Уилл не был по-настоящему встревожен, пока не прошло два часа и не наступило самое позднее время для обеда. Чувствуя себя как-то глупо и одновременно испытывая страх, он прошел по улицам Мендочино, ища ее автомобиль. Не найдя его, часом позже пришел в полицейский участок Мендочино. Полицейский, приятный мужчина среднего возраста, очень вежливо выслушал рассказ Уилла о пропавшей «подруге».

— Вы не воспринимаете меня серьезно, — пожаловался Уилл улыбавшемуся офицеру.

— Прежде всего, — вежливо сказал офицер, — человек не может считаться пропавшим, пока не пройдет сорок восемь часов с момента его исчезновения, так что пока беспокоиться рано. Во-вторых, эта леди даже не является вашей женой. Ее не оказывается на месте, когда вы приезжаете на уик-энд, она могла изменить свои планы. Возможно, она действует по своему усмотрению, и ее никак нельзя назвать пропавшей.

Дорожный патруль, по крайней мере, заверил Уилла в том, что на дорогах не было несчастных случаев с фургонами «кэмри». Пропавшие люди не подпадали под их юрисдикцию. Если городская полиция не хочет заниматься этим, Уиллу следует обратиться в офис шерифа округа Мендочино. Но это можно будет сделать только завтра. Всегда необходимо подождать сорок восемь часов. А на самом деле лучше было бы подождать три дня. Большинство из так называемых пропавших людей за это время обычно возвращаются домой сами.

Поэтому Уилл вернулся в «Макклоски» сбитым с толку, слегка напуганным и слегка униженным тем, что в глазах Закона его отношении с Бренвен мало что значили — ведь она не была его законной женой. Он просидел всю ночь, тупо глядя в стену, поглощая кофе, а карта, на которую он не обратил внимания, лежала у него под ногами на полу.

А на полу другого домика лежала Бренвен, одна, в кромешной тьме. Она была обнаженной и без сознания, и это было хорошо, так как, будь она в сознании, она непременно вспомнила бы свои сны об ужасах, запертых в сараях Ложи, в которых не было окон. Охранники свалили ее, оглушив сзади ударом по голове, как только она вошла на территорию, которая являлась частной собственностью. Затем, действуя согласно инструкциям об обращении с незваными пришельцами, они ввели ей наркотик, который должен был удерживать ее в бессознательном состоянии в течение двадцати четырех часов. Также согласно инструкциям, они раздели ее и отнесли всю одежду на проверку Орсону. Она, без сомнения, была самым красивым нарушителем границ частной собственности, которого они когда-либо здесь видели, но это не имело значения. Орсон всегда хотел допросить каждого, кто являлся сюда без приглашения, чтобы выяснить, как они пробрались сюда, но затем они снова поступали в распоряжение охранников для уничтожения. Никто из случайно наткнувшихся на Ложу не оставался в живых. Эта же испытывала судьбу — они видели ее вчера и позволили ей уйти, потому что это была просто женщина, да и к тому же красивая. Этой дуре не следовало бы снова появляться здесь. Особенно если учесть, что сегодня все они были в сборе, приехали на какое-то бдение. Эту бедную суку наверняка будет допрашивать вся группа.

Глава 6

Не было пения птиц. Сквозь серые, тяжелые облака не пробивался ни единый луч солнца. В вершинах деревьев не было слышно шороха ветра. Бренвен стояла в неестественной тишине и ожидала, когда перед ней откроются сделанные из темного дерева двери Ложи. Ее босые ноги, стоявшие на каменных ступеньках, замерзли. Они забрали у нее всю одежду и дали длинный балахон из серого материала. Она на мгновение закрыла глаза и отыскала в середине себя точку Света, которая была ее единственной защитой против опасностей, которые ожидали ее за закрытыми дверями. Один маленький чистый лучик Света против такой Тьмы.

Двери бесшумно открылись. Бренвен скорее почувствовала, чем услыхала, как ее зовут. Она вошла в зал, и двери закрылись у нее за спиной, снова бесшумно и снова без помощи человеческой руки. Шаг за шагом она двигалась вперед, пока не оказалась в центре комнаты. Босыми подошвами она ощущала скользкие и прохладные полированные доски пола. В центре комнаты она остановилась и спрятала руки в широких рукавах своего балахона. В защитном рефлексе ее темные густые ресницы опустились и прикрыли глаза. Бренвен снова ждала, молчаливая, как птицы, спокойная, как безветренный воздух снаружи. Но внутри все ее чувства были настороже.

Зал был большим, прямоугольным, а его стены были сделаны из того же темного дерева, что и двери. Окон не было; там, где должны были быть окна, в стены были вделаны металлические канделябры, каждый из которых поддерживал большую стеклянную лампу в виде языков пламени. Лампы не горели. Тусклый свет проникал в комнату сквозь световые люки в потолке высоко над головой. Двенадцать фигур — было невозможно понять женских или мужских — сидели в тяжелых, покрытых резьбой деревянных креслах с высокими спинками, которые были расставлены так, что образовывали широкий круг, как цифры на циферблате часов. На них тоже были балахоны, но в отличие от того, что на Бренвен, они имели капюшоны. Края капюшонов выступали вперед на два-три дюйма, так что в их тени было невозможно различить черты лица. Балахоны были сшиты из темно-серого материала с металлическим отблеском, который отражал слабый, бледный свет, лившийся сверху. Ни один из двенадцати даже не шевельнулся. Все сидели, положив руки на подлокотники кресел, причем самих рук не было видно в широких рукавах балахонов, а ноги тоже были скрыты складками одеяний. Эффект был жутким. Тревожным.

Один заговорил:

— Кто ты?

Она посмотрела вверх, не будучи уверенной, к какой из фигур обратиться.

— Меня зовут Бренвен, — сказала она своим ясным громким голосом.

Другой сказал:

— Твое полное имя.

Она слегка вздернула подбородок.

— Бренвен — это полное имя, которое мне необходимо здесь.

Молчание. Бренвен чувствовала их недовольство тем, что она что-то от них скрывает, ощущала, как их мысли пытаются проникнуть в ее сознание. Она зажгла точку Света внутри и перенесла ее в голову, чтобы защитить свое сознание. Когда она сделала это, ей показалось, что в комнате стало темнее. Она не успела подумать, что бы это могло означать, так как прозвучал другой голос, который она узнала.

— Ну что ж, Бренвен, — это был Орсон, — зачем ты пришла сюда?

Она отвечала осторожно. Она должна убедить их принять ее в свою группу, и вместе с тем она должна говорить только правду. Если она солжет этим людям, даже ради самой благородной цели, станет таким же обманщиком, как и они. Она сказала:

— Я думаю, что вы обладаете огромной силой, как вместе, так и по отдельности. Я хочу научиться у вас.

Резкий, безрадостный смех донесся от одной из неподвижных фигур. Бренвен повернула голову, пытаясь отыскать смеявшегося, но уже в тот момент, когда она поворачивалась, звук поднялся вверх и растаял между балками потолка. Ее дезориентировало то, что она не знала, из какой точки окружности доносился каждый конкретный голос. И фигуры вокруг тоже были совершенно одинаковыми — в любой другой обстановке Орсон выделялся своим ростом и размерами, но здесь он был каким-то таинственным образом неотличим от остальных.

Сразу же за смехом последовал другой, холодный, насмешливый, голос:

— Мы не принимаем к себе людей с улицы, знаешь ли. То, что у нас есть нечто, что ты хочешь получить, само собой разумеется. Ты должна иметь что-то, что нужно нам.

Вступил другой голос, а за ним еще и еще.

— У тебя есть деньги?

— Нет, — сказала Бренвен.

— Влиятельное положение?

— Нет.

— Ну так чем же ты намерена заинтересовать нас?

Тембр голоса Бренвен усилился.

— У меня есть особые способности такого рода, которые, я уверена, заинтересуют вас.

— Назови свои способности, — сказал Орсон.

— Я обладаю способностью Видеть.

Кто-то другой, не Орсон, спросил:

— Ясновидение?

— Да, — подтвердила Бренвен.

Кто-то, находившийся у нее за спиной, пробормотал: