Вот целый ряд русских — чистильщиков сапог. От нечего делать читают Достоевского.

Русский ресторан «Яр» вывесил плакат: «Уютно. Весело. Зал отапливается. Обед из двух блюд—60 пиастров…» По вечерам там поют цыгане. Имена известные — Суворина, Нюра Масальская… И вообще — русских ресторанов не счесть: «Золотой петушок», «Гнездо перелетных птиц», «Киевский кружок»…

И пьют там все жестоко смирновскую водку. А в подпитии поют на манер французского вальса:

Шульгин терпеть не мог людей, у которых тоска по водке отождествлялась с «тоской по России».

Вскоре В. В. перебрался в мансарду, поблизости от посольства. Он живет у своего друга и секретаря Б. В. Д. (?), который, в свою очередь, живет у друзей.

Какие грязные здесь дома! Винтовые трясущиеся лестницы. В феврале еще холодно. Спят по двое в постели. Спят на полу Шульгин спит в кухне у самой плиты. Хозяйка будит, когда ей надо пройти к единственному крану. С лестницы доносятся пьяные возгласы посетителей проституток, которыми напичкан дом.

И ни у кого в мансарде нет денег. Никто ничего не варит на плите по утрам. В окно виден сад, а за ним красивые контуры русского посольства. В саду занимаются строевой подготовкой юнкера. Доносятся команды:

— Смирно! Ряды вздвой! Прекратить разговорчики на левом фланге!

Последняя фраза по душе новоявленному мансарднику. Из Кронштадта приходит весть о восстании, поднятом «левыми социалистическими партиями». Лозунги их — эсеровская чепуха! Пусть! Лишь бы большевиков сбили…

Надо купить газеты и поесть. В. В. спускается с мансарды и оказывается на площади Таксима, где масса русских офицеров-шоферов такси, а кафе для них содержит русский губернатор. Знакомый полковник продает газеты, кричит:

— Сегодня фельетоны Аверченко и Куприна!

В. В. читает Куприна, называющего русских рабами Ленина. «Играли с революцией и доигрались… Сто лет проповедовали «свободу, равенство и братство» и не заметили, кто носит этот плакат по миру на высоких шестах, высотой с Эйфелеву башню. А если бы обратили внимание, то увидели бы, что под плакатом ходит Некто в черно-красном и что у него — хвост и козлиные копыта И что этими копытами ходит он по гуще, —   месиву из грязи, крови и золота… Кто соблазнится, кто побежит за плакатами по месиву, тот в этой гуще из грязи, крови и золота увязнет… Вот Россия и увязла…»

Если миновать русское посольство, когда идешь от Таксима к Туннелю и свернешь влево на узенькую, бегущую вниз, «ноголомную» улицу Кумбараджи, то окажешься у другого входа в посольство. Здесь тысячная толпа беженцев. Грязная и бесприютная очередь. Под стенкой — стол. Стоя за ним, мрачный полковник и молодая женщина дают стакан чаю за пять пиастров, с хлебом, а за десять — и пончик.

А там? Там еще хуже. Там голод…

У русского посольства «осколки империи» торговали всем, что еще можно было продать, чтобы купить горячего чаю с хлебом. Прекрасными акварелями, например. Просто удивительно, сколько среди русских оказалось превосходных художников!

А вот княгиня N с вывеской на груди — не женщина, а ходячая контора по найму квартир… До какой же все-таки крайности вырождается русская аристократия и интеллигенция…

Судя по дневниковым записям Шульгина, русские женщины все-таки умудрялись оставаться привлекательными, несмотря на отсутствие не то что туалетов — сносной одежды. В Истанбуле-

Константинополе их узнавали по шапочкам, сделанным из обрезанных… чулок.

В толпе он встретился со знакомой дамой в шапочке из чулка. Она спросила:

— Василий Витальевич, что с Лялей?

Он рассказал, посетовав, что больше никаких путей поиска сына не видит. И тогда дама посоветовала:

— Тут есть одна… Ясновидящая, что ли… Она уже многим помогла найти друг друга. Пойдите к ней. У вас есть одна лира?

Дама быстро начертила на клочке бумаги, как найти «одну», потому что в Стамбуле нет ни табличек с названиями улиц, ни нумерации домов. В. В. верил в способность некоторых людей читать прошлое, настоящее и даже будущее — особенно, когда человечество постигают беды.

И он, поплутав по грязным переулкам и оказавшись на еще более грязной лестничной клетке, нашел «одну». Звали ее Анжелина.

Сначала В. В. принял ее за обыкновенную гадалку и только удивился — все гадалки цыганисты, а эта была блондинка средних лет, небольшого роста, с серыми глазами. Она попросила его сесть за столик у окошка, сама устроилась напротив, написала что-то на клочке бумаги и спросила:»

— Как вас зовут?

Он сказал. Тогда она протянула бумажку, и на ней было написано «Василий». Но там был еще и рисунок человеческой ладони с линиями.

«Хиромантия!» — подумал В. В.

— Я нарисовала, не глядя, линии вашей руки. Сравните…

Шульгин обратил внимание на еще два имени, написанных под рисунком.

— Николай, Александра, —   прочел он вслух.

Анжелина внимательно посмотрела на В. В.

— С ними связана ваша жизнь. Но их больше нет, —   сказала она.

Он подумал о покойной царской чете.

— Вы русский? — спросила Анжелина.

— Да.

— А мне кажется, вы не совсем русский… Вы малоросс.

Шульгин был поражен.

— Это верно. Но откуда вам знать?..

Она улыбнулась. В. В. подумал, а кто же она? Говорит по-русски, но мягко. Может, полячка?

— Вы знаете, что такое «карма»? — спросила она.

— Слово слышал… но что это значит, не знаю.

— Карма — это нечто вроде судьбы. Она есть у каждого человека, но карме подчинены и целые народы. У малороссов иная карма, чем у великороссов, которых обычно называют русскими. У вас личная карма сливается с малороссийской.

Она написала на бумаге колонку римских цифр.

— Это периоды вашей жизни. Первый кончился в девятьсот восемнадцатом году. Ваша жизнь переломилась…

Анжелина жестом показала, как ломают палку, и спросила:

— А знаете ли вы, что за это время погибло четверо очень вам близких людей?

— Знаю.

— Но вам грозит и пятая потеря…

В. В. вскочил.

— Сын? Димитрий?

— Нет, не сын, но он Димитрий.

— Брат?

— Да, брат. Дни его сочтены.

Шульгин помолчал.

— Я убедился, что вы обладаете замечательными способностями, —   наконец сказал он. —   Но я пришел к вам с определенной целью. Пропал мой сын, не Димитрий, другой. Жив ли он?

Анжелина опять пристально посмотрела ему в глаза и спросила:

— У вас есть его фотография?

Шульгин достал из кармана карточку.

— Какой милый мальчик, —   сказала женщина. —   Как я хотела бы ему помочь! Но вот это неверно…

— Что неверно?

— Неверно то, что здесь, на карточке… волосы. Нет, он без волос. Бритая голова!

На старой фотографии Ляля был с красивой прической. А в действительности он, как многие добровольцы, брил голову.

— Он жив? — еще раз спросил В. В.

Она молчала. Он заметил, что она вглядывается в стоявший на столике небольшой темный стеклянный шар. Наконец она заговорила.

— Жив. Я вам сейчас все расскажу… Самый конец октября двадцатого года… Я вижу степь, вдали горы… Скачут две повозки. Одна уходит. Другая стала… две лошади… одна упала. С повозки соскакивают люди. Налетают всадники. Проскакали. Возле повозки лежит ваш сын. Он ранен в голову шашкой… Весь в крови… Нога перебита пулей. Вы мужчина… я вам скажу правду. Бедняжка, он будет у вас калекой…