Подумайте о бу… Отнеситесь к этому се…
(Там в конце запись испорчена. Заедает.)
By air mail / Par avion
Не понимаешь разве, они на понт берут! Тебя припугнули — а вдруг чего по недомыслию разболтаешь. На меня у них ничего нет, иначе не отпустили бы. Разговоры про одолжения — в пользу бедных. Тебя, бедняжечку, поразить в самое сердце, чтобы ты думала — вот какая у нас милиция человечная, бережливая.
(А мне следователь сказал, что ты всех продал…)
Блин, Аська, пораскинь мозгами, кого я мог продать?! Придурков? Когда нас с тобой в отделеньице доставили, они уже несколько часов на вопросы отвечали. Мне показывали протокольчики, подписанные ими с утречка. Кроме придурков я ни с кем всерьез не контактировал, все делал анонимно, в белых, тсзть, перчатках. Ну разговоры. Так ведь я не убивал, не грабил, подписи не подделывал, по чужому паспорту не проживал… Видела бы ты, с кем приходилось работать!.. С такими харями пообщаться — и сразу под амнистию. Короче, считайте меня санитаром леса, если уж на то пошло.
Ян смылся — вот почему они прицепились. Темнят, не говорят напрямую, но я догадался. В протокольчиках следователи интересуются местонахождением главаря хамовнической преступной группировки и его ближайших подручных. На живца хотели поймать, но надежд особых не питают — доперли уже, что я самая что ни на есть мелкая шестерня и Яну на меня выходить нет резона. Отсидится где-нибудь до лучших времен и вынырнет в дальнем зарубежье. А если им хочется, чтоб я являлся раз в неделю на профилактический осмотр — нет проблем. И знал бы — не сдал. Я не дебил! Ян разнюхает и устроит варфоломеевскую ночь. А я только жить начинаю и до пенсии мне далеко.
Короче, тебе придется пару недель посидеть у Гарика, или у Нинки, или дома. Давно дома-то не была? Отличный повод навестить родичей. А мне Самсон обещал место сторожа в егойной конторе, при казенном складе. Самсон с Андрюхой свое дело открыли, приписались к какой-то местной хозяйственной организации, типа они тут госслужащие. Самсон умеет вмедведиться в любую берлогу, уважаю. И так легальненько, комар носу не подточит.
Безусловно, сторож — это блестящее начало карьеры: можно вскарабкаться на самый верх служебной лестницы!.. до завхоза!.. Впрочем, я по ней карабкаться не собираюсь — Пашка говорит, им программное обеспечение писать надо. А сторож — это для отчетности, надо же как-то оформить. Кроме того, мне как сторожу полагается ГЗшная жилплощадь, ведь я университетские складики охраняю. И вот тогда…
Я позвонила Гариковой маме. Ну конечно, деточка, мы тебя ждем. Писем скопилось — сама увидишь. Удивляюсь, когда Игорек успевает, у него же теперь работа, дом…
Заявилась с тележкой, спряталась в пенале, провела полдня за чтением. Пришла в себя, вдохнула, выдохнула — жить можно. И с Гариком вроде бы все хорошо, даже слишком.
«…безумно скучаю и хочу, чтобы ты приехала. Это вполне реально. Я нашел одну работенку типа околачивания мебели — мою окна в офисах. Накоплю деньжат и ближе к весне постараюсь выслать тебе на билет.
Ты обязательно должна здесь побывать — эта страна просто создана для тебя. Море теплое, небо южное, ночь пахнет кипарисами и магнолиями, а в супермаркетах можно есть конфеты в неограниченных количествах».
«Мама говорит, от тебя никаких вестей. Наверное, так и должно было случиться, но мне почему-то обидно. Неужели я прав и ты опять сбежала туда. Если бы ты знала, как противно все время быть правым…».
«…со мной произошло то, что Воробьев назвал бы „расширением поля опыта“, или „встречей с Другим“, или „поворотом сердца“ (что-то он вам сейчас рассказывает — не поиздержался еще?). В Москве я читал Декарта (да-да, и нечего хихикать), про всемогущего и всеобъемлющего Б-га, causa sui, сферу с центром везде и окружностью нигде, а в Иерусалиме увидел камень, на котором этот всеобъемлющий лежал мертвым. Лежал и знал, что именно сегодня я приду к нему, напишу это письмо… И я внезапно понял, где нахожусь со своими жалкими желаниями и страстями. Any power you have, comes to you from far beyond. Everything is fixed, and you can't change it… Но ведь ради чего-то Он пришел сюда, в этот город и умер здесь, на этом камне?
Дело не в свободе, Ася, дело в каких-то ростках настоящего, которые мы должны сберечь. Если содрать с меня все оболочки, то останется, быть может, одна робкая надежда, что я тебя люблю. И ты хочешь, чтобы я выполол ее и насадил что-то другое?»
«Расскажу о своем новом окружении — все лучше, чем опять перетирать старое.
Помнишь Миру? Вы встречались в августе девяносто первого, ну тогда, ночью. Она тебя помнит, между прочим. Спрашивала. Мои скупые ответы только подогрели ее интерес к твоей персоне, и я внезапно превратился в эдакого благородно страдальца „с прошлым“. Зато теперь я могу часами валяться на матрасе, предаваясь сладостному безделью, и никто не осмелится меня побеспокоить ради какого-нибудь хозяйственного вопроса.
Мира — опорный элемент нашей семьи, здесь все на ней держится. Она круглосуточно чем-то занята — работой, домом, нами. Из всех нас она единственная получает стабильную зарплату. Платят сущие копейки, поэтому Мира находится в постоянном поиске другой работы, пока безрезультатном. Как сказал один умник, чтобы ее взяли на нормальную должность, ей нужно выбросить ребенка и сменить пол (к сожалению, это правда). Ребенка зовут Пупся, ему семь месяцев, он вредный, хотя и довольно прикольный.
Мира дружит со своим бывшим мужем по прозвищу Крокодил. То, что он вот-вот женится на другой, ее нисколько не расстраивает, наоборот, она искренне радуется за Крокодила, что у него наконец-то сложилось. При этом существует другой мужчина по имени Лёня, который очень любит Миру. После короткого периода ухаживания он ее как бы „завоевал“, после чего переселился к нам и считает, что Мира его жена со всеми вытекающими. И конечно, жутко ревнует ее к Крокодилу. Когда мы играли в „сказочку“, у него весь сюжет разворачивался вокруг двух мужчин, один из которых убил другого из-за женщины. Знакомая ситуация, не правда ли? Лёня достал Миру своей ревностью, и она мне постоянно жалуется, но я не могу бросить в него камень в него, потому что сам такой.
Мы с Настей разыгрываем безупречную семью, и даже ею являемся, за исключением одного момента, ну ты знаешь. А еще есть Ирка — единственная свободная женщина в этом доме. Она влюблена в своего музыкального руководителя Юру Вайнштейна, который когда-то играл со Спиваковым, а теперь первый альт в израильской филармонии. Помимо глубокого чувства к Юре у нее есть и другие, не менее глубокие, а ее сексуальная активность хаотична и безмерна, потому что она не зацикливается на таких мелочах, как пол и возраст. Благодаря ей в доме ночуют самые разные мужчины и женщины, говорящие на разных языках. С ними занятно беседовать на темы свободной любви — чего только не услышишь.
И вообще — про нашу коммунальную жизнь можно писать роман. Я теперь понимаю, почему ты так рвалась в общагу. Оказавшись в сходной ситуации, я тоже подсел на коммунальность. И ничего не хочу менять. Во всяком случае, пока».
«Раз в неделю из Хайфы приезжает мой лучший друг Сид, тоже бывший одноклассник, а ныне преуспевающий журналист. Он один из немногих, кому я могу сказать: „А помнишь, десять лет назад…“, что в условиях оторванности от корней приобретает особый смысл. За это время Сид здорово обуржуазился, разъезжает по Хайфе на „вольво“, в кармане сотовый телефон. Друзей у него нет, а есть некий круг людей, показавшийся мне скучным до безобразия. Офисные работники, развлекаются многочасовыми трипами по задворкам Хайфы или курением травы. Больше ничего не умеют.