– Боже, папа, вообще-то говоря, это совершенно не твое дело.

Он не стал объяснять ей, что это, конечно же, его дело. Хорошо уже то, что она вообще разговаривала с ним. Возможно, ему следовало бы поговорить с ней о противозачатных средствах. Но если он поднимет этот вопрос, не послужит ли это для нее толчком?

– Джессика уже это начала, – вдруг сказала Лейси, не отрывая глаз от воды.

– Что?

– Боже, я не должна была этого говорить. Ты ведь не расскажешь Ноле, правда? – В ее голосе слышалась мольба. – Пожалуйста, не делай этого! Джессика убьет меня.

– Конечно, я не скажу.

Сможет ли он сдержать свое обещание? Он должен постараться. Алек попробовал представить себе маленькую соблазнительную Джессику Диллард с кем-то в постели и не смог.

– И она… осторожна? – спросил он.

– Думаю, что да. – Похоже, Лейси была раздражена этим вопросом, и он решил не продолжать.

Они поймали вторую и третью макрель, прежде чем качка усилилась, положив конец всякому удовольствию от рыбалки, и Алек почувствовал облегчение, когда капитан развернул катер и направился к берегу. Большинство других рыбаков смотали свои лески и сидели просто так, а некоторые переместились в каюту, прячась от ветра, который разошелся не на шутку.

– Если нехорошо себя чувствуешь, нужно смотреть на горизонт, да? – спросила Лейси.

– Тебе нехорошо, Лейс? – Его самого тоже мутило.

Она укуталась поплотнее в свою ветровку и покачала головой. Начинался дождь. Он смотрел на капли в ее волосах, которые сверкали в свете, падавшем из каюты.

Лейси вдруг застонала и встала, схватившись за борт. Ее стало тошнить, и Алек встал рядом с ней, отводя густые волосы от ее лица. Он вспомнил, как делал то же самое для Энни, когда она носила Лейси. Тяжелейшая беременность, хотя Энни всегда говорила Лейси, что это были восхитительные девять месяцев, как будто пыталась обмануть собственную память.

Алек достал из кармана джинсов носовой платок.

– Давай пересядем в другое место, – предложил он.

Они сели на палубе, прислонившись к стенке каюты, хоть как-то укрывшись от ветра и дождя. Лейси выбивала зубами мелкую дробь, и он обнял ее, довольный, что она не протестует.

Где-то с другой стороны каюты стало плохо одному из рыбаков. При звуке его рвоты, Лейси всхлипнула и прижалась к Алеку.

– Папочка, – сказала она, – мне так плохо!

– Я знаю дорогая. – Он смотрел на горизонт. Сквозь туман можно было разглядеть вереницу огней вдоль берега и ни севере пульсирующий свет кисс-риверского маяка. – Смотри, Лейс, – сказал он. – Мы почти дома.

Она подняла голову, но снова со стоном уронила ее Алеку на плечо, и он крепче обнял ее. Он замерз и промок, к тому же ее могло вырвать прямо на его куртку, и тем не менее он давно не чувствовал себя настолько удовлетворенным.

Когда они наконец добрались до бухты, Лейси, пошатываясь, направилась к машине, а Алек нес за ней бачок с рыбой. Он поставил его в багажник «бронко», забрался на свое место и взглянул на дочь.

– Все еще зеленая, – сказал он. – Как ты себя чувствуешь?

– М-м-м. – Она прислонилась головой к боковому стеклу и закрыла глаза.

Пока они ехали домой, Лейси молчала. Она даже не надела наушники, и радиоприемник беззвучно покоился у нее на коленях.

Дома Алек поставил бачок с рыбой на кухонный стол и внимательно посмотрел на Лейси, которая снимала мокрую ветровку. Ее лицо было совершенно белым, кожа вокруг глаз – припухшей.

– Похоже, идея была не самой удачной, – сказал он.

Она бросила смятую куртку на один из стульев и открыла бачок.

– Ну, – сказала она, вытаскивая самую маленькую макрель, – Нолэ так будет счастлива.

Алек улыбнулся.

– Я побеспокоюсь о рыбе, Энни. А ты займись… Лейси развернулась лицом к нему.

– Я не Энни!

Она швырнула в него рыбой, и та, прежде чем с глухим стуком упасть на пол, задела его по щеке.

– Извини, Лейс, – сказал он.

– Меня тошнит от тебя! – Она развернулась на каблуках и гордо вышла из комнаты. Ее рыжие волосы вспыхнули в свете кухонного светильника.

Когда Алек проснулся, она уже ушла, и в доме витало ощущение пустоты. Он отнес рыбу к Ноле. Ее не было, но дом был не заперт, и он положил рыбу в холодильник и оставил записку на кухонном столе. «Макрель в холодильнике», – написал он и представил себе еще одну строчку: «Между прочим, твоя дочь занимается сексом». Как бы он себя чувствовал, если бы Нола знала что-нибудь подобное о Лейси и не сказала ему?

Когда днем Лейси вернулась домой, он как раз подбирал для Оливии информацию о маяке. Он услышал звук открываемой двери и ее шаги на лестнице, ведущей к ней в комнату. Весь день он репетировал, как скажет ей то, что ему подсказала Оливия во время их телефонного разговора накануне вечером: «Я очень доволен нашей вчерашней поездкой, – скажет он ей. – Пожалуйста, не надо разрушать все из-за одной моей ошибки».

Дверь в комнату Лейси была открыта, и сначала он подумал, что там кто-то чужой. Молодая девушка с черными, как смоль, волосами рылась в верхнем ящике туалетного столика Лейси.

– Лейси?

Она повернулась лицом к нему, и он открыл рот от изумления. Она покрасила волосы и подстригла их коротко, почти наголо. В некоторых местах голова выглядела почти бритой. Белая кожа отчетливо просвечивала сквозь жгучую черноту ее волос.

– Что ты с собой сделала? – спросил он.

Она уперла руки в бедра и, прищурившись, посмотрела на него.

– Ну, теперь-то я выгляжу совсем непохоже на нее, правда?

ГЛАВА 20

– Она подстригла волосы и покрасила их в черный цвет, – сказал Алек.

Оливия повернулась на бок, отодвинув Сильви. Каждый вечер телефон звонил в десять тридцать, она уже знала, кто это, и к этому моменту всегда была в постели. Он первый сказал, что ему нравится разговаривать с ней, лежа в постели, что после смерти Энни его постель была самым одиноким местом во всем доме. Да, согласилась она, ей было понятно, что он имеет в виду. Разговаривая в темноте, она чувствовала себя так, будто находится рядом с ним. У него тоже был выключен свет: она выяснила это в первый же вечер. Она хотела его спросить, в чем он спит, но остановила себя: у нее не было уверенности, что ей нужно это знать.

– Ей надоело жить в тени Энни, – сказала Оливия. Она очень хорошо понимала, что чувствовала Лейси.

– Теперь она выглядит как дешевка, – сказал Алек. – Я все думаю о тех мужчинах на катере. Пожалуй, ей слишком нравилось их внимание. Она сказала мне, что ее лучшая подруга занимается сексом. Может быть, она не такое дитя, как мне хотелось бы думать. Энни было всего пятнадцать, когда у нее это было в первый раз.

Оливия нахмурилась.

– Пятнадцать?

– Да, но у нее были на то причины.

– Какие?

Алек вздохнул.

– Ну, она росла в роскоши, а любви ей не хватало, – сказал он. – Думаю, она пыталась получить ее единственным способом, который знала. Подростком Энни была очень неразборчива – она ненавидела это слово, но я не знаю, как еще это можно назвать.

Оливия не ответила. Она размышляла над тем, не продолжала ли Энни все также искать любовь в тот вечер, когда переспала с Полом?

– А вам сколько было лет?

– Что?

Он засмеялся.

– Наверное, это слишком прямой вопрос. Вас так потрясло, что Энни было пятнадцать, что мне стало любопытно, сколько лет было вам. Вы не обязаны отвечать.

Оливия наматывала телефонный провод на палец.

– Первый раз мне было четырнадцать, – сказала она, – и двадцать семь во второй.

Алек молчал несколько секунд.

– Похоже, все не так просто.

– Я не часто говорю об этом.

– Вам необязательно говорить об этом и сейчас, если у вас нет желания.

Она снова повернулась на спину и закрыла глаза.

– Когда мне было четырнадцать, меня изнасиловал парень старше меня, который жил по соседству с нами.

– Господи! Оливия, извините!

– После этого осталась глубокая рана. Я стала… бояться секса, и не занималась любовью до двадцати семи лет. Пока не познакомилась с Полом.