Изменить стиль страницы

Апостолы двуликого Януса: Очерки о современной Америке i_002.jpg

Символические белые крестики поставлены в парке напротив Белого дома как напоминание о сотнях людей, погибающих каждый год от холода и голода в больших и малых городах Америки.

Апостолы двуликого Януса: Очерки о современной Америке i_003.jpg

«Для десятков тысяч значительное сокращение программ на социальные нужды стерло грань между выживанием и смертью», — гласит надпись на табличке в этом же парке напротив Белого дома.

Апостолы двуликого Януса: Очерки о современной Америке i_004.jpg

Нью–Йорк, занятый своим бизнесом, равнодушный, холодный (Фото Е. Свешникова).

Апостолы двуликого Януса: Очерки о современной Америке i_005.jpg

Нью–Йорк, протестующий против агрессивных действий США в Центральной Америке (Фото Е. Свешникова).

Апостолы двуликого Януса: Очерки о современной Америке i_006.jpg

Один из десятков тысяч отверженных Нью–Йорка (Фото Е. Свешникова).

Апостолы двуликого Януса: Очерки о современной Америке i_007.jpg

В обычном магазине можно приобрести рубашку с надписью: «Вступайте в корпус морской пехоты! Отправляйтесь в далекие экзотические страны. Встречайте там интересных, необычных людей. И убивайте их!»

Глава 1

СОТВОРЕНИЕ ЛЕГЕНДЫ

Апостолы двуликого Януса: Очерки о современной Америке i_008.jpg

У ИСТОКОВ АМЕРИКАНСКОЙ МОРАЛИ 

НЕЗАКОНЧЕННОЕ ИНТЕРВЬЮ

Отшумев резиной колес по металлическому настилу Бруклинского моста, автомашина выскочила на эстакаду шоссе, нырнула в один из ближайших съездов и закрутилась в лабиринте тихих, малолюдных улиц. Здесь, вдали от сталебетонных громадин Манхэттена, пришлось довольно долго поплутать, пока наконец не нашел то, ради чего ехал в малоизвестные, совсем непривлекательные для туриста места.

Сначала показалось — здесь что–то не так. Тщательно сверил номер представшего передо мной строения с записанным в блокноте: Бруклин, авеню Томпкинса, дом № 70. Нет, все правильно, но из машины выходить не спешил, сомневаясь, что попал точно по назначению. Да и как тут не сомневаться, если здание передо мной холодно смотрело закрытыми решеткой окнами, измалеванными краской стенами из темно–бурого кирпича и массивной, обитой железом дверью. Скорее это был пакгауз или огромный полицейский участок, но только не школа.

Сходство с полицейским участком еще больше усилилось, когда, предъявив корреспондентское удостоверение охраннику при входе и расписавшись у него в журнале, я прошел в учительскую. За деревянной перегородкой сидел седой полицейский сержант. Одной рукой он что–то записывал, другой держал телефонную трубку, одновременно допрашивая притулившегося на табуретке хилого подростка. Мальчишка затравленно бегал глазами по комнате, ерзал и невнятно, сквозь рыдания отвечал на вопросы терзавшего его следователя.

— Что случилось? — поинтересовался я у стоявшей рядом статной пожилой дамы.

— Да вот опять, уже в который раз его ловим. Месяца два назад бросил школу, а теперь приходит сюда чистить карманы бывших однокашников. Что с ним делать, просто не знаем. А вы, собственно, по какому вопросу?

Узнав, что я приехал познакомиться со школой, побеседовать со старшим преподавателем Джоном Сильвером, и еще раз проверив мое корреспондентское удостоверение, она попросила другую даму за перегородкой вызвать интересующего меня учителя. Формальности соблюдены, и вскоре мы уже сидели с Джоном Сильвером в пустом классе на втором этаже.

Судя по его реакции, он никак не ожидал подобного визита, но готов был побеседовать с советским журналистом.

— Недавно вы опубликовали письмо в «Нью–Йорк тайме», в котором пишете о тяжелом положении вашей школы, — объяснил я. — По этому письму я вас и нашел.

— «Тяжелое» — это еще мягко сказано, — оживился мистер Сильвер, — Я назвал бы его катастрофическим. Посудите сами: нам не хватает восьми учителей по ключевым предметам, мы начали учебный год без библиотеки и столярной мастерской, до сих пор нет преподавателя по иностранному языку. Взгляните вокруг — уже не помню, когда здесь в последний раз делали ремонт. Да и во многих других государственных школах Нью–Йорка положение не лучше. Чем я это объясняю? Дефицитом бюджета районного отдела школьного образования, который составляет полмиллиона долларов.

Администрация в Вашингтоне делает все, чтобы взвинтить военный бюджет и сократить ассигнования на образование, — с горечью продолжал мой собеседник. — Военные расходы сейчас в пересчете на каждого американского солдата в шестьдесят раз больше расходов на каждого учащегося.

При этом стараются внушить, что Америка может позволить себе пушки и масло одновременно, — уточнил мистер Сильвер. — Походите по улицам Бруклина, и иллюзия сразу рассеется. А ведь с помощью средств, затрачиваемых на производство только одной ракеты MX, можно было бы решить финансовые проблемы тысячи школ. Мои ученики лишены возможности получить хорошее образование. Наша школа — это своего рода микромир, в котором, как в фокусе, отражается то, что происходит в стране.

Нашу беседу прервал вдруг голос из репродуктора, настойчиво потребовавший мистера Сильвера немедленно зайти к директору школы. Извинившись, тот вышел из класса.

Чем заполнить неожиданную паузу в разговоре со старшим преподавателем? Достал блокнот с выписанными статистическими данными о «среднем американском школьнике». Вот лишь некоторые из них:

«В школах обучается около 50 миллионов детей. Из них более 90 процентов посещает государственные школы, остальные — частные или церковные. Около половины школьного бюджета составляют средства, собранные с местного населения в виде налога на недвижимую собственность, 40 процентов поступает от властей штата. Поэтому бюджет школ в фешенебельных пригородах, а также частных учебных заведений в несколько раз выше, чем во многих городских районах.

Средний выпускник не может перевести градусы по шкале Фаренгейта в градусы по шкале Цельсия, даже имея под рукой соответствующую формулу. Никаких других художественных произведений, помимо указанных в школьной программе, он не читал. Ему трудно даже составить текст заявления о приеме на работу. Каждый седьмой выпускник имеет столь слабые навыки чтения и письма, что его называют просто «функционально неграмотным». В школах негритянских районов таких больше в три раза. Отсев из школ среди учащихся–негров в два раза выше, чем среди белых.

Из ста учеников старших классов тридцать курят табак, девять — марихуану, шесть регулярно потребляют алкогольные напитки. Двести тысяч нью–йоркских школьников ежегодно прогуливают занятия. Ущерб от «вандализма» (разрушения пособий и учебного оборудования) составляет полмиллиарда долларов в год. Главной проблемой американской школы считается сегодня не столько обучение, сколько обеспечение безопасности учителей и учащихся…»

Решил спросить мистера Сильвера, чем, по его мнению, порождена преступность в школах. И, конечно, поинтересоваться, на каком основании средства массовой информации изображают школу «инкубатором американской демократии», где будто бы делается первый вклад в стирание экономического и социального неравенства. В этот момент появился мистер Сильвер.

— Возникла одна проблема, — объяснил он. — Звонили из районного отдела. Там не хотят, чтобы кто–то из школьных преподавателей беседовал с советским корреспондентом. Прямо как во времена маккартизма. Очень прошу извинить…

Все ясно, вопросов больше нет. Мистер Сильвер, явно чувствовавший себя неудобно, проводил меня до двери.

Только что закончились занятия, и школьники все еще толпились на улице. Полицейские патрульные машины, высланные к окончанию уроков, настороженно крались вдоль тротуара. Заброшенные, полуразвалившиеся дома вокруг зияли обгоревшими окнами–пробоинами, обломки мебели валялись на проезжей части. Картина такая, словно недавно здесь проходили бои.