Дальше. В нашей комнате оккупанты — две дуры с четвертого курса, наглые и мужеподобные. Матерятся непрерывно. Свалили мои вещи на пол, в темном углу (типа твое место возле параши), выпотрошили тумбочку, забрали себе, содержимое бросили (ну это ты и сам знаешь, дорогой). Кровать больше не моя. Кассеты валяются без коробок, с выдернутой лентой. Допустим, там не было ничего сверхценного, но чувство такое, что из тебя сделали пепельницу. Везет же мне на ДАСовских дур.
Юлька с Михалиной переехали в комнату напротив, к своим, у них полна коробочка, не втиснешься. Наташечка-душечка сидит на кровати ни жива ни мертва. Из обитателей оазиса уцелел только Акис. Рощина не взяли в аспирантуру — нет мест для мальчиков из Бердичева — и он вернулся домой. Зурика, наоборот, приняли на кафедру лаборантом и он снял комнату в Коньково. Света испарилась. Акис слоняется по пустой комнате и ждет, кого к нему подселят. Он тоже не знал про Таньку и тоже взбешен. Такие дела.
Э, нет, мартиролог пока не полон: Мария перевелась в Ереванский университет. Папа не пустил ее в Москву, испугался продувного ветра перемен. Заступничество дяди Сережи, сказал Акис, ни к чему не привело. Она уже забрала документы, тут тебе посылочка и адрес, можешь ей написать.
Написать?! Жалобу папе? Танькиному брату? В объединенный студком, чтобы научили дур литературно выражаться? Черт возьми, что вообще происходит!!
Ко всему прочему я без паспорта. Если нас отсюда попросят, то получить ордер на поселение я не смогу. А талоны на сахар и прочее? Где их теперь доставать?
Ладно, переходим к позитиву.
Переночевали у Акиса, и на следующий день — новоселье! Данька (не без помощи Самсона), договорился с завхозихой, и теперь мы живем в отдельной комнате, со своим душем! с матрасом, который мы составили из пяти одноместных, положив их прямо на пол! с кадкой лопухов, которую Баев спер из холла! с маленьким холодильником «Морозко», в котором пока ничего нет, и снова с Петей, хи-хи.
Еще бы я стала об этом рассказывать, не стану. Баеву знать необязательно, да и что тут знать? Так, невинные шалости, детсад на прогулке. Но записать для истории, пожалуй, будет невредно.
Итак, вчера вечером ко мне приехал Петя-вестовой и сообщил, что Баев страшно занят, ночевать не припожалует, поэтому выслал его для поднятия духа на местах. Мы сходили в киношку, погуляли вокруг ДАСа, легли спать, но не заснули. Поговорили невесело — Майк умер, Янка еще весной, БГ оправославился, Нау выдохся, есть нечего, голодно, холодно. С этого «холодно» все и началось. Универсальная отмычка какая-то, женщинам всегда холодно (даже если в комнате жарища, как у нас), а мужчинам всегда есть чем поделиться, чтобы согреть. И Петька купился как дитя.
Греться под одним одеялом я отказалась, ума хватило, но вот потом… Потом мне приспичило показывать из окна созвездия, ночь была ясная и безлунная и это создавало идеальные условия для наблюдения звездного неба. Пропустить условия я не могла, влезла на подоконник, распахнула окно и начала тыкать пальцем в небо — вот Капелла, вот Альдебаран, там Близнецы… Петя нервничал. Иди в постель, говорил он, замерзнешь.
(Нет-нет, я была одета, но, как бы так выразиться, не до конца. Ничего предосудительного, дружочек, ты же видел мою ночнушку. Ну эту, на тонких лямочках. Ох. Бедный Петька.)
Я вернулась в постель и ситуация осложнилась. Петя, красный (даже в темноте было видно, что красный), нервный, прядал ушами как конь, но не посягнул. Я ему еще вопросы задавала — о личной жизни, почему он так много работает и прочее, и прочее…
Закончилось все благополучно — игрой в щекотку. Баев может быть спокоен, Петя хороший друг, каких вообще не бывает. Пару раз ухитрился обнять меня под одеялом, под предлогом щекотки хватал за разные места, в основном за руки за ноги, иногда за талию — и ни разу не промахнулся. Ушел дико злой и невыспавшийся, проклиная всех женщин вместе взятых.
Почему мне так приятно об этом думать, не знаю. Немножко жалко, что он хороший друг, да?
Пишу лежа — сидеть особо не на чем, ни стола, ни стульев. Гости, когда они повалят, будут отгружаться сразу на матрас, для принятия участия в симпозиуме — и пусть это будет наш стиль жизни, наша марка. Интересно, много ли в ДАСе таких комнат, вычеркнутых из общего плана? И как Баев это устроил?
Впрочем, вопросов я пока не задаю, просто радуюсь жизни, тем более что жизни осталось-то… Послезавтра первое, а потом снова-здорово — практикум, курсовая, сессия. Где оно, лето? Загар так быстро смывается, особенно с лица, и вот мы уже снова бледные, зимние и озабоченные. И бесконечно скучные.
Что касается истории с Петей… Совестно, это да, но только самую малость. До смерти любопытно, какой Петька с девушками. Если бы это можно было выяснить как-нибудь на расстоянии, без практики…
Короче, кончай теоретизировать, бросай тетрадку и иди спать, Мессалина ты наша доморощенная. И оставь Петю в покое, экспериментируй на ком-нибудь другом. Нас и так мало, все меньше и меньше.
Грустно это. Баев давеча утешал — была бы комната, друзья набегут. Типичная баевская философия.
Жуть, какая длинная запись, даже рука занемела.
Все-все, спать. Вот уж и Плеяды взошли, а я все одна в постели.
Спокойной ночи, чудовище. Где ты? Скоро ли приедешь? И не посылай вместо себя Петьку, допосылаешься.
Вечно твоя.
Змеиный яд
Учебный год начался с того, что Баев спустил Гарика с лестницы.
Оказывается, это не фигуральное выражение, а вполне действенный, хотя и крайне неприглядный способ выяснять отношения. Баев, будучи ниже Гарика на целую голову, протащил его за шкирку по коридору, потом они вместе пересчитали ступеньки между седьмым и шестым этажом, потом Баев вернулся весьма довольный собой, и, отряхиваясь, пообещал, что повторит этот номер в случае необходимости, а сейчас пойдет и накостыляет Акису, который поддался на уговоры и сдал нашу явку врагу. А тебя запру на ключ, чтобы за руки не хватала. Не видишь разве, что можно случайно схлопотать по башке? И вообще — с какой стати ты за него заступаешься?
В самом деле — с какой стати? Я тоже была зла на Гарика, который явился с твердым намерением убить дракона, вызволить принцессу из темницы, выдернуть ее как морковку — за косу да на улицу, — образумить и перевоспитать. Надо ли говорить, что он в этом не очень-то преуспел?
Гарик досидел дотемна, излагая историю моего падения — в красках, в лицах и с вытекающей изо всех щелей моралью. Ты катишься по наклонной! — восклицал он, не замечая, что слово в слово воспроизводит нотации Володьки Качусова. Посмотри на себя, во что ты превратилась! Взвешивалась давно? Он тебя вообще кормит?
Ладно бы это! Хуже, что ты становишься похожей на него. Идешь по чужим жизням, как трамвай. Пользуешься мною, Петей, всеми без разбора… Не понимаю, что ты в нем нашла! Кто угодно другой, только не он!.. Я бы мог стерпеть даже этого недотепу Блинова… Ты думаешь, я не знал? Знал, конечно! Молчал, как дурак в тряпочку, полагая, что это долго не продлится, и был прав! Я и сейчас прав, только ты не хочешь этого признавать.
(Опаньки. Проведем взаимозачет?)
И она еще рассуждает о свободе!.. — распалялся Гарик все больше и больше, бегая по комнате из угла в угол, благо места теперь было много. О какой свободе может идти речь, если ты перед ним, как кролик перед удавом! Он тебя пожует и выплюнет, помяни мое слово!..
(Ощущение, что голова полна гвоздей, которые только что туда вколотили. Заезженная пластинка, игла ходит по внутренней дорожке и шипит, и скрежещет, и никто ее не снимет. Разве может мужчина так пресмыкаться, тем более из-за женщины, тем более если ему четко дали понять? Шаблонные фразы, несвежий платок, опять платок, хоть бы раз без него обошелся…)