— Пока нет, — усмехнулся Саурон, — я еду на разведку, а замаскировать вас будет нелегко, мне проще наведаться туда самому. Прежде чем мы узнаем, как обстоят дела в Нуменоре, ничего нельзя предпринимать. А вы там были давно, и ваши сведения устарели.

— Придется так долго ждать, пока вы вернетесь! Я же тут с ума сойду.

— Мне лестно, что вы ко мне так привязались, но придется потерпеть, если вы не хотите, чтобы наш план провалился.

«Не знаю насчет нашего плана, — мрачно подумала Мириэль, — а мой точно провалится, если я не приму меры». Вслух она сказала:

— Все так неожиданно, вы расстроили меня, Чайлдин. Есть ли у вас какие-нибудь книги, развлечения? Могу ли я, наконец, ходить по всему замку? Есть ли тут какие-нибудь люди, кроме ваших безголосых слуг? — она подошла к камину. — Может, все-таки поедем вместе?

Саурон с легкой усмешкой смотрел в ее умоляющие глаза.

«Ни один простой смертный, наверное, не может ей отказать», — подумал он.

— Нет, я решил ехать один. Не беспокойтесь, я скоро вернусь. Позвольте, я подкину дров в камин, а то вы зябнете.

Саурон присел перед камином и стал ворошить горящие угли. Она стояла у него за спиной. «Сейчас или никогда», — подумала Мириэль.

— Какое бы развлечение вам придумать? — рассуждал вслух приветливый хозяин.

В этот момент она выхватила из-за пояса кинжал и вонзила ему в шею. Она не ожидала, что мускулы его столь тверды, удар получился не достаточно сильным, но все же кинжал вонзился глубоко, и темная кровь засочилась из раны. Саурон вскрикнул скорее от неожиданности, чем от боли и обернулся, лицо его выражало недоумение и обиду. Мириэль вспыхнула от стыда и досады. «Разить, еще раз разить», — звенело в мозгу, и, зажмурившись, она занесла кинжал во второй раз. Но он с легкостью перехватил ее руку и с силой отшвырнул обидчицу — она перелетела через всю комнату и больно ударилась, грохнувшись на пол.

Закрывая рукой рану, Саурон поднялся во весь рост. Глаза его потемнели от гнева, он изменился, Мириэль показалось, что он вырос и стоял над ней, как яростный колосс, готовый обрушить на нее всю тяжесть своей мести. Он молчал, сжав губы, по пальцам, зажимавшим рану, струилась кровь. Мускулы его напряглись, брови сомкнулись, лицо исказилось от какого-то невероятного усилия. Мириэль с ужасом наблюдала, как темные струйки крови застыли в воздухе, а потом медленно потянулись к ране и влились в нее. Там, где только что зияла дыра, остался лишь красноватый шрам. Жуткая усмешка исказила смуглое лицо, от любезности не осталось и следа. Перед ней был Черный Властелин — олицетворение ужаса, многие люди согласились бы умереть, только бы не видеть его никогда. Мириэль стиснула ледяные руки и посмотрела ему в глаза, приготовившись встретить смерть достойно. Но он медлил, длилось и длилось гнетущее молчание.

— Чем я вам не угодил? — гулко прозвучал его голос.

— Я знаю кто вы. Вы Саурон. От вас все беды в Среди-земье, — ответила она вызывающе.

— А вы, стало быть, орудие карающей судьбы? — рот Саурона искривился. — Скажите, что я сделал вам лично? Может, я относился к вам не достаточно почтительно? Не был гостеприимен? Не выполнял все ваши просьбы? Объясните, почему вы, подкравшись неслышно, по-воровски, ранили меня?

— Я не могу убить вас в открытом бою, даже нанесенный коварно, исподтишка, мой удар не причинил вам вреда. Вы хотите знать причину, почему я вас ненавижу? И не только я? Да, лично мне вы пока ничего дурного не сделали, просто время еще не пришло. Всем известно, что вы несете людям гибель и страх. Сколько зла еще совершится в мире из-за того, что мой замысел не осуществился!

— Продолжайте, продолжайте, слезы раскаяния уже щиплют мне глаза. Еще немного вас послушаю и сам повешусь. Я не собираюсь оправдываться перед вами, но меня всегда поражала способность чад незабвенного Илуватара осуждать других и учить их жить. Вы сами блуждаете в противоречиях, но упорно навязываете свое мнение. Достается всем: друзьям, братьям, не говоря уж о врагах! Даже повода не надо, достаточно самого сомнительного слуха. Любо послушать эти сплетни. Заляпав собратьев грязью с ног до головы, вы беретесь разглагольствовать о чистоте помыслов, служении правде и незапятнанной чести. Уж если вы поднимаете темы о добродетели, мире, торжестве некого Света над Тьмой, то будьте сами честны и справедливы! Не наносите удар в спину. Иначе у кого же научится ваш враг благородному поведению? Как судите вы, кто прав, кто виноват, если обе стороны черны душой и злобны и не гнушаются никакими средствами, вплоть до предательства, чтобы извести друг друга?

— Нет совершенных среди рожденных, — признала вовлеченная в спор принцесса, — я поступила некрасиво, мне было бы намного приятнее повлиять на вас духовно, отвратить от войн, убедить поверить в замысел Илуватара, а не противодействовать ему. Но это невозможно. Если бы вам дано было измениться, это случилось бы раньше, сейчас вы закоснели во зле. Убив вас, я бы избавила от страданий тысячи невинных людей, которые хотят просто жить: любить, воспитывать детей, не голодать и никого не бояться. Им не нужна власть. Они хотят быть счастливыми.

— А вы думаете, что мне доставляет удовольствие разрушать счастье этих людей? Я вынужден воевать, потому что со мной воюют. Уж если вы ищете корень зла, то он не во мне, а в основе мира, созданного Илуватаром. Илуватар, создавая эльфов и людей, определил так, что все должны быть свободны. И в то же время у этого мира есть законы. Некоторым они по нраву, они согласны с существующим порядком, и Бог со своими жрецами поддерживает их. Другим же хочется иного порядка. Согласно замыслу, они могут жить, думать, как пожелают, но тут они встречают сопротивление. Мне, например, хочется создать свою расу, прекрасное — в разнообразии. Почему же моя мечта считается противоборством замыслу?! Почему я должен делиться своими знаниями, талантом и мастерством с Валарами, эльфами и людьми? Отчего не поступают также сами Валары? Прекрасные сильмарилы, созданные благородным Феонором, они оставили исключительно для Валинора, Благословенный Валинор они украшают и обустраивают непрестанно, забыв о существующих где-то насущных проблемах. Наслаждаются изысканной утонченной жизнью, а до других, так называемых «младших собратьев», им нет дела. Даже нуменорцев, чьи предки помогли им в войне против Моргота, они не пускают на свою землю. К ним нельзя обратиться за помощью, они отмахнутся от вас, как от надоедливых насекомых. Им претят ваши низменные мысли и вульгарные просьбы, гораздо интереснее наблюдать за цветением персиков.

Нет справедливости в творении Илуватара. Ему и не надо было справедливости. Он создал иерархию рас: высшая раса — могущественные и одаренные Валары, следующие — прекрасные, бессмертные эльфы, ну а потом уже — люди, которые наделены пылкими страстями, но, увы, подвержены болезням, старению и умиранию. Если бы Илуватар хотел истинного мира, то сотворил бы всех «свободных» с одинаковыми возможностями в этой жизни. А он создал господ и рабов. Эльфы были задуманы как рабы Валаров, а люди — как рабы эльфов. Не признавать эту схему? — значит противиться замыслу Илуватара. Весь мир построен на неравенстве. Не все народы, принцесса, верны Илуватару, многие на моей стороне. И я стараюсь как могу защитить их от ненасытных нуменорцев, которые облагают их данью. Этим людям нечего есть, как же они могут развиваться и совершенствоваться? Эльфы и преданные им люди боятся и ненавидят меня. Точно также как мои люди ненавидят и боятся эльфов и нуменорцев. Нет в этой ситуации правых и виноватых. Илуватару ничего не стоит положить конец распрям в этом мире, он обладает беспредельной силой. Что стоит ему, такому могущественному, уничтожить меня, примирить и накормить сотворенные им народы? Но он никогда не сделает этого. Похоже, что его интересует только придуманная им запутанная и завораживающая игра, а никак не состояние игроков, потому-то и отвернулись от него нуменорцы. Вот и приходится сражаться за место под солнцем, предавая друг друга. Я хорошо изучил человеческую сущность, принцесса, но ваш предательский удар меня почему-то оскорбил, видимо, иногда все-таки рассчитываешь на доверие. — Саурон натянуто улыбнулся. Кровь снова засочилась из раны. — Довольно, я сегодня слишком много говорю. Наверное, потому, что больше беседовать нам не придется, моя коварная гостья. Спокойной ночи.