- Хороша! - восторженно ответил Дир.

- Отыщи себе такую же! - милостиво разрешил Аскольд и лениво окинул взором ещё несколько лиц. - Во! Вот эту! Смотри! - И волох указал пальцем НА миловидную девушку с заплаканными глазами. - Глаза просохнут, нос спадёт: это он у неё от слез распух, - и будет красавица под стать моей! - смеясь, заметил он. Девушка судорожно вздрагивала и глотала скатывающиеся по щекам слезы. На мужчин она не смела поднять глаз.

- И ростиком как раз для тебя! - добавил Аскольд, окинув ещё раз оценивающим взглядом мадьярку, и подошёл к девушке. - Иди сюда, - ласково проговорил он и обнял её за плечи.

Девушка вздрогнула, вскрикнула и вцепилась в рядом стоявшую пожилую женщину. Та обхватила её руками и яростно замотала головой. Обе женщины завыли, запричитали.

- Это твоя мать? - догадался Аскольд. - Дир, тебе придётся взять их обеих! - улыбаясь, заключил он. Женщины ничего не понимали, но по голосам завоевателей почувствовали, что им можно повыть ещё, и заголосили с новой силой.

Дир сморщился и закрыл уши руками.

- Чего я с ними делать-то буду? - буркнул он. Женщины притихли. Метнули вопросительные взгляды друг на друга, на повелителей и снова завыли.

- Молчать! - крикнул на них Аскольд, поняв их хитрость. - Ишь, развылись! Вас не режут и огнём не пытают! Выходите из ряда! - грозно приказал он, а сам спрятал улыбку от их проницательных глаз.

Женщины молча повиновались, низко склонив головы.

- Дир! Веди их скорее в дом! - шутливо скомандовал Аскольд. - Тук! позвал он, обернувшись, сотника-волоха: - Выбирайте себе женщин! - и добавил устало: - Повезло нам нынче на красавиц.

Аскольд уступил место своим сотникам и отошёл в сторону. Сотники оглядывали женщин не торопясь, оценивали их достоинства и по одной выводили из ряда пленниц. Затем к выбору приступили десятники Аскольда - и те остались довольными нынешним даром богов.

- Нынче трёх быков принести в жертву Перуну! - распорядился Аскольд и, оглядев довольных военачальников, громко объяснил: - Завтра - пир в честь победы над мадьярами!

Все закричали: "Ура! Ого-го" - а Аскольд, вдруг осунувшись, неторопливыми шагами направился к своему дому, бормоча себе под нос: - А коня белогривого так и не поймал…

На пиру не было хмурых или тоскливых лиц. Удалые песни и лихие пляски не давали покоя в эту ночь поло-чанам. Вино лилось рекой и искрилось в кубках. И каждый из пирующих ратников хорошо знал, к какому кубку ему позволительно протянуть руку, дабы не навлечь недовольства более знатного. Но какой бы кубок ни был и кому бы ни попадал в руки, вино мимо рта ни у кого не проливалось. Всем буйным головушкам нужно было потешить душу после праведного боя. Только предводителям не терпелось уйти с пиршества. Дома их ждали пленницы-красавицы. Наконец настал долгожданный час…

Хмельной и довольный собой Аскольд вошёл в свою одрину, глянул на пленницу, крепко сжал её в объятиях и уложил её, покорную, смешливую, в свою широкую постель… Наутро же, проснувшись, долго смотрел он на спящую красавицу мадьярку, пытаясь понять: зачем же она лицо своё открыла ему, своему поработителю? Она открыла глаза, и нежная улыбка тотчас появилась на пухлых губах её. Аскольд наклонился над ней и задал тот вопрос, который так мучил его. Она ещё шире улыбнулась ему, силясь по интонации его голоса понять то, о чём он говорил.