– Давай начистоту, Евгений Семеныч! Работаешь ты неплохо. Прямо скажу: лучше всех и с большим отрывом. Но если мы позволим тебе сделать, как тебе хочется, может быть, ты и пятилетку провалишь! А если так, как сейчас говорили, план строительства будет выполнен за четыре года! Ну? Чего голову повесил? Если все грамотно уточнить… Уточнить, а не смухлевать! По всему тресту пятилетку досрочно выполним! И это справедливо! Потому что люди, по большей части, работают как проклятые. Думаешь, в прежнее время так вкалывали?
– Но почему тогда сразу план правильно не составили? Где тогда этот Кузьмин был?
– Кузьмин? Да вот на двенадцатой, как раз, и был. А что до тех, кто эти самые планы составлял, сам небось знаешь: иных уж нет, а те – далече. Не спросишь с них теперь.
– Что же, в таком случае месяцев через пять первый уголь дать можно, – промямлил Евгений.
– Через четыре. И чтобы бытовку со столовкой тоже закончил. Да, Кротов на тебя жалуется, говорит: постройку жилья упорно саботируешь.
– С этой гирей мы и за десять лет не управимся!
– Управишься! Я знаю. Как человека прошу тебя, Евгений Семеныч, серьезно отнесись к этому вопросу. Чтобы передовики производства, кто там еще у тебя в землянках ютится, жилье получили. И с бараком вашим знаменитым разберись. Надо! Если какая помощь нужна, материалы – поможем!
– Да уж, без вас мне цемент не выбить!
– Вот и договорились, – зевнул Климов, – давай, друже, укладываться, утро на дворе. Бери там раскладушку. Подушку эту вот тебе выделяю. Чем укрыться – найдешь. А на той недельке, да… во вторник, с утречка, в трест наведаемся, обсудим там, чего мы тут насочиняли. В целом-то они уже в курсе, конечно.
– Я почему-то так и думал, – проворчал сквозь зубы Слепко, выдирая раскладушку из угла кладовки.
Явившись часикам к десяти на шахту, он вызвал своего зама Карасева.
– Такое дело, Павел Афанасьевич, я вчера имел очень интересный разговор в райкоме…
Он подробно пересказал доклад Кузьмина и в самых общих чертах беседу с Климовым. Карасев сразу вник в суть дела. Задумчиво протирая очки, он произнес:
– По сути никаких возражений у меня, конечно, нет. Хотя в итоге у нас с вами, Евгений Семеныч, появится план по добыче несколько раньше, чем мы рассчитывали.
– Черт возьми!
– Но, с другой стороны, нет худа без добра. Один только снос проклятого барака оправдает любые издержки.
– Честно говоря, барак-то я как раз предполагал оставить. Расселить, отремонтировать там все и устроить общежитие для молодых рабочих. Зато все землянки свести под корень!
– А вы, что, никогда не бывали в этом бараке?
– Не довелось как-то.
– Тогда понятно. Это самая настоящая клоака, никаким ремонтом там ничего не исправишь. А что до землянок, то доложу вам, землянки разные бывают. Боюсь, кое-кто добровольно оттуда не съедет.
– Даже так? Кстати, а вы-то сами где живете, Павел Афанасьевич? Вам новое жилье не требуется?
Карасев не сумел скрыть удивления, и эта, в общем-то, мелочь неожиданно больно уколола Евгения. «За кого он меня держит?» – подумал он.
– Спасибо, у нас с супругой все обстоит нормально. Квартирка вполне сносная. Комната с террасой и вход отдельный. Есть сарай во дворе, жена там кур держит. После того как сын от нас съехал, мы с ней как короли зажили.
– А чем ваш сын занимается? – осторожно поинтересовался начальник.
– Он служит хирургом в горбольнице, ну и комнату там рядом получил. Понимаете, работа такая, что...
Евгений кивнул.
– Жена моя химию преподает в нашей школе. Кстати, Евгений Семеныч, вы бы как-нибудь зашли к нам, а то она меня просто замучила, чтобы я вас пригласил.
– Обязательно приду. В воскресенье с утра устроит вас?
Евгения приятно заинтриговало приглашение. Он уже очень давно не бывал в гостях. Поручив Карасеву подготовку необходимой документации, он вызвал парторга с профоргом и попросил также зайти своего завхоза Фоменко, кабинет которого находился по соседству. Пока все трое церемонно рассаживались, начальник шахты нетерпеливо обгрызал ноготь. Он решил особо в подробности не вдаваться.
– Должен вас известить, – начал он, – после вчерашнего совещания в райкоме... вот и товарищ Кротов присутствовал, я имел длительную беседу с секретарем по промышленности. Так вот, мне было указано, что мы с вами имеем отставание в бытовой части. Особенно что касается строительства жилья.
– Ага! – воскликнул Кротов, как будто получил долгожданный ответ на некий вопрос. Поскольку он ничего больше не сказал, Слепко продолжил:
– Я, признаться, совершенно упустил из виду это направление, может быть, за исключением больницы и детсада. Так что, товарищ Фоменко, доложите нам, кратенько, как там обстоят дела.
Заместитель начальника шахты по хозяйственным вопросам Фоменко, высокий, бравый, хотя и несколько тучный мужчина, своей рыжеватой окладистой бородой и степенными манерами определенно напоминал государя-императора Александра III. Не выказав ни малейшей неловкости от неожиданного приказа, даже не задумавшись ни на минуту, только зычно кашлянув в кулак, Фоменко раскрыл принесенную с собой пухлую папку и начал докладывать. Говорил он медленно, но исключительно по делу, так что через двадцать минут картина в основном прояснилась.
Всего в поселке проживало примерно шесть с половиной тысяч человек. Где-то около тысячи ютилось в землянках, часть которых мало отличалось от обычных домов, но некоторые больше смахивали на звериные норы. Что до пресловутого барака, его построили еще в конце минувшего века как времянку для тогдашних строителей. По мнению Фоменко, там проживало около ста семей, но Лысаковский мрачно заявил, что все двести. Евгений был поражен. Он ежедневно проходил мимо этого длинного одноэтажного строения из почерневшего, но все еще крепкого бруса. Как там могло помещаться сто или даже двести семей, он не мог себе представить. После длительных споров, прикидок и уточнений, выяснилось, что в первую очередь следовало переселить никак не меньше тысячи человек.
Пока расстроенный начальник шахты размышлял, постукивая карандашом по пепельнице, подчиненные почтительно молчали. Наконец, не в силах принять никакого определенного решения, он приказал составить список остро нуждающихся и вывесить его у входа в контору. Фоменко поморщился. Заметив это, Слепко посуровел и дал ему на составление две шестидневки и ни дня больше. Кроме того, он по-товарищески попросил Лысаковского проследить, чтобы все там было справедливо, а об этой его роли написать крупными буквами в конце объявления. Лысаковский затосковал и начал почему-то поглядывать умоляющими глазами на завхоза. Кротов пихнул его в бок, профорг икнул и потупился. Заговорили о месте строительства. Слепко предложил использовать нелепый, заросший исполинским бурьяном пустырь в самом центре поселка. Тогда ему поведали, что в Первую пятилетку уже затевалось строительство новых жилых домов. Вывешивались, кстати, и списки. Тогда под это дело сгоряча сломали крепкие частные дома вдоль главной улицы, а потом как-то спустили всё на тормозах. Парторг предложил пригласить районного архитектора, кстати, автора тогдашнего проекта. На том и порешили. На прощанье Евгений попросил всех троих наведаться вместе с ним в общий выходной часика в два пополудни в барак, поглядеть, как там и что. Они, без особого восторга, согласились, форма приглашения не предполагала возможности отказа.
Оставшись в одиночестве, Слепко долго еще сидел один, подавленно разглядывая разбросанные по столу исчирканные листочки. Из разговора он узнал много нового, гораздо больше, чем хотел. Самым неприятным было то, что Фоменко, у которого всегда можно было по-соседски разжиться парой кусочков рафинада или опрятно заточенным карандашом и которого он считал приятным, но незначительным человеком, обладал, оказывается, какой-то непонятной властью.
Во вторник, в десять утра Слепко встретился с Климовым перед входом в только что построенное, помпезное здание треста. Пожав друг другу руки, они прошли через вестибюль и поднялись на второй этаж, где в нише возвышалась трехметровая фигура Сталина на фоне художественной композиции из копров, отбойных молотков, знамен и паровозов. Красная ковровая дорожка привела их к монументальным, обитым черным стеганым дерматином, дверям, высотой почти в два человеческих роста. Их вычурные бронзовые ручки вполне сгодились бы для ворот какой-нибудь крепости эпохи Возрождения. Евгений настроился на сатирический лад, Климов же в своем потертом сереньком пиджачке выглядел, как всегда, непроницаемым.